- Гуляем? - Милиционер приложил руку к фуражке. - Документы.
- Какие документы, милок? До пивка бы добраться. - Кутя махнул рукой в сторону заманчивой Тухлянки. - А ты "документы"...
- Так... Штраф будем платить? Или сразу в сто двадцатое?
- Сезон разойдется, я тебе сто штрафов заплачу, а сейчас на похмелку нет. Вот, думаю, может, ребят кого встречу, угостят.
- А маскарад зачем? - Милиционер ткнул пальцем в притихших возле Кути псов.
- Животные!.. Чего с них взять?
- Я не про животных... Гирляндов-то кто навесил? Ты?
- С похмела чего на учудишь? Да и повеселее.
- Повеселее... - милиционер фыркнул. - Ладно, иди... Еще увижу, в отделении поговорим... И банты с них снять.
- Ага, всe путем сделаем. Чего выпялились? Собачье... В легавку захотели? - Кутя скомандовал, и компания двинулась дальше к пиву.
Соньку удалось уломать: две кружки дала в кредит. Мало того, псам швырнула колбасных обрезков - развеселилась баба.
Кутя обтер ладонью рот, спустился с насыпи и прилег под кустиком кепку на глаза. Собаки повозились малость и улеглись неподалеку, на солнышке.
Кепка сползла - закрыла воздух. Кутя заворочался и проснулся.
- Эй! Мил человек! - крикнул он путевому рабочему.
- Время скажи, будь любезен!
- Полчетвертого!
Кутя присвистнул. Собаки удивленно подняли головы.
- Трудодень проспал. А все из-за вас, паразитов. Пивка им, пивка. Вот тебе и пивко.
Теперь уж и на службу поздно. Теперь только к Воробью узнать, какой будет приговор.
Кутя встряхнулся и с насыпи побежал под мост к станции. Возле кладбища остановился, отогнал камнями собак. Подходила электричка.
В воробьевскoй комнате хлопотала Ирка, Валькина подруга. Стол был накрыт, в центре стоял графин с самогоном и "Буратино".
- А Воробей?.. - Ирина выжидательно уставилась на Кутю.
- Не шебушись... - заспешил тот. - Я с ним не ходил. На службе я был. Пивка выпил, вздремнул. Время-то который?
- Пять...
- Ну что ж... Там разговоры долгие. То-се, пятое-десятое... Самогон с Лобни? Плеснула бы пока... Валентина-то где?
- Ишь ты, плесни ему! - Ирка отодвинула самогон на дальний угол стола. - Валька встречать его пошла, к автобусу.
Кутя вздохнул - выпить не обломится - и отсел на диван, подальше от желтого графина.
- Васька-то пишет, не знаешь? - спросил он для разговора.
- Пишет... - Ирка вздохнула. - Долго ему еще писать...
- Да-а-а, - согласился Кутя, - помиловки ему нe видать, от звонка до звонка... Воробья-то он все же почти до смерти достал, хорошо, башка крепкая. Другой бы враз отчалил...
- А хоть бы и совсем его пришиб, сволочь глухую! - Ирка выкрикнула и вся сжалась, косанула глазом на Кутю: не заложит?
- Да не жмись ты! Меня это не касается... - Кутя махнул рукой и добавил: - Налила бы, а?
Ирка поджала губы, но графин взяла, налила полстакана.
- Ирка, а чего ты на него такая злая? На Воробья?
- А то, что Васька со мной расписаться хотел! Заявление уже подали!
- Э-э... - понимающе протянул Кутя, - тогда другой расклад. Тогда конечно...
Он прошелся по комнате, подошел к детской кроватке, где в грязных мятых пеленках сидел сын Воробья Витя. Ребенок молча сосал ногу плюшевого слоника. Кутя помахал пальцем перед ним.
- Не обращает...
- Чего?
-- Не обращает, говорю. Я ему козу, а он и не смотрит.
Ирка махнула рукой:
-- Недоделанный он у них: и орать не орет, и глаза косые... Недотыканный.
Ирка ушла на кухню.
- От сивухи, может? - вслух подумал Кутя, оглянулся на дверь: мигом приложился к графину и сел на диван. - Васька-то пишет? - спросил он и ковырнул мозоль.
- Ты уж спрашивал. Пишет. Мне...
- Еще б он Воробью писал!.. Сперва топором, а потом письма писать?..
- Знаешь, Куть, - Ирка присела рядом. - Только никому! - Она доверительно погрозила пальцем. - Никому, слышь! Алешка ему три посылки отправил: к Новому году, на день рождения и на Майские недавно.
- Ну, дают! - Кутя бросил мозоль. - Хлестались, как вражье заклятое, один другому чердак развалил! Дают, братовья!.. А с другой стороны... - Кутя пожал плечами и оглядел комнату в чистых обоях, шкаф с посудой, высокий холодильник. - С другой стороны, Васька ему топором жизнь выправил. Что Воробей до больницы знал? Водяру рукавом занюхивал. Да эту, Валентину свою, поил. Ты дома у него была тогда? А-а... А я часто, с бабой своей как поругаюсь - и к нему. Кровать у него тогда стояла, не такая, железная, стол да две табуретки. А ты говоришь. Без водки человеком стал, только что глухой. Может и к лучшему: психовать меньше будет.
