Мамед-Али. А мне кажется, что вы подходите к женской эмансипации с обратной стороны.
Гюлюш. Вот что, господа! Если общество гниет без женщин, то и женщина без общества чахнет. Почему же здесь нет жены моего брата?
Балаш (сердито) Гюлюш!...
Гюлюш (не обращая на него внимания). Вам должно быть известно, мадам, что у Балаша есть жена, не правда ли? Мне думается, что никто не станет возражать против ее присутствия здесь.
Эдиля. Пусть придет.
Балаш. Господа, я бы просил...
Гюлюш. Я сейчас ее позову.
Мамед-Али. Есть один возражающий...
Гюлюш. Кто он?
Мамед-Али. Я.
Гюлюш. Что же вы предлагаете?
Ма мед-Ал и. Я предлагаю просить ее, если она не захочет прийти.
Гюлюш направляется к двери.
Балаш (догоняет ее и резко останавливает). Гюлюш! Не выводи меня из себя! Иначе я вырву твой острый язык!
Гюлюш. Держать слабую женщину в заточении, словно арестантку, и подвергать ее насмешкам соперницы? Моего отца вырядить в одежду покойника, лишить его языка и, превратив в глупую обезьяну, в уродливую марионетку, выставить на посмешище этим людям? Довольно! Я больше тебе не сумасшедшая Гюлюш2. Мой смех превратится для тебя в хохот черного ворона, и этот хохот всю жизнь будет раздаваться в твоих длинных ушах. (Уходит).
Балаш возвращается к столу.
Абдул-Али-бек. Господа! Разрешите и мне несколько слов. Что касается культуры, то мы, конечно, убегать от нее не станем. Собственно говоря, иностранцы переняли науку от нас. Пророк повелевает искать науку, хотя бы она была в Китае. Пусть и женщина учится. Чадра ведь не отнимает у нее головы. Пускай учится по корану. В нем написано обо всем, что под землей и что над землей. Если мы будем точно придерживаться предписаний корана, то победим всех иностранцев. Ведь сотрясли же исламские дружины в былые времена Испанию и всю Европу! Что же касается женщины, то она ведь не садовница, чтобы по садам ходить, и не каменщица, чтобы по горам бродить... Сам бог изволил создать ее слабой, и потому выпьем, так сказать... (Путается и беспомощно озирается вокруг).
Мамед-Али. Ну, за бога, что ли?
Абдул-Али-бек. Да... Я говорил о женщине. До сих пор она сидела дома, теперь пускай выходит и во двор. Но, если женщина будет вечно перед глазами мужчины, она потеряет свою девственную прелесть. Если женщины и мужчины смешаются в одну массу, то с течением времени или мужчины превратятся в женщин, или женщины в мужчин. Не так ли?
Маме д-Али. И вовсе не так. Говорят, что есть солнце. Неправда! Говорят, что есть луна, есть мир. Неправда! Говорят, что у ислама есть культура. И это неправда! У него есть молитвенный коврик да намаз. Говорят, что культура у европейцев. Тоже неправда! И у них всего две вещи: пушки да деньги. Все остальное - ложь. Все мы - рабочие скоты и дойные овцы. И ты скотина, и я скотина, и он скотина. И мы овцы, и вы овцы, и они овцы. Я утверждаю, что имеется лишь один-единственный символ культуры. Это - водка! Вот это - культура! Европейцы пьют из рюмок, а мы, люди Востока, будем пить из чашек. Все остальное - ложь и обман. Кроме водки, ничего нет на свете. И меня нет, и тебя нет, и его нет. Ну ничего нет. Есть только водка... Будьте здоровы!
Входит Гюлюш, ведя за собой Севиль.
Гюлюш. Вот жена Балаша. Никакой режиссер над ней не работал. Человек, как он есть, естественный.
Балаш. (загораживая ей дорогу). Гюлюш!
Гюлюш. Уйди с дороги, Балаш, не путайся в ногах! Возьми лучше эту чадру, брось в сундук и крепко запри. (Снимает с Севиль чадру и бросает Балашу. Ведет Севиль за руку к столу). Иди, Севиль! Общество иногда кружит голову, но ты не бойся, уверенно ступай! Знакомься. Это Эдиля, целуйтесь. В светском обществе принято целоваться с гостями. Так! Это Абдул-Али-бек. Постой-постой, его целовать не надо, еще жена драться начнет. Целовать можно только вдовцов, и то тайком. А это, как он сам говорит, или господин Корыто, или господин Поднос. Кому как нравится, а ему все равно.
Мамед-Али. Ничего подобного, меня звать господин Кувшин.
Гюлюш. Очень приятно. Одним словом, господин Инвентарь. Ну, это мой отец. Он одет в платье покойника, но ты не бойся-это временно.
Балаш. Гюлюш...
Гюлюш (не обращая внимания). Теперь садись рядом со мной.
Эдиля. Но у Севиль нет бокала...
Гюлюш. Она и без того пьяна.
Мамед-Али. Дайте ей чашку.
Эдиля. Шах и мат, Гюлюш. Если она не будет пить, и я не буду. Балаш, слово за вами.
Балаш. Нет, нет, она пить не будет.
Севиль. Я в жизни не пила... Я не умею...
Эдиля наливает ей водку.
Гюлюш. Ты подожди, я принесу твоего ребенка - как бы он не заплакал там (быстро уходит).
Атакиши. Слушай, Севиль, что у тебя там в стакане?
Севиль. Клянусь, я сама не знаю.
Мамед-Али. Это водка. Голова болит - пей водку. Глаза болят - пей водку, и из чашки.
Абдул-Али-бек. Совершенно верно. И я сейчас об этом думал.
Входит Гюлюш с ребенком на руках.
Эдиля (идет ей навстречу и холодно останавливает ее; тихо). Гюлюш!
Гюлюш. Вам, мадам, стало жарко? У нас есть холодная вода.
Эдиля. Гюлюш, бросьте колкости. Скажите, чего вы от меня хотите?
Гюлюш. Сострадания к этому ребенку.
Эдиля. Я вас не понимаю.
Гюлюш. От кого это письмо?
Эдиля. Я его люблю.
Гюлюш. Вы его положение любите.
Эдиля. Разрешите мне это знать. Вы знаете, что жизнь - борьба.
Гюлюш. А вы видите, как ваша соперница слаба.
Эдиля. Это не моя вина и не ваше дело.
Гюлюш. Не ваша вина, но мое дело. Поднять ее, твердо поставить на ноги и помочь ей, чтобы она могла бороться с вами. - это мое дело и мой долг.
Эдиля. Вы этого не сумеете. Вы еще ребенок.
Гюлюш. Это покажет будущее...
Балаш (подходя к ним). Что вы секретничаете?
Гюлюш (избегая разговора с ним). Мы кончили. (Проходит мимо и подает ребенка Севиль).
Эдиля. Балаш, я этого не ожидала!
Балаш. Умоляю, Эдиля, простите меня.
Эдиля. Если вы не сделаете сегодня всего того, что я скажу, между нами все будет кончено.
Балаш. Вы только прикажите, Эдиля. Моя жизнь принадлежит вам.
Эдиля (подходит к столу). Вы что, господа, молчите? Уж не пост ли объявили на разговоры?
Абдул-Али - бек. Правильно. И я сейчас думал об этом.
Мамед-Али. Ничего подобного. Я уже разговелся целой чашей, а теперь составляю тезисы к экономической программе нашей партии.
Гюлюш (шутливо). Какая это ваша партия?
Мамед-Али. Наша партия? Это партия, ожидающая второго пришествия.
Атакиши (благоговейно встает). А скоро явится святой имам, наследник пророка?
Маме д-Али. Ничего подобного. Он не явится. Я сам явлюсь к нему, и мы встретимся на том свете.
Эдиля. Выпьем!
Гюлюш. Я готова.
Эдиля. Пусть Севиль также пьет!
Севиль. Я ведь никогда не пила.
Балаш. Эдиля, неужели вы считаете ее человеком? Она же не сумеет.
Гюлюш. Она сумеет. Она многое может делать лучше, чем другие. Отсекать предрассудки Востока болезнями Запада - и то дело. Пусть средство негодное, но цель хороша. Пей, Севиль! Кто бежит, не должен бояться падения.
Севиль пьет.
Гюлюш (пьет). Ура! Музыканты!
Эдиля. Вальс!
Входит Бабакиши с мешками за плечами. Все с недоумением разглядывают его. Севиль делает движение к нему.
Балаш (сурово). Это еще кто?
Бабакиши (радостно улыбаясь). Да это же я, Балаш. Неужели, как говорится, не узнаешь? Угли возил продавать...
Севиль (в волнении, перебивает его). Отец!
Атакиши (узнав друга, радостно бросается к нему). Да ты ли это, Бабакиши, черт тебя возьми! Откуда бог несет? Здорово, дружище, здорово! Дай-ка, я обниму тебя. Целый век не видались.
Обнимаются.
Эдиля. Что это значит?
Балаш. Сегодня, как назло, нищие и странники со всего света собираются около меня.
Бабакиши. Послушай, Атакиши, что это, как говорится, за физиономия у тебя? (Смеется). С каких пор ты таким эфенди заделался? Вот взвалить бы на тебя в этаком наряде мешок в восемь пудиков да поглядеть, как по всем швам ты с треском лопнешь.
Балаш (неожиданно громко). Ладно, ладно! Нечего шута разыгрывать! Проходи в другую комнату! Ну!
Бабакиши (с удивлением). Как ты сказал?
Атакиши (с ужасом). Сын!...
Балаш. Выходи, говорят тебе! (Грозно наступает на Бабакиши).
Перепуганная Севиль с трепетом смотрит на отца и мужа. Гюлюш приготовилась к борьбе.
Атакиши (в сильном волнении). Стой! Не тронь! Для тебя, подлеца, я урывал от себя последний кусок хлеба, чтобы ты учился. Мои двери всегда были открыты для всех! А ты гонишь теперь моего гостя? Довольно! На тебе! Бери! (Срывает с себя сюртук, феску, воротник и бросает Балашу в лицо). На! Не хочу! Дай мне мой тулуп! Гюлюш!...
Гюлюш (возбужденно хохочет). На, вот твоя шуба! Вот твоя папаха! (Бросает старую одежду Атакиши в камин). И это, и это! (Туда же бросает сюртук и феску). Жизненный путь проходит по узенькому мостику над бездной. Назад нет дороги. Надо идти вперед. Всегда вперед!...
Атакиши. Гюлюш! Меня, раздетым, в такую стужу?...
Гюлюш (перебивая). Да, раздетым! Ты оказался голым перед лицом жизни! Лето проспал, теперь зима. Тебя не он раздел, жизнь раздела, она и оденет. Тебе не к лицу эта одежда покойника. Тебе нужна иная одежда.
