Лица, виновные в неправильном ведении следствия, арестованы и привлечены к ответственности".
Бросалось в глаза, что в сообщении Министерства внутренних дел поименный список освобожденных изпод стражи короче, чем список арестованных. Те, кто в числе освобожденных не указан, были убиты под пытками во время следствия. Лицемерным было в заявлении и утверждение, будто "методы следствия" (то есть избиения и пытки), примененные по отношению к арестованным, были у нас "недопустимы и строжайше запрещены". Да, формально Великая Сталинская Конституция среди "незыблемых прав", дарованных ею советским гражданам, даровала и "неприкосновенность личности". В Уголовном кодексе были статьи о наказании следователей за применение угроз, насилия или издевательства над личностью допрашиваемого.
Однако что значили эти пустые бумажки, ничем не подкрепленные, по сравнению с весомыми, однозначными указаниями нашего великого вождя, учителя, лучшего друга? Избиения и пытки широко применялись у нас во все времена владычества Сталина, а с 1937 года даже были вменены в обязанность следователю самим отцом родным. Для аргументирования этого Сталин прибег к обычной для него семинаристско-иезуитской псевдологической тезе: "Революционеров и наших разведчиков, попавших в лапы капиталистических контрразведок, пытают. Чем же враги социализма лучше их?"
Через день, 6 апреля, "Правда" напечатала передовую "Советская социалистическая законность неприкосновенна", перепечатанную затем всеми центральными и многими другими газетами. В ней сооб
щались некоторые подробности: непосредственным виновником ^недопустимых, строжайше запрещенных"
приемов следствия был назван Рюмин, замминистра госбезопасности, начальник следственной части министерства. "ныне арестованный" и впоследствии расстрелянный. Арестованные врачи аттестованы были как "видные деятели советской медицины", даже как "честные и уважаемые деятели нашего государства"
и т. д. Рюмин назван "преступником", "презренным авантюристом, пытавшимся разжечь в советском обществе... чуждые советской идеологии чувства национальной вражды. Тщательной проверкой установлено, например, что таким образом был оклеветан честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс".
Сам факт освобождения выживших врачей, реабилитация действительно великого артиста С. М. Михоэлса, подло убитого агентами Берии в Минске 13 января 1948 года и объявленного "еврейским буржуазным националистом", призыв к тому, чтобы не "разжигать национальную вражду", то есть оголтелый антисемитизм,-все это было отрадным. Однако лицемерие и ложь, пронизывавшие эту передовую "Правды", не позволяли верить в искренность содержавшихся в них утверждений. Ведь нас заверял в том. что мы можем спокойно жить п работать под защитой "закона" не кто иной, как главный палач страны Берия.
Страх не проходил, он лишь отступил.
В статье реабилитировался Михоэлс, но ни слова не говорилось о судьбе возглавлявшегося им прекрасного Еврейского театра и его актеров.
Убийство Михоэлса (по официальному сообщению, он "случайно" попал под машину) повергло в скорбь многих людей, прежде всего людей искусства. Над его гробом, установленным в Еврейском театре, где он воплотил столько необыкновенных образов, пел Иван Семенович Козловский, проститься с ним пришел весь цвет московской творческой интеллигенции. Однако вскоре после похорон Михоэлса объявили врагом и буржуазным националистом, театр ликвидировали, значительная часть его актеров была арестована и погибла в застенках Берии, например партнер Михоэлса-блистательный шут из "Короля Лира"-актер Зускин. Другие, изгнанные отовсюду, ожидая ареста, влачили нищенское существование, как гениальный художник Александр Григорьевич Тышлер.
Мой ныне покойный друг крупный искусствовед Альфред Басехис, арестованный во время кампании борьбы с "космополитизмом" и проведший много лет в тюрьмах и лагерях, рассказывал мне, что когда гроб с изуродованным телом сопровождавшего Михоэлса и Минск театроведа Голубова, также "случайно" попавшего под машину, доставили в Москву, его временно поставили в ВТО. Басехис оставался там дежурным на ночь. Ночью он осмотрел тело Голубова и помимо раздавленной груди обнаружил три пулевые раны в затылке. Вспомнилась вдова Михоэлса обаятельная мудрая женщина Анастасия Павловна Потоцкая, из рода тех самых графов Потоцких. Она рассказывала мне, что патологоанатом профессор Збарский-он мумифицировал Ленина, а потом и Сталина - принес ей шубу Михоэлса, в которой он был в ночь гибели в Минске.
На левой стороне шубы, в районе груди он указал два отверстия, объяснив, что это следы от пуль. Впрочем, скоро на квартиру Анастасии Павловны явились весьма сдержанные и вежливые люди с красными книжечками и шубу унесли.
И вот теперь в передовой "Правды" из всех преступлений по отношению к Михоэлсу сообщалось только, что он всего-навсего был оклеветан.
Через несколько дней во всех центральных газетах было опубликовано краткое сообщение: "В Президиуме Верховного Совета СССР. Президиум Верховного Совета СССР постановил отменить Указ от 20 января
1953 года о награждении орденом Ленина врача Тимашук Л. Ф. как неправильный, в связи с выявившимися в настоящее время действительными обстоятельствами". Что это за "действительные обстоятельства", уважаемым советским гражданам не разъяснялось.
Лидия Тимашук была одной из доносчиц, на клеветнических показаниях которой строило свои доказательства Министерство государственной безопасности.
Недолго проносила она свой орден!
Несмотря на все лицемерие, недомолвки, увертки сообщения Министерства внутренних дел СССР. опубликованного 4 апреля 1953 года, и последовавших газетных статей, стран-а впервые за много лет вздохнула с облегчением.
Рассеялся ядовитый туман, который застилал глаза, поверг в смятение и недоумение мало-мальски мыслящих, особенно честных и неискушенных, людей.
Я вспоминаю, как в разгар "дела врачей" к нам пришла друг нашего дома умная и талантливая переводчица Наташа Т. и с горечью сказала:
- Да, конечно, антисемитизм-это отвратительно, но как они могли забыть долг врачей, пойти на такие преступления?
- Ты что, белены объелась?-сказал я.-Они-то своего долга не забыли. Это честнейшие и благородные люди.
Наташа посмотрела на меня и впрямь безумными глазами и, с трудом выговаривая слова, спросила:
- Ты что же. считаешь, что они ни в чем не виноваты, что это может быть клеветой?
- Да это и есть самая гнусная клевета!-зло ответил я.
Побледневшая Наташа дрожа спросила:
- У тебя есть доказательства?
- Идиотка,-окончательно разозлился я,-на кой черт тебе нужны какие-то доказательства? А уж если они тебе так понадобились - подумай о жизни каждого из них. Сколько людей они спасли и вылечили на фронте и в тылу, до и после войны и во время нее.
Наташа, продолжая дрожать, молча ушла. Четвертого апреля 1953 года, когда было опубликовано достопамятное "Сообщение Министерства внутренних дел СССР" о реабилитации врачей, она пришла к нам, рыдая, спрашивала, ни к кому не обращаясь, сквозь слезы:
- Боже мой! Боже мой! Как теперь жить?
Я не стал ее успокаивать и жестко ответил:
- Вот именно теперь ты и обязана жить, хотя бы для того, чтобы загладить свою вину перед мучениками.
Наташа не была одинока. Машинистка нашего института Анастасия Андреевна, печатавшая свободно на нескольких языках, культурная, интеллигентная женщина, горестно сказала мне тогда:
- За всю историю Россия не была в таком позоре.
Страшно и стыдно. Как мы могли поверить такой бесчеловечной клевете?..
Я слышал, что Дунаевский тоже был арестован как врач-убийца, хотя и не фигурировал в "Хронике"
ТАСС. После сообщения Министерства внутренних дел от 4 апреля его освободили. Конечно, меня подмывало кое о чем расспросить его, но я не решался, боясь причинить ему боль, да и его сдержанная, сухая манера поведения к этому совсем не располагала.
...А чудеса после смерти Сталина продолжались.
С крестьян сняли часть чудовищных налогов, которыми до того облагалось каждое фруктовое дерево в саду, каждая курица во дворе и другая живность, увеличили и приусадебные участки. Стали исчезать из книг, журналов и газет до того бесчисленные цитаты из гениальных трудов величайшего корифея науки, да портреты и самое его имя стало понемногу исчезать, после лавины верноподданнических стихов, статей и т.п., обрушившихся сразу после "великой утраты" и на все лады воспевавших вождя и лучшего друга, клявшихся в беззаветной любви к нему, в том, что он не умер, он живет, что озарил путь к коммунизму своим могучим сиянием, воспевавших тепло его рук, клявшихся исполнить сталинский завет и быть верными ему... Не писали панегирических поминальных стихов великие поэты Анна Ахматова и Борис Пастернак.
