Рассказывалось именно так, что при этом переговоре было упоминаемо про "зиму" и про "холод", и читатель не должен смущаться, что дело происходило во время летнего наезда бибиковской тёщи в своё имение. Вскоре мы опять увидим, вместо скучной и лютой зимы, весёлое знойное лето.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Управитель бибиковской тёщи был человек горделивый, потому что, по необразованности своей, считал, как и другие многие, будто государь Бибикову Киев всё равно как в подарок подарил и что потому все, кто тут живёт, ему, будто, принадлежат вроде крепостных и должны всё делать.
- Велика важность, - говорит, - ваши окна! Я от бибиковской тёщи приехал за лекарем, и подавай мне лекаря.
Ему отворили двери и привели его к самому Николавре.
Тот - лихой молодчина был и хотя такой учёный, что страшно всё понимал, но церемониться ни с кем не любил.
- Приведите его ко мне в спальню. Если он во мне надобность имеет, то может меня и без панталон во всяком виде рассматривать.
Управитель пришёл и рассказывает, а лекарь Николавра на него и внимания не обращает: лежит под одеялом да коленки себе чешет. А когда тот кончил, лекарь только спросил:
- А в каком строю у неё зуб болит, в верхнем или в нижнем?
Управитель отвечает:
- Я ей в зубы не глядел, а полагаю, что, должно быть, болит в строю в верхнем, потому что у неё опухоль под самым глазом.
Тогда Николавра завернулся к стене и говорит:
- Прощай и ступай вон.
- Что это значит?
- То значит, что если боль в верхнем строю, то мне там делать нечего: я верхних зубов лечить не могу.
Управитель говорит:
- Да вам-то не всё ли равно лечить, что верхний зуб, что нижний? Всё равно, - говорит, - кость окостенелая, что тот, что этот, одно в них естество, одно повреждение и одно лекарство.
Но лекарь на него посмотрел и говорить не стал.
Тот спрашивает:
- Что же, отвечайте что-нибудь.
Тогда лекарь дал ему такой ответ:
- Я, - говорит, - могу разговаривать с равным себе по науке, а это не твоего дело ума, чтобы я с тобою стал разговаривать. Ты управитель, и довольно с тебя - имением и управляй, а не в своё дело не суйся. Людей лечить это не то что навоз запахивать. Медицине учатся. А тебе сказано, что я в нижнем строю всё могу вылечить, а до верха моим спасительным лекарством дотронуться нельзя.
- Но через что же такое? - вопит управитель.
- А через то, что она в ту же минуту "окочурится" и мне за неё отвечать придётся; а я моей репутацией дорожу, потому что я очень много учился.
Управитель как услыхал, что она может "окочуриться", ещё больше стал просить лекаря, чтоб непременно ехал, а тот рассердился, вскочил, вытолкал его в шею и опять лёг ночь досыпать.
Тут в это дело и вступился везде находчивый Кесарь Степанович.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Увидал он, что племянник, хотя, по его словам, и умён и в своём медицинском деле очень сведущ, а недостает ему ещё настоящей тактики и практики, и молодой его рассудок ещё не очень находчив, как себе большую славу сделать.
Кесарь Степанович, прослушав весь их разговор из своей комнаты, сейчас встал с постели, надел туфли и тулупчик и с трубкой вышел в залу, по которой
- Остановись, прохожий, никуда не гожий, и объясни мне своей рожей, не выходивши из прихожей: на чём ты сюда приехал, и есть ли там третье сидение, чтобы ещё одного человека посадить.
Управляющий очень рад, что с ним такой известный человек заговорил, и отвечает, что у него есть четвероместная коляска, и он может не одного, а даже двух людей поместить.
Кесарь Степанович дал ему щелчка в лоб и говорит:
- Ты спасён, и твоё дело сделано: я сейчас к племяннику взойду и совет ему дам. Николавра меня послушается, и мы переговорим и, может быть, все вместе поедем. Я ему один способ покажу, как можно верхние зубы в нижний ряд поставить, и тогда на них чёрт знает чем можно накапать.
- А ты, - прибавляет, - только скажи мне: очень ли она мучится?
Управитель отвечает:
- Уж совсем замучилась и на весь дом визжит.
- То-то, - говорит Кесарь Степанович, - мне это знать надо, потому что моим способом с ней круто придётся обращаться - по-военному.
Управитель отвечает:
- Она военных даже очень уважает и на всё согласится, потому что у неё очень болит.
- Хорошо, - сказал Кесарь Степанович и пошёл к племяннику. Там у них вышел спор, но Кесарь Степанович всё кричал: "не твоё дело, за всю опасность я отвечаю", и переспорил.
- Ты, - говорит, - бери только своё спасительное лекарство и употребляй его по своей науке, как следует, а остальное, чтобы верхние зубы снизу стали - это моё дело.