- Чего ж он не едет?
3
Воробей вышел из прокуратуры. Дрожащими руками сунул сигарету в рот, затянулся... И еще, еще... И только когда все нутро заполнилось ядовитым, режущим дымом, опомнился: не тем концом сигарету закурил - фильтром. Он отдышался, вытер глаза. Пройдет!.. В шесть секунд!.. Главное, там обошлось. И характеристику прочел, и ходатайство из треста. В суд передали, но обещали, что обойдется или дадут условно. Только чтоб документы все на суде были. Хорошо, если не сидеть. С такой башкой много не насидишь - до первой драки.
Воробей с удивлением смотрел по сторонам: район вроде тот же, а что-то не так. Он щурил глаза и озирался, как приезжий. Потом пошел... Теперь пахать и пахать, и все будет путем. Через год пластинку вставлю, может, слух проявится, а и не проявится - обойдусь. Воробей шел и шел, не думая, куда идет. Очнулся он в магазине, в винном отделе. Тупо уставившись в бутылки на прилавке, он засосал носом воздух и, сдавленно зарычав, одним прыжком вылетел из магазина. Еще чуток, и хлестнул бы он из горла. От подступившей вдруг боли Воробей закусил губу и, потрясываясь, заныл. Только бы не началось, только бы не началось...
Он стоял у троллейбусной остановки, упершись головой в стеклянную панель. Ждал, когда отпустит. Подошел троллейбус. Пустой. Воробей плюхнулся на свободное место. Так и ехал - голова на спинке переднего сиденья. На конечной Воробей почувствовал себя уже вполне. Ладно, главное - не посадят!.. Домой вот неохота... Утром Вальке нос разбил. Чудной у него все-таки характер, бестолковый: трояк просила на опохмелку, не дал, да еще бубен вписал, а потом сам Ирке сказал - у них ночевала, - где самогон спрятан, чтоб налила ей чуток... Да... Может, к Мишке поехать?.. Говорил, стережет сегодня свой музей. Переулок еще смешной. Вшивый Вражек?.. Сивый Вражек?..
Переулок оказался рядом с метро. Сивцев Вражек. И музей рядом. Здание, правда, не Бог весть. Воробей представлял себe музей - вроде дворца. Как Музей Красной Армии. А этот - невидный, двухэтажный...
Чугунные воротца были раскрыты. Воробей вошел во двор и, в нерешительности потоптавшись у двери, нажал кнопку.
- Здорово, могильщик хренов! - гаркнул он при виде Мишкиного изумления. - Дай, думаю, сурприз устрою.
- Ну как?
- Обещались не посадить. А там кто знает...
Он вошел в вестибюль и оробел: наборный паркет, картины... Больше всего Воробья поразил рояль. Роялей живых он не видел, только у Петровича пианино.
- Работает? - он кивнул на рояль. Подошел, осторожно ступая по паркету, поднял крышку, потрогал клавиши... Над роялем висела панорама старого города.
- Это чего?
-- Москва, не узнаешь?
Воробей прищурился.
- Очки, зараза, надо... А-а... точно! Москва-река! А Лианозово где?
- Какое еще Лианозово! Это же двести лет назад.
- Точно! - кивнул Воробей. - Кольцевой-то еще нe было... А там что? он кивнул на опечатанную дверь.
- Экспозиция, - ответил Мишка.
- Чего?
- Комнаты его!
- Кого?
-- Как кого, Герцена.
Воробей с уважением посмотрел на дверь, подергал за бронзовую ручку:
-- А ключа нету? Взглянуть бы...
Мишка полез в стол за ключом.
- Слышь, Миш, он сам-то нерусский, фамилие чудное?
- Русский. Там какая-то история вышла с родителями, я подробности забыл, - сказал Мишка, открывая дверь.
- Да какого ж ты!.. - возмутился Воробей. - Стережешь, а кого стережешь - без понятия!
Особо Воробья ничего не заинтересовало, только вот канапе и гусиные перья. На канапе он попытался примастыриться, но потом сообразил, что не для лежки оно - для красоты, а может, на него ноги клали.
- Квартира хорошая, - сказал он, пройдя по всем комнатам. - Своей семьей жили? И дети с ним?
- Наверное, - неопределенно пожал плечами Мишка.
- А где им еще?
- А я думаю - поодаль где. С нянькой. Здесь-то всю мебель попортят.
Воробей встал и еще раз прошелся по вестибюлю, рассматривая картины на стенах. Особенно долго - похороны Герцена во Франции. Ночью. С факелами.
- Слышь, - обернулся он к Мишке. - Вот эту - с захоронением - сразу рисовали или после по памяти?
- Ночью красок не видно. А потом, они же двигаются, не позируют специально.
- Если уж такой знаменитый, могли бы чуток и постоять. Пока он их намечет для затравки... Карандашиком. Сел к столу, притянул к себе книгу отзывов.
- Слышь, Миш, нам тоже такую надо у себя. Выражаем благодарность научному сотруднику кладбища Воробьеву Алексею Сергеевичу за добросовестное захоронение нашей... тещи, а?
