Выводы Вашей несомненно интресной и многообещающей теории находятся в вопиющем противоречии с концепцией, развиваемой профессором Суровягиным, а также его сотрудником В.В. Калябиным. Концепцию эту считаю надуманной и глубоко ошибочной, а ее авторов - людьми недалекими и нечистплотными. В таких услвоиях не может быть и речи об объективной оценке Вашего труда назначенными рецензентами.
Но, я знаю, найдутся люди, способные объективно оценить научные достоинства Вашей работы. Поэтому рекомендую настоять на публичном обсуждении Вашей работы.
Содержание этого письма прошу не разглашать во избежание репрессий по моему адресу.
С глубоким уважением, Ваш друг. "
- Вы думаете это написал я?
- Нет, Коля не верил.
- Из-за этого письма он...
- Да, когда мы получили конверт, он поехал в институт, чтобы настоять на публичном обсуждении.
- Но, ведь это письмо - дрянь.
- Да, дрянь, а что же? Ты же сам вчера названивал и говорил, что будет представитель из академии. - Елена обхватила голову руками. - Я уже ничего не понимаю. Все сплошное вранье.
Анатолий не нашел как ее успокоить и лишь попросил письмо. Елена равнодушно махнула рукой, а Толя что-то буркнув себе под нос, взял конверт и ушел.
По уже сложившейся традиции внизу он столкнулся с Разгледяевым.
- Аааа! - радостно вскричал Марк Васильевич. - Мой дражайший бакалавр! Ученейший студент, э, нет, младой специалист - специалист, собственно, чего? - напыщенно вопрошал Разгледяев. - Ну-ну, не загораживайте мне дорогу, дайте пройти, звездный мальчик.
- Вам нельзя туда, - как можно тверже сказал Толя.
- Ни фига себе! - Разгледяев набычился со всеможной начальственной строгостью. - Человек! Не подставляй шею, но подстовляй зад!
Толя не двигался, загородив узкий проход в подъезд.
- Мавр, ты сделал свое дело, можешь исчезнуть, - надвигался Марк Васильевич.
- Туда нельзя, - упрямо повторил Толя.
- Я иду к себе домой, а мне нельзя?
- Но вы тут причем? - не выдержал Толя.
- Я причем? Я причем, да теперь один я только и причем. Хватит, развели демократию, изобретатели-рационализаторы, ишь, повадились рассуждать на свободные темы, женщинам мозги пудрить. Все, баста, попели на гитарах - и будя, кыш на свое место! Развели тут розовые слюни. Лопнул пузырь! А я ведь предрекал, я знал - истина восторжествует, я инженера как свои тапочки вычислил.
- Как это? - удивился Анатолий.
- Ха! Я ведь даже тапочек своих из дому не забирал, ибо стопроцентно знал, куда инженер летит. Эх, со свистом, под горочку, и с самого Олимпа в болото! Так что извините-подвиньтесь. Ну, упрямый какой. Вот сейчас возьму и руку тебе пожму, я и всему вашему институту руки жать буду. А пока лично вам спасибо за службу, - Разгледяев протянул руку, но толя даже не шолохнулся. - Не желаете, значит, бакалавр, быть генералом физико-математических наук, не хотите экзамен на политическую зрелость сдавать, а без политического уровня у нас до защиты высоконаучных результатов не допустят. А я, как-никак, курирую ваш институт, пламенный сосискатель ученых регалий. Хватит дискуссий, мне некогда, меня жена ждет!
- Никто вас там не ждет, - уверенно возразил Анатолий.
- Поди прочь, а то у меня под ложечкой сосет. Ты кио - звездочет? Звездочет. Так иди, звезды считай, а не прохлаждайся тут в рабочее время, кстати, почему не на работе?
- Я не обязан перед вами отчитываться, и не тыкайте мне пожалуйста.
- Не тыкать можно. Вот смотрю я на тебя, бакалавр, и думаю: в таком хорошем институте, и вдруг такое пятно невнятное. Институт осудил инженера, а вы значит не согласны с мнением коллектива?
- С каким мнением? - Толя сделал простодушное лицо.
- С, мягко говоря, отрицательным.
- А вы откуда знаете?
- Не суй нос не в свои дела. - жестко сказал Разгледяев, собираясь смять Толино сопротивление физически.
Вдруг Толю Ермолаева осенила идея.
- Я почему спросил, - Толя спешил поделиться с Разгледяевым, - Ведь одно дело мнение коллектива, а другое - мнение президиума академии наук.
- Причем тут академия? - приостановился Марк Васильевич.
- Разве вы не знали, что на заседании присутвовал представитель академии наук?
- Представитель? Где? Зачем?
Толя назвал фамилию одного уважаемого ученого и изложил позицию Академии Наук, как он ее себе представлял:
- Ввиду отсутвия кворума провести повторное рецензирование.
Разгледяев качнулся от гнева.
- Откуда он взялся представитель?
- Прибыл по получении письма.
- Какого письма, чушь...
- Письма из института, без подписи естественно.
Разгледяев находился в полном замешательстве. Толя перестал наконец служить препятствием и медленно побрел прочь от серого угрюмого дома. Что же, по-крайней мере сегодня, Марк Васильевич не появится перед Еленой, а что будет дальше, никому неизвестно. Но и не только Анатолий, но и гораздо более умудренные опытом жизни, люди, такие как Виталий Витальевич Калябин или Михаил Федорович Мозговой, или даже сам Петр Семенович Суровягин, совершенно не предполагали, как все может перевернуться в уже недалеком будущем.
Светлое подземелье Гоголя-Моголя
Утром следующего дня профессор Суровягин проснулся в настроении главнокомандующего, одержавшего накануне важную стратегическую победу. Темные, невежественные силы беспорядочно отступили под напором смелых и решительных действий вверенного ему войска. Конечно, другой, менее опытный человек мог бы посетовать: какая радость - вместого занятий делом, пришлось тратить силы на пустую борьбу с диллетантом. Но в нашем случае такой взгляд на вещи должен приниматься как поверхностный и идеалистический. На фоне грядущих выборов в академию любая неоднозначная реакция ее представителей волнует и тревожит соискателя. В венах его играет молодая, полная кислорода кровь, и он во всяком удобном случае настаивает на своей состоятельности. Здесь - ничего более, чем нормальное, здоровое честолюбие. В случае же с профессором - и того лучше. Петр Семенович свято верил в институты и считал присуждение звания, хотя-бы и члена-корреспондента, не только материальным стимулом к дальнейшей продуктивной работе.
При хорошем самочувствии профессор любил вспомнить кое-что приятненькое из прошлой жизни и теперь, шагая обычной дорожкой в институт, он бормотал про себя забавный стих, написанный лет двадцать назад по одному сердечному поводу. Он никому не читал своих поэтических произведений, хотя справедливо считал их значительно лучше того, что публиковалось в литературных журналах. В его стихах наряду с хорошей техникой, была и ирония, и философия. Друзьям же он декламировал чужие стихи исключетельно талантливых, но умерших поэтов. Ведь профессор очень тонко и остро чувствовал талант в других людях. Обычно он читал стихи на дружеских вечеринках в своем гостеприимном доме. Коллеги уважали и признавали в нем человека, знающего толк в искусстве и всегда с удовольствием слушали его.
Зайдя в кабинет, он первым делм решил навести порядок на рабочем столе. Такое желание возникало у него всегда после окончания очередного важного этапа. Чтобы не скучать, он включил небольшой тразистор, верный спутник в ночных наблюдениях за далекими небесными светилами. Он любил приемничек, будто тот был живым существом, а не бездушной электрической цепью. Купленный в одной из загрничных командировок, приемник честно служил своему хозяину, правдиво сообщая о самых разных событиях из окружающей жизни. В нужное время он информировал хозяина о важных переменах в руководстве страной, о вскрытии застойности и негативных тенденций, о культе личности. Кстати, первое время профессор очень удивлялся - как этот ящичек, сделанный руками дотошных японцев, так умело говорит чистым русским языком? Он видел в этом какой-то смысл или, по крайней мере, знамение времени. Посредством старого друга, профессор узнал о начале космической эры, о полете двух отважных собачек, Стрелки и Белки, и, наконец, о беспримерном подвиге Юрия Гагарина. Позже вновь были вскрыты некоторые негативные тенденции, о которых правдиво сообщил транзисторный друг.
Но удивительное дело - все эти события проходили мимо профессора, подобно тому как эфирные волны огибают непрозрачное препятсвие. Нет, не абсолютно, но по существу. Профессор обладал феноменальной способностью быть всегда самим собой и при этом оставаться на своем месте. Так что, всякие головокружительные перемены как бы его и не затрагивали. По-видимому внутри у него был какой-то стержень или ствол, и у этого ствола были соответствующие корни, уходящие в нечто крайне питательное.
Когда Петр Семенович включил приемничек, передавали последние известия. После новостей политических, последовали новости науки и культурной жизни, и диктор центрального радио приятным поставленным голосом зачитал: "Агентство Франс Пресс передает из Парижа. Французский астроном Одуэн Дольфюс, на высокогорной обсерватории Пик-дю-Миди, открыл десятый спутник планеты Сатурн. Новое небесное тело названо именем древнегреческого бога Янус..."