Лекарь говорит:
- Вы забываете, какого она звания, - она обидится.
А Кесарь Степанович отвечает:
- Ты молод, а я знаю, как с дамами по-военному обращаться. Верь мне, мы ей на верхний зуб капнем, и она нам ещё книксен присядет. Едем скорее - она мучится.
Лекарь было стал ещё представлять, что капнуть на верхний зуб нельзя, а она может после Бибикову жаловаться, но тут Кесарь Степанович его даже постыдил.
- Ты ведь, - говорит, - кажется, не простой доктор, а учил две науки по физике, и понять не можешь, что тут надо только схватить момент, и тогда всё можно. Не беспокойся. Это не твоё дело: ты до неё не будешь притрогиваться, а мне Бибиков ничего сделать не смеет. Ты, кажется, мне можешь верить.
Племянник поверил дяде и говорит:
- В самом деле, при вас я не боюсь, а между прочим мне это вперёд для таковых же случаев может пригодиться.
Оделся, положил пузырёчек со своим лекарством в жилетный карман, и без дальних рассуждений все они втроём покатили на верхний зуб капать.
Управитель всё ехал и думал: непременно она у них окочурится!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Скакали путники без отдыха целый день, и зато вечером, в самое то время, когда стадо гонят, приехали на господский двор, а зубы если когда разболятся, то к вечеру ещё хуже болят.
Бибиковская тёща ходит по комнатам, и сама преогромная, а плачет как маленькая.
- Мне очень стыдно, - говорит, - этак плакать, но не могу удержаться, потому что очень через силу болит.
Кесарь Степанович сейчас же с ней заговорил по-военному, но ласково.
- Это, - говорит, - даже к лучшему, что вам так больно болит, потому что вы должны скорее на все решиться.
А она отвечает:
- Ах, боже мой, я уже и решилась. Что вы хотите то и делайте, только бы мне выздороветь и в Париж для развлечения уехать.
- В таком разе, - говорит Берлинский, - мы должны кое-что сделать... По-французски это называется "повертон". После через пять минут можете в Париж ехать.
Она удивилась и вскричала:
- Неужели через пять минут?!
Берлинский говорит:
- Что мною сказано, то верно.
- В таком разе, хоть не знаю, что такое "повертон", но я на всё согласна.
- Хорошо, - говорит Берлинский, - велите же мне поскорее подать два чистые носовые платка и хорошую крепкую пробку из сотерной бутылки.
Та приказала.
- И ещё, - говорит Кесарь Степанович, - одно условие: прикажите сейчас, чтобы все, кто тут есть, ваши родные и слуги ваши ни во что не смели вступаться, пока мы своё дело кончим.
- Всё, - говорит, - приказываю: мне лучше умереть, чем так мучиться.
Словом, больная безусловно предалась в их энергические руки, а тем временем Кесарю и Николавре подали потребованные платки и пробку из сотерной бутылки.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Кесарь Степанович пробку осмотрел, погнул, подавил и сказал: "Пробка хороша, а платки надо переменить: батистовые, - говорит, - не годятся, а надо самые плотные полотняные".
Ему такие и подали. Он сложил их оба с угла на угол, как складывают, чтобы зубы подвязывать, и положил на столик; а бибиковской тёще говорит:
- Нуте-ка, что-нибудь заговорите.
Она спрашивает:
- Для чего это нужно?
А Берлинский ей отвечает:
- Для того, чтобы схватить первый момент.
А сам ей в эту самую секунду сотерную пробку в рот и вставил. Так ловко вставил её между зубами, что бибиковской тёще ни кричать и ни одного слова выговорить нельзя при такой распорке.
Удивилась она, и испугалась, и глазами хлопает, а чем больше старается что-то спросить, тем только крепче зубами пробку напирает. А Кесарь Степанович в это же острое мгновение улыбнулся и говорит ей: "Вот только всего и нужно", - а сам ей одним платком руки назади связал, а другим внизу платье вокруг ног обвязал, как делают простонародные девушки, когда садятся на качели качаться. А потом крикнул племяннику:
- Теперь лови второй момент!
И сейчас же ловко, по-военному, перевернул даму вниз головою и поставил её в угол на подушку теменем. От этого находчивого оборота, разумеется, вышло так, что у неё верхние зубы стали нижними, а нижние - верхними. Неприятно, конечно, было, но ненадолго - всего на одну секунду, потому что лекарь, как человек одной породы с дядею - такой же, как дядя, ловкий и понятливый, сейчас же "схватил момент" - капнул каплю даме на верхний зуб и сейчас же опять её перевернул, и она стала на ногах такая здоровая, что сотерную пробку перекусила и говорит:
