______________ * Владимир (Зеев) Жаботинский.
Лев Ильич отказывает в этом праве евреям. Всякого мерзавца с еврейской фамилией он ставит в вину всему народу. Кому, например, неизвестно, что во главе ЧК-ГПУ-МВД стояли сначала Дзержинский, затем Менжинский, Ягода, Ежов, Берия, Меркулов, Абакумов... За исключением Дзержинского, которому принадлежит честь создания органов, все они были лишь пешками в руках Сталина. Все же эти люди более чем другие в разные годы разделяли со Сталиным личную ответственность за творимые в стране беззакония. Но для Льва Ильича существует только один злодей - Ягода, и только потому, что он еврей, о чем Лев Ильич говорит прямо и откровенно. Удивительно ли после этого его безапелляционное утверждение, что списки работников ЧК "пестрят еврейскими фамилиями", за что он опять же призывает к ответу все еврейство. Как будто эти списки публиковались и с ними можно ознакомиться! И что такое "пестрят"? Одна фамилия на шесть, двенадцать, сто двадцать, это ведь все "пестрят"!
Но хорошо, допустим, что евреи действительно слишком усердствовали в карательных органах, хотя, повторяю, цифры никому не известны, а если бы и были известны, то как определить степень усердия каждого? * Почему Лев Ильич забывает осведомиться, какими фамилиями "пестрят" другие списки, по-видимому, более доступные? Медицинских работников, например. Тех, кто в тяжелые двадцатые годы, порой рискуя жизнями, на необъятных просторах бездорожной России вводил поголовное оспопрививание, боролся с тифом, холерой, дифтерией, сифилисом, детской смертностью, и проч., и проч.
______________ * Теперь эти данные частично опубликованы. В 1930-е годы в местных органах госбезопасности служило 1776 евреев, что составляло 7,4 % всего личного состава. (Кукарин. А., Петров Н., НКВД: структура, функции, кадры. "Свободная мысль", 1997, № 6, стр. 118. Цит. по: А.И. Солженицын. Двести лет вместе, т. 2, 2002, стр. 293). Эти данные прокомментированы в моей книге "Вместе или врозь?", Москва, "Захаров", 2003, стр. 407.
Но я повторяюсь, потому что здесь обнаруживается уже отмеченная избирательность, позволяющая Льву Ильичу "обосновывать" свою чисто физиологическую (а потому в обоснованиях вовсе не нуждающуюся) ненависть к породившему его племени.
Лев Ильич вырос в России, для него она родина, а для прочих евреев, выросших в России, но не желающих кощунственно крестить лба над гробом отца или дяди, она, по убеждению Льва Ильича, всего лишь территория - не из Вашего ли романа списал эту идейку официозный пиит, использовавший ее, чтобы бросить ком грязи вдогонку тем, кто желает покинуть СССР?* Ведь то же самое делает и Лев Ильич, обрушивающийся на всех уезжающих без всякого интереса к их мотивам, ибо для него мотив один: он сводится к той же "икре". Как, однако, тупеет в подобных случаях Лев Ильич, наделенный Вами столь обостренной чувствительностью и богатым воображением. Он решительно не способен понять, какие страшные драмы разыгрываются в душах людей, решающихся на такой шаг, какие конфликты - личные, семейные и т.п. при этом разыгрываются.
______________ * К сожалению, не могу вспомнить, о чьих стихах здесь упомянуто.
Но оставим евреев, я уже показал, что не в них только дело. Загляните в любого честного русского писателя конца прошлого - начала этого века. Не в Гоголя или Пушкина, которые никогда не интересовались евреями, ничего не знали об их внутренней жизни и перенесли в свои произведения пошлые стереотипы, не украсившие их творений. Загляните, я говорю, в писателей, живших тогда, когда так называемый еврейский вопрос со всей остротой обнажился в России - от Владимира Соловьева до Короленко. У всех Вы найдете один и тот же мотив: они не только протестуют против антисемитизма, но и подчеркивают, что делают это не ради евреев, а ради русского народа, ибо распространение в нем антисемитских настроений пагубно для него, ведет к его нравственному одичанию. Вот пророчество, которого Ваш герой не желает слышать.
А надо бы.
Неуважение к праву, к человеческому достоинству (еще в 20-м веке в России практиковались узаконенные телесные наказания), неуважение к человеческой жизни (вспомните статью Короленко о смертных казнях, над которой плакал Толстой),* ритуальные наветы и разгул черносотенных еврейских погромов - вот что было прелюдией и породило в известной мере ужасы гражданской войны, чрезвычайки и ГУЛАГа. Если Вы не хотите повторения всего этого, а я верю, что Вы этого не хотите, то Вы должны понять, что ни православие, ни антисемитизм, ни уличение "либеральной интеллигенции" в том, будто ей только и нужно побольше икры да масла, а лишь гарантия человеческих прав, а вместе с этой гарантией - уважение к личности каждого человека, вот та первейшая насущная "икра" (да не икра, а краюха хлеба), которая необходима России. В Вашем романе появляется один персонаж, который вроде бы это понимает, но высказаться Вы ему не даете, вернее, оглупляете его высказывания, дабы Льву Ильичу легче было расправиться с ним, как и со всеми несогласными признать его "богоносность".
