1 Уж и третья весна расцвела с похорон Гориславиных, а все темен и хладен коснел Лазаря дух, как страна полунощная, и уста его замыкала обида.
2 Затворился в терему своем сидень и никого, опричь матери, на глаза к себе не пускал; разве князя-родителя во дни праздничные, и того с неохотою.
3 Думу ли про себя неотвязную думал, та̀к ли дремал душой; но Богу вовсе, почитай, не молился, книгам же божественным часами прилежал, не умиления ради, а научения;
4 инорядь из оных и княгине Василисе вслух читывал, как была она до писаний жадна.
5 Читал он ей так однажды про Давида-царя повесть свою излюбленную и, как дошел сказ до Вирсавии, внезапно возмутился духом и воскликнул:
6 «Не кори меня ота̀й, матушка, за бесчувствие и окаменение сердца моего, что николи я ни Симеона, ни Гориславы ни слезою умильною, ниже словом не помянул.
7 «Живой о живых жалеет, по мертвым плачет; а я-то жив ли воистину, и сам того не ведаю.
8 «Ровно в омут дремучий с головой затонул; ал и на погосте лежу, с соседями переговариваюсь; и, мнится, мертвых нашепты ближе слышу, чем ваши речи живые.
9 «Потускнел, потемнел в очах моих свет солнечный, не радует сердца моего, и твой голос доходит словно с того света.
10 «Будто — знаешь, как нищие странники поют, — посадили меня в погреба глубокие, защитили щитами дубовыми, задвига̀ли доска̀ми чугунными, засыпа̀ли песками рудожелтыми». (275)
11 Прервала речь его Василиса: «Так-то, сынок, о самом Свет-Егорье старцы поют перехожие. А и дальше поется стих:
12 «Как по Божию повелению,
По Егорьеву умалению,
Подымаются ветры буйные,
Разносили пески рудожелтые,
Раздвига̀ли доски чугунные,
Разметали щиты все дубовые,
Выходит Егорий на вольный свет.»
13 Молвил Лазарь: «Вот в том-то и разница, что по Егорьеву, сказывают, умолению. И мне так прежде чаялось, как сила во мне жила: чего-де соизволил, то и вымолил.
14 «А ныне ее мне, силы-то на хотение да умоление, отколь добыть? Сокрушил меня сильнейший меня, и силу мою из меня вынул.
15 Ушла из души моей силушка, как вода из пригоршни утекла. Не ноги у меня отнялись, а сила душевная. И при жизни душа моя в сень смертную низошла.»
16 А ему в ответ Василиса: «А чья она в тебе, сила-то, была? Не Егорьева ль? Егорий дал, Егорий взял, он ее тебе и сохранит. Нато ты и Егорьев родич».
17 Усмехнулся Лазарь: «Егорьева», — говорит — «сила царская. Стыдом да пощадою царство не наживается.
18 «Сказывал я тебе о Давиде-царе: не так он, как я поступал. Не такого, знать, и родича себе Егорий хочет».
19 Осерчала Василиса: «Полно, Лазарь, не криви душою! Не тем себе Давид царство добывал. И я, гляди, с тобою начетчицей стану.
20 «А как он к Саулу в шатер ночью вошел и спящего погубить не восхотел, вот чем он себя царства достойным показал».
21 Задумался Лазарь, да и пуще принахмурился. «Хитра ты государыня-матушка, дитятко ненаглядное улещать, да ныне меня ника̀я лесть не берет.
22 «Все одно мне стало: на царстве ли сидеть, али сиднем за печкой. Не мани́т ма̀на из сна-дремы. Отошла моя душенька в дальние места, незнамые.
23 «Помнишь, он-же, царь Давид, траве усохшей человека уподобляет: что злак сельный, говорит, отцветет человек; 'яко дух пройдет в нем и не будет, и не познает ктому места своего'.
24 «Такожде и мой дух тела своего не познаёт. Прошла через меня сила насквозь, и нет ее: остался злак сохлый да никлый».
25 И отвернулся Лазарь лицом от матери на ложе своем. (276)
XXI
1 С той поры перестал Лазарь с матерью беседовать, и книг боле ни вслух, ни про себя не читал; и прошло так еще немало времени.
2 Только молчал, молчал сидень, и говорит вдруг матери: «Уже давно, матушка, все сны мне снятся смутные. Днем и не воспомнишь ясно, что̀ ночью приснилось.
3 «Только во всех одно: брожу я будто по лугам каким-то, а окрест сумерки, и со мною Горислава.
4 «И будто говорит мне: 'Привольно тут нам друг с дружкой похаживать, как ты ныне по соседству обитаешь.
5 'А вскоре тебя и совсем к себе уведу, в обитель мою таи́мую, на гостины долгие, и не прежде отпущу, как цвет обрадования моего на земле прозябнет'.
