И вновь эта форма - "как бы".
Каждый конкретный случай ее использования осложняется, обогащается взаимодействием с другими художественными средствами. В приведенном примере это олицетворение и метафора, создающие даже ощущение некоторой избыточности тропов.
В целом стилистика "Цветов запоздалых" не характерна ни для раннего Чехова, ни для Чехова 90 - 900-х годов.
Это один из немногих чеховских текстов, в которых автор не прячет лицо под маской юмориста, не стремится к строгой и холодноватой объективности, открыто выражает свое отношение к героям и происходящему.
"Маленький роман" несомненно написан мастером, но мастером, который еще находится в процессе обретения своей манеры.
И один из ее секретов - настойчивый чеховский интерес к формам "как бы", "как будто", "точно", в которых молодому писателю виделись специфические и очень важные для его понимания художественности изобразительно-выразительные возможности.
В рассказе "Два скандала" (1882) эти формы возникают в самый напряженный момент, чтобы полнее воссоздать атмосферу на сцене оперного театра:
"Эта виолончель знает ноты, но не хочет знать души! Можно ли поручать этот нежный и мягкозвучный инструмент людям, не умеющим чувствовать? По всему лицу дирижера забегали судороги, и свободная рука вцепилась в пюпитр, точно пюпитр был виноват в том, что толстый виолончелист играет только ради денег, а не потому, что этого хочется его душе!" [С.1; 443].
Оборот с "точно" призван передать эмоциональное состояние дирижера, трепетно относящегося к музыке и испытывающего подлинные страдания, если музыканты допускают ошибки, не чувствуют настроения, музыкального образа.
"Вдруг лицо дирижера просияло и засветилось счастьем. Губы его улыбнулись. Одно из трудных мест было пройдено первыми скрипками более чем блистательно. Это приятно дирижерскому сердцу. У моей рыжеволосой героини стало на душе тоже приятно, как будто бы она играла на первых скрипках или имела дирижерское сердце" [С.1; 443].
Если в первом случае для сравнения привлекается только одна ситуация "точно пюпитр был виноват в том, что...", - то здесь уже два варианта. Влюбленная певица от души радуется и за скрипачей, и за дирижера. Ее состояние сравС.16
нивается с состоянием музыкантов, хорошо отыгравших трудное место, и с состоянием дирижера, довольного их игрой.
Удвоение гипотетической части оборота делает ее еще более предположительной, гадательной. Не исключено, что писатель таким образом попытался усилить художественный эффект.
Но вот происходит страшное, срывается занавес: "Наверху что-то зашумело, точно подул ровный ветер..." [С.1; 443].
Всеобщее замешательство после нелепого происшествия на сцене тоже передается этой формой:
" - Вы губите нас! - шипел антрепренер...
Занавес пополз вниз медленно, волнуясь, нерешительно, точно его спускали не туда, куда нужно..." [С.1; 444].
Можно спорить о том, почему Чехов обратился здесь именно к этим формам, но использованы все же они, конструкции с "точно" и "как будто бы".
Для писателя уже было очевидно, что данные формы способны в равной мере успешно решать художественные задачи и юмористического очерка, и сценки, и серьезного рассказа, и "маленького романа".
Такие сравнительные обороты оказались гибким, многообещающим средством, помогающим создавать интересные, глубокие образы. С.17
Глава II
ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОИСКОВ
Совершенно очевидно, что мы столкнулись с особым интересом А.Чехонте к сравнительным конструкциям определенного вида, создающим весьма специфические художественные эффекты.
Молодой Чехов был в этом интересе достаточно последователен и явно обнаруживал стремление исследовать, опробовать на практике все варианты, все оттенки и возможности, предоставляемые такими оборотами. Подчеркнутое внимание писателя к данным формам находилось в прямой связи с его ключевыми творческими принципами.
Но прежде, чем мы продолжим разговор, необходимо прояснить одно теоретическое обстоятельство.
В научной и справочной литературе отмеченная нами специфика сравнительных оборотов с "как бы", "как будто", "точно" никак не отражена. Эти формы подаются в одном ряду с другими, какие-либо принципиальные отличия не оговариваются.
Между тем суть их необычности заключается в том, что в таких оборотах соотносятся д в е с и т у а ц и и : исходная, претендующая на достоверное отражение действительности, и - гипотетическая, подчеркнуто отступающая от достоверности. В обеих ситуациях задействован один и тот же объект: по сути он "замыкается" сам на себя. Этим конструкциям присущ вероятностный, предположительный, "сослагательный" оттенок. Они лишены категоричности.
В дальнейшем мы будем называть такие обороты "ситуативными".
Чеховские тексты предъявляют их в большом количестве. И возникает естественный вопрос о наиболее целесообразных путях их описания и исследования.
Прислушаемся к совету В.Я.Проппа: "Там, где это позволяют факты, надо идти индуктивным методом. Только этот метод дает надежное установление истин".
Факты позволяют. И даже более чем. С.18
Посему - пойдем индуктивным, эмпирическим путем. Внешне он кажется менее эффектным и отдает педантизмом. Но ведь нас интересует установление истины.
В начале 1883 года эксперименты А.Чехонте с ситуативными сравнениями получают новый импульс.
Рассказ "Двое в одном" (1883):
"Человечек в заячьей шубенке ужасно походил на Ивана Капитоныча, одного из моих канцелярских... Иван Капитоныч - маленькое, пришибленное, приплюснутое создание, живущее для того только, чтобы поднимать уроненные платки и поздравлять с праздником. Он молод, но спина его согнута в дугу, колени вечно подогнуты, руки запачканы и по швам... Лицо его точно дверью прищемлено или мокрой тряпкой побито. Оно кисло и жалко; глядя на него, хочется петь и ныть. При виде меня он дрожит, бледнеет и краснеет, точно я съесть его хочу или зарезать, а когда я его распекаю, он зябнет и трясется всеми членами" [С.2; 9].
Снова близкое соседство двух оборотов с "точно".
Второй случай ("точно я съесть его хочу или зарезать") не особенно выразителен, так как по сути представляет собой обыгрывание соответствующих общеязыковых выражений.
Оборот интересен, пожалуй, лишь тем, что состояние Ивана Капитоныча, оказавшегося пред глазами начальства, сравнивается с состоянием этого же героя в двух явно далеких от реальности ситуациях: когда начальство съесть его хочет и - когда оно хочет подчиненного зарезать.
В данном контексте эти высказывания освобождены авторской обработкой от идиоматической целостности и не воспринимаются как синонимичная замена слову "страх".
Перед глазами читателя возникают по очереди две гротескные картины, которые могут комически мотивировать состояние Ивана Капитоныча.
Но - не более.
Гораздо выразительнее оказалась первая конструкция, не раз цитировавшаяся как пример чеховского меткого и оригинального слова.
"Лицо его точно дверью прищемлено или мокрой тряпкой побито".
Снова - два варианта, предлагаемые читателю на выбор.
Но читатель не выбирает. Он поочередно принимает обе картины и на слово верит герою-рассказчику, утверждающему, что лицо Ивана Капитоныча таково, словно оно побывало в одной из описанных ситуаций, хотя восприняты, увидены - обе.
Выделенный в отдельную фразу, оборот заметно выбивается из портретного описания необычностью и яркостью образа.
И это превращает оборот в самодостаточную структуру.
Думается, автор не случайно завершил предшествующую фразу многоточием, создающим интонационную паузу. С.19
И хоть после сравнительного оборота следует "подхват" ("Оно кисло и жалко..."), эффект самодостаточности микроструктуры не ослабляется.
В тексте возникают два микросюжета, соединенные между собой, как смежные комнаты, и обладающие относительной самостоятельностью по отношению к художественному целому.
Микроструктура возникает и в следующем пассаже из рассказа "Вор" (1883): "Колокола-тенора заливались всевозможными голосами и быстро отбивали звуки, точно спешили куда-нибудь" [С.2; 108]. Однако здесь она менее выразительна в силу слабой зримости образа.
То же обнаруживается в другом ситуативном сравнении из рассказа "Вор":
"И эти воспоминания сильно утомили Федора Степаныча. Он утомился, заболел, точно всем телом думал" [С.2; 109].
Варианты использования таких оборотов иногда повторялись, но в целом писатель стремился разнообразить их форму и функции.
В рассказе "Слова, слова и слова" (1883) подобные сравнительные конструкции создают своего рода "рамку", обрамление сюжета.
В начале рассказа читаем: "Ветер напевал тихо, робко, точно боялся, чтобы ему не запретили петь" [С.2; 113].
Когда же героиня рассказа понимает, что телеграфист Груздев не собирается помогать ей сойти со скользкой дорожки, что его слова об исправлении - не более чем фальшивое любование собственной порядочностью, которая ничуть не мешает ему пользоваться услугами падшей девушки, автор "закольцовывает" намеченный мотив:
