По рядам крестьян прокатился гул недовольства, с разных сторон донеслись голоса:
- А как же прежнее соглашение?
- А нашим детям землю жрать, что ли?
- Умрем, но свое возьмем! Две части из пяти!
Толпа зашевелилась. Расстояние между ней и господами стало уменьшаться. Видя раздражение, охватившее Хикмата Исфагани, жандармы стали оттеснять крестьян, подталкивая их прикладами.
- Спокойнее! - громко крикнул приказчик. - Ну и бараны!
- Ты бы лучше помолчал! - крикнул кто-то из толпы.
Как ни старался Мамед, поднимаясь на цыпочки, отыскать в толпе того, кто произнес эти слова, обнаружить смельчака ему не удалось.
Вдруг в толпе раздался крик:
- Пропустите, люди! Дайте дорогу!..
В этом голосе слышались волнение, гнев, жалоба.
Крестьяне невольно посторонились, пропуская того, кто требовал себе дорогу. И вдруг Фридун увидел дерзко ставшего перед помещиком дядю Мусу. Справа от него жались друг к другу трое его ребят, слева шестеро детей Гасанали.
- Господин, - проговорил он громко и поклонился Хикмату Исфагани до земли. - За тебя я отца отдам! Посмотри на этих детишек и пожалей нас. Вот, видишь, шеи, как стебель, а животы раздулись, что твой бурдюк. А отчего? От голода, от грязной воды! Во что они одеты, слава аллаху, сам изволишь видеть, - голыши! Пожалей нас!..
Мамед снова наклонился к уху Хикмата Исфагани, который, выслушав своего приказчика, крикнул:
- Тебе не стыдно, старик? Три года ты не платишь мне за воду, и я молчу. Так отвечаешь ты на добро?
- Господин, - взмолился Муса, - я жизнь за тебя отдам! Каждый год плачу, но никак не выплачу. Я плачу, а долг растет...
Помещик окинул его презрительным взглядом.
- Еще имеешь или это все? - спросил он, не скрывая своего отвращения, и кивнул на детей.
Муса не понял вопроса.
- Я не понял, что изволишь спрашивать?
- Господин спрашивает, - вмешался в разговор приказчик, - еще имеешь детей или это все?
- Кроме этих троих, есть еще дочка, - не понимая издевки, ответил Муса. - Девушка уже взрослая. Постеснялся привести сюда.
Губы Хикмата Исфагани скривились в презрительной усмешке:
- Мало, очень мало!.. Наглец. Досыта хлеба не имеет, а плодит, как щенят, без счета!..
Муса не смутился и ответил, не меняя положения:
- Аллах дал! Аллах дал!.. Кто дает детей, тот и кормит их. Если ты будешь милостив, как-нибудь проживем.
- А эти шестеро чьи?
- Господин, это все равно что сироты. Всего два дня назад их отца вот на этом самом месте ужалила змея, пришлось отрубить ногу; теперь лежит дома, что куль муки. Не работник он больше. Не отнимай же у них кусок хлеба, окажи такую милость!..
- Не надоедай, как нищий у мечети! Отойди прочь!..
- Побойся аллаха, господин! Не лишай бедняков хлеба... побойся бога!
Мамед наклонился и что-то шепнул хозяину на ухо. Хикмат Исфагани поднялся.
- Послушай, старик, - сказал он грозно, наступая на Мусу, - а ты веришь в аллаха?
Муса отпрянул в ужасе и замахал руками.
- Не греши, господин, - забормотал он. - Не греши! Язык отсохнет!
- Нет, не веришь, я говорю! Если бы ты верил в аллаха, не воровал бы пшеницу!
Муса с недоумением повернулся к толпе.
- Изволь, отца за тебя отдам, - проговорил Муса, - проверь!.. Как ночью отметили, так кучка и стоит на гумне.
Все направились к гумну Мусы. Впереди шел приказчик, за ним Хикмат Исфагани и его трое гостей.
Муса бежал к гумну впереди всех, позабыв о детях, которых он бросил там, где они стояли.
- Тетя Сария! - крикнул кто-то. - Возьми младшую, как бы не задавили.
- Что мне делать, милые? - пожаловалась Сария. - Уж лучше бы их бог прибрал и избавил нас от них!
В это мгновение Алмас крикнула еще громче и жалостнее. Сария подняла ее на руки и пошла догонять толпу.
Дойдя до гумна, все остановились пораженные: отмеченная кучка пшеницы была рассыпана.
Хикмат Исфагани схватил Мусу за шиворот и толкнул к кучке.
- Ну, что это? - зарычал он. - Я спрашиваю: что это?
Муса, как безумный, посмотрел на пшеницу, потом перевел взгляд на приказчика и старшего жандарма.
- Люди, не верьте! - завопил он вдруг. - Все это нарочно подстроено, чтобы отнять у нас все зерно! Не верьте!
Хикмат Исфагани побагровел от гнева.
- Значит, ты не трогал метки, так?
- Нет, аллах свидетель, не трогал!
- Ладно, проверим. Ты будешь присягать на коране.
Толпа загудела и пришла в движение.
Хикмат Исфагани повернулся к сопровождавшему его долговязому, худому господину.
- Господин Софи Иранперест! - сказал он. - Пройди вперед... Объясни им, как наказывает аллах тех, кто присягает ложно...
Софи Иранперест вышел вперед и поднял над головой книжку в кожаном переплете.
- Люди, вот коран! - начал он. - Вот воля аллаха и завет пророка Мухаммеда! Всякий, кто солжет на нем, подвергнется божьему гневу и на месте же превращается в камень, как случилось это вчера в Серабе, в селении Дуззан с Мешади-Гусейном, да накажет его святой Мешхед! Когда он прикоснулся к корану, рука его пониже локтя превратилась в дерево. Вот каков гнев аллаха! Теперь пусть выйдет вперед тот, кто считает себя смелым!
Сказав это, Софи Иранперест хотел отойти в сторону, но Хикмат Исфагани остановил его.
- Поди отмерь семь шагов, пусть придет и присягнет, - сказал он. - Я ничего не имею против: пусть только поклянется на коране, и я все ему прощу. Если он даже унес сто халваров. Пусть кушает на здоровье!
Люди посторонились. Софи Иранперест отсчитал семь шагов и, сделав небольшую кучу из песка, остановился возле нее с поднятой книжкой.
Присутствующие с напряженным вниманием следили за Мусой. Глаза Фридуна также были прикованы к старику. Лицо Мусы выражало тяжелую внутреннюю борьбу.
- Ну, начинай! - сказал Хикмат Исфагани. - Поклянись, и покончим с этим делом.
Муса сделал три шага, но потом круто повернулся и упал к ногам Хикмата Исфагани.
- Пожалей меня, господин! - стал он молить жалостливо. - Возьми все! Мне ничего не надо!
Хикмат Исфагани оттолкнул его ногой.
- Не-ет! Оставлять таких лгунов без наказания, значит, грешить против аллаха! - проговорил он и повернулся к старшему жандарму. - Связать этого вора и всыпать ему двести ударов!..
Фридун смотрел на дядю и ничего не понимал. Он не допускал мысли, чтобы Муса мог тронуть метку. Тем труднее было объяснить его поведение теперь.
Жандармы принесли толстую веревку, раздели Мусу и крепко привязали к стволу чинары.
Хикмат Исфагани любезно обратился к приехавшему из города иностранцу:
- Вы бы отошли, мистер Гарольд, это зрелище вам может быть неприятно... Но это мусульмане. Если их не бить, они восстанут против самого аллаха!
Мистер Гарольд холодно улыбнулся.
- Нет, нет! - произнес он с любопытством человека, наблюдающего интересное цирковое представление. - Это весьма интересно! И потом без этого трудно сохранить порядок в стране. Насилие и справедливость - близнецы, мистер Исфагани! Делайте свое дело!
Привязав Мусу к дереву, жандармы пучком свежих ракитовых прутьев начали стегать его по обнаженному телу.
Муса старался не стонать. Когда Фридун увидел перекошенное от страданий лицо дяди, его пересохшие губы, у юноши потемнело в глазах. Услышав вопли тети Сарии и плач детей, он повернулся к ним и встретился глазами с Гюльназ. По щекам ее струились слезы. Не выдержав вида плачущей девушки, Фридун выступил вперед.
- Стойте! - крикнул он. - Муса ни в чем не виновен. Он уходил к роднику за водой. Я запрягал быков в молотильные доски. Зацепил ногой за сито и упал на кучу. Метки засыпало... А он не виновен...
Вздох облегчения пронесся над толпой.
- Отсчитай семь шагов! - выслушав Фридуна, сказал Хикмат Исфагани, обращаясь к тому же Софи Иранпересту.
Тот так же, как и в первый раз, отмерил шаги и остановился около кучки песку с кораном в руке.
Фридун решительно сделал семь шагов, разбросал песчаную кучку и положил руку на коран.
- Клянусь этим кораном, что говорю правду!
Радостным криком ответила толпа на эти слова. Мусу отвязали и дали одеться.
Фридун подошел и остановился перед Хикматом Исфагани.
- Господин! - сказал он твердо. - Вы не имеете права нарушать ваше слово! Это несовместимо и с вашим достоинством. Как было условлено раньше, так и должен быть произведен раздел. Земля ваша - один пай, вода ваша - еще один пай, скот ваш - еще один пай, всего три пая; семена наши - один пай, вот эти руки наши, труд наш - еще один пай, итого два пая. Значит, из пяти частей три вам, а два нам. - Фридун остановился и добавил громко, чтобы слышали все: - Умрем, но ни одного золотника не уступим!
- Неправильно, - крикнул Хикмат Исфагани. - Земля два пая! Я не говорю о сохе, молотильных досках, вилах... А раз ее все это даром дается, само растет? Если считать все, то на вашу долю падет не одна из пяти, а одна из шести частей!
- Извините, сударь, извините! Все это считается вместе с рабочим скотом. И земля - один пай! Нельзя так издеваться над крестьянами. Они тоже люди!