6 «И многое будто мне поведать тщится, — таково мудро и важно глаголет, — и во сне будто все разумею; а проснешься, — коль и воспомнится что урывкою, не поймешь и сей же час запамятуешь.
7 «А вот эти слова ее, хотя и не вразумительны они, и глухи слуху моему, о запомнились».
8 Вздохнула Василиса и молвила: «Чаю, замолило грехи свои, страдалица, и верно за тебя ныне Бога молит.
9 «Ты же, еслибы и воистину в сень смертную низошел, в оной не останешься: исхищен будешь чудом на вольный свет, как Иона изведен был из чрева ки́това, токмо ко Господу из преисподней воззови».
10 Вскоре после того почали находить на Лазаря забытье глубокое и обмор непробудный; месяцами бездыханен обмерший лежал, нетленному мертвецу подобен.
11 И так, в смерти жив и в жизни мертв, долгие годы цепенел. (277)
I
1 В девятый раз чередой с похорон Гориславиных проехал по лесам Егорий на белом коне; ласточек прикликал, росу спустил, скот в поле выгнал.
2 Земля озимое грела, цветами убиралась, щетился хлеб;
3 без памяти Лазарь лежал в покое своем, а в окно кося́щатое распахнутое, луга утренние, пахучие весенним духом дышали.
4 И запел под окном звонкий голос детский славу ли некую богомольную, какими дети в большой праздник Христа славят, стих ли духовный, странничий, слуху приятный, сердцу умильный:
5
«Во темном сыром бору
Семь ключей повыбило.
На чистой прогалине
Студенец серебряный, —
Студенец серебряный
Владычицы Дебренской.»
6 Перервался стих и сызнова зачинался:
«Во темном сыром бору
Семь ключей повыбило.
Собирались семь ключей,
Сотекались семь живых
В кладезь Богородичен
Владычицы Дебренской.»
7 И открыл Лазарь глаза и прислушался; и уста замершие немо повторяли за голосом той песни желанной слова.
8 Твердил голосок ангельский, уветливый:
«Во темном сыром бору
Семь ключей повыбило.
Собирались семь ключей
Сотекались семь живых
На чистой прогалине
В студенец серебряный.»
9 И возжелал Лазарь из того студенца, в бору сокровенного, влаги напиться студеной, что из семи живых ключей стекается, и сладко было ему о тех чистых водах и тенистых древесах думать.
10 А песня протяжная лилась, да лилась, переливчатая:
«На чисто̀й прогалине
Студенец серебряный;
По заветну бѐрежку
Шелкова муравушка,[2]—
По заветну бережку
Владычицы Дебренской.»
11 И, по роздыхе кратком, — словно кто на молитве воздохнул, — продолжалось пение:
«По заветну бѐрежку
Мурава̀ нетоптана,
По̀ лугу нехо̀жему
Травушка неко̀шена,
Мурава шелко̀вая,
Цветики лазо̀ревы.»
12 Внезапно умолкнул голосок, будто и надолго; а потом опять по другому, затянул, ласково и жалостливо:
«Лазарь ты, Лазарь,
Убогий мой братец!
Пусти меня, Лазарю
Во светлую горенку!
Набрала я Лазарю,
Набрала убогому
На лужайке цветиков,
Лазарю лазо̀ревых.»
13 И проговорил Лазарь: «Кто ты?» Отвечал голосок под окном: «Отрада». — «Войди!» молвил Лазарь.
II
1 И вошла в покой отроковица светлая и пригожая, и глянули на Лазаря из ее очей светоносных, словно из далины́ далекой, из глубины глубокой, темные Гориславины очи.
2 И долу потупивши тихие вежды, длинными отененные ресницами прямо и твердо подошла гостья нечаянная к одру болящего и нежною рукою рассыпала на грудь ему лесные цветы лазоревые;
3 да тут-же и застыдилась, отступила и поодаль стала, и лицо убрусцем прикрыла. (279)
4 А он в смятении радостном, не ведал, явь ли то или сон. И стал вопрошать ее с ласкою; и отвечала ему отроковица твердо и истово.
5 И сошло с нее робость по-малу, и в беседе тихой уже не сводила она с Лазаря очей своих ясных и важных.
6 Он же на те ответы ее, как в сновидении доводится спящему, и дивился в душе своей, и не дивился, будто иных и не ждал.
7 — «Кто тебя прислал, дитятко милое?» — спрашивал. — «Матушка».—»Где же сама-то осталась?»—»У криницы Егорьевой»—
8 — «Почто с тобою не пришла?» — Она никогда в домы не ходит».—
9 — «Матушка по все дни со мною сидит». — «Твоя то матушка, Василиса Свет-Никитишна, а я про свою говорю. Твоей матушке я внучка названная, а дочка я Гориславина». —