______________ * Статья В.Г. Короленко "Бытовое явление" была впервые опубликована в 1910 году в журнале "Русское богатство".
Подумайте, что ждет многострадальную Россию, если однажды в ней - чем черт не шутит! - восторжествует такое вот православие. Не Вашего ли Льва Ильича отец Кирилл (он, вероятно, достигнет высокого сана) поставит во главе новой чрезвычайки, с тем, чтобы потом, лет через шестьдесят, какой-нибудь кающийся еврей, обретя новую веру (ну, скажем, баптистскую), заявил, что все ужасы православного правления происходят от еврейских фамилий, которыми пестрят списки иерархов церкви.
И еще одно хочу я Вам сказать в заключение. Как ни силится Ваш герой откреститься от всего еврейского, ему это не удается. Весь склад его личности, весь его темперамент, та страсть и прямолинейность, с какими он проповедует свой дурно пахнущий русский патриотизм, все это носит на себе неизгладимую печать еврейского характера (хотя и в крайне уродливом его проявлении). Это православным можно стать или не стать, как можно стать или не стать коммунистом, баптистом, мусульманином... Национальность человек не выбирает и не формирует, как мировоззрение, - он ее получает при рождении. Сколь ни мала в нас, советских евреях, в силу известных обстоятельств, доля еврейского, она все-таки больше, чем мы сами подозреваем; оставаться евреями мы обречены независимо от того, хотим мы этого или нет; и если в ком-то появляется стремление выпрыгнуть из своего еврейства, оно может привести лишь к тому результату, к какому и приходит Ваш герой: он остается евреем, только с непоправимо изуродованным сознанием, погибающим от собственной закомплексованности, обреченным не жить, а ежечасно и ежеминутно доказывать, что он живет. В этом, может быть, самая важная особенность Вашего романа: помимо Вашего желания Вы показали путь не спасения Израиля, а, напротив, путь его умственной и нравственной деградации, путь, ведущий к маразму и самоуничтожению.
С уважением
Семен Резник
сюжет второй
Дмитрий Анатольевич Жуков, весьма плодовитый и не лишенный способностей литератор, был высоким стройным брюнетом с аккуратными усиками, приятной улыбкой и темным прошлым. В "долитературный" период своей биографии он ряд лет провел в Югославии, где кроме официальной должности занимал какую-то неофициальную, но проштрафился, был возвращен в СССР и отчислен из органов. Говорили, что в подпитии Дмитрий Анатольевич любил рассказывать о былых подвигах и, расчувствовавшись, извлекал из шкафа и ностальгически оглаживал бережно хранимый мундир с голубыми майорскими погонами. Но сам я этому свидетелем не был, так как никогда с ним не пил и дома у него не бывал.
Свою литературную деятельность Д. Жуков начал как переводчик классика сербской литературы Бранислава Нушича, а позднее написал его биографию, что было логично. Однако он быстро усвоил, что на сербской литературе далеко не уедешь, да и вообще, если глубоко вгрызаться в "свою" тему, то больших денег не заработаешь и заметного имени не создашь - для этого надо писать много, быстро и поверхностно, а главное, то, на что есть спрос. За ним числятся книги под таинственными названиями: "Загадочные письмена (1962), "На руинах Вавилона" (1965), "В опасной зоне" (1965) "Огнепальный" (1969), биографическая повесть о протопопе Аввакума, книга о Козьме Пруткове, очерк о знаменитом борце Иване Поддубном, масса всякой всячины.
Это был типичный литературным халтурщик с бойким пером и с готовностью писать обо всем, толком не зная ничего. Но с годами - то ли в силу внутренней склонности, то ли потому, что учуял, в какие паруса дует ветер, то ли в силу сочетания этих двух факторов - он из обычного халтурщика стал превращаться в идейного. Постепенно он занял видное место в ряду наиболее активных разоблачителей "сионизма и масонства". Фильм по его сценарию на эту крайне нужную тему, оказался таким оголтелым, что его даже не решились выпустить на широкий экран, ограничившись закрытыми просмотрами в особо доверенных аудиториях.* Жуков стал желанным автором во всех национал-патриотических изданиях, которые с методичной настойчивостью расширяли свое жизненное пространство.
