шелк. Не сомневаюсь, что Лили — ее профессиональная кличка, среди проституток Гарлема Лили часто встречаются. Она рассказывает о себе: «работает» на улице с пятнадцати лет, курит крэк, пьет. Школу не закончила, живет в негритянском Гарлеме, но работает в испанском. По ее словам, в испанском не такая жесткая конкуренция.
Лили допила пиво, ей пора «на работу». Сказала, что не прочь сюда приводить своих клиентов, ей это место очень понравилось. Спросила, не помешает ли мне.
— Нет, не помешаешь.
Поцеловав меня еще раз, ушла. А я закуриваю марихуану, подаренную Джонни. Выкуриваю только половину сигареты. У Джонни очень крепкая марихуана, от такой могут начаться глюки.
Пришла крыска Анечка, решила проведать, как мои дела. Смотрит рубиновыми глазками, чистит усики. Анечка красивее и крупнее крыс Бруклина: она вся серая, а сзади, вокруг хвоста, желтое пятнышко.
— Сегодня, Анечка, у меня для тебя ничего нет. Я сидел в тюрьме. Поесть тебе принесу в другой раз.
Анечка, понимающе поморгав, убежала. А мне стало очень тоскливо, потому что меня давно бросили все женщины, я никому не нужен, даже крысам. Остается разговаривать с самим собой, якобы — с родителями, с друзьями, даже с теми, кого уже нет в живых...
Допью последнее пиво и лягу спать. Что же я буду делать завтра? Пойти на Wаrds Island, где полно бомжей? С недавних пор там появилась банда поляков, с которыми мне встречаться незачем. Лучше собрать на улице газеты, по фотографиям и заголовкам узнать, что происходит в мире, купить много пива и скрыться на камнях на берегу Гудзона.
Там хорошо. Река, тишина, ширь, обзор. Нет ни испанцев, ни русских, ни поляков. Есть особая красота в том, чтобы быть одному.
Гарлемские звезды светят. Гарлемский люд спит. Тоже иду спать».
…........................................................................................................
— Понравилось? — настороженно спросил Мартин, засовывая в рюкзак страницы только что прочитанной главы.
Искоса покосился на Давида, сидящего на валунах волнореза. Но тот, казалось, даже не услышал вопроса. Может, и вовсе не слушал его?
Раздетый по пояс Давид смотрел туда, где мальчик и девочка на берегувозводили замки из мокрого песка. И Антоха прилепился к этим строителям. Худой, как щепка. Носит в ведерке воду, половину разливая по дороге, копает песок совком.
— Дэ-авид, почему же ты молчишь? — спросил Мартин. Одет он был в тот же джинсовый костюм, ботинки и бейсбольную шапочку. В такую-то жару.
— Когда ты избавишься от дурацкой привычки все носить с собой?! Ведь ты больше не бомж, у тебя своя комната, пусть хоть на чердаке, но своя, ты за нее платишь деньги. Почему бы тебе не оставлять дома хотя бы рюкзак и куртку? — Давида явно что-то сильно раздражало.
— Ты прав, — согласился Мартин и поник.
— А глава — хорошая. Это самое лучшее из всего, тобой написанного до сих пор. Растешь.
Мартин недоверчиво покосился на Давида, шутит он, что ли? Нет, вроде серьезно. Впрочем, Мартин и сам знает, что глава о бомжевании в Гарлеме удалась.
— Кстати, завтра выйдет журнал с твоим «Золотцем», — сказал Давид по-прежнему раздраженным тоном. — Наши в редакции читали — все под впечатлением. Одна только корректор брезгливо морщилась. В любом случае, равнодушным не остался никто. Поздравляю, твоя карьера бомжа закончилась, началась карьера писателя.
Мартин, переварив в голове услышанное и окончательно убедившись, что Давид не шутит, расплылся в улыбке:
— В котором часу ваш журнал появится в продаже? — спросил он.
— В восемь утра.
— На всякий случай выйду из дома в семь, может, к тому времени уже подвезут в киоск. Сколько стоит журнал?
— Доллар.
Мартин забормотал под нос:
— Неделю поживу без обедов, не умру. В случае чего сэндвичи можно будет подбирать и на улице.
— Сколько же ты собираешься купить экземпляров? — иронично спросил Давид. — Или ты намерен скупить весь тираж?
— Штук тридцать. Парочку отправлю родителям в Чехию, они, правда, на русском не читают, но все равно. Еще подарю своей хозяйке Ванде, пусть знает, кто у нее живет на чердаке. Еще отнесу на работу, Андрию и Бене... В общем, куплю тридцать штук, не меньше.
Солнце уже припекало. На пляже то там, то здесь возникали новые зонтики.
— Антоха! Дай девочке поиграть твоим совком. Она поиграет и отдаст! — крикнул Давид.
Щупленький Антон, услышав отцовский наказ, с надутыми губами, отдал девочке совок.
— В этом городе даже дети вырастают капиталистами! Ничем не хотят делиться, всё гребут под себя.
— У тебя сегодня, по-моему, плохое настроение, — заметил Мартин. — Что-то случилось?
Конечно, он не сомневался, что Давид ему ничего не скажет. За время их знакомства Давид так и не впустил его в свою жизнь. Никогда не рассказал, например, почему развелся с женой или почему больше не занимается литературой. К себе домой тоже ни разу не пригласил. Мартин подозревает, что Давиду стыдно приглашать в дом бомжа. Стыдно перед соседями, перед коллегами-журналистами. Может, стыдно и перед самим собой. Ладно, Мартину не привыкать.
— Ничего у меня не случилось, — угрюмо ответил Давид.
Закатав джинсы до колен, вошел в воду и стал плескать на себя водой. Вода холодная, но в такую жару приятная.
— Давай-ка помогу тебе, — подойдя к сыну, присел, стал выгребать рукой песок вокруг уже проседающего замка. — Сынок, а кто в этом замке живет?
— Кощей Бессмертный, Шрэк и носорог.
Давид усмехнулся. Ему припомнилось собственное детство, когда они семьей отдыхали в Сочи. В Сочи песок был мягкий и нежный, лился желтым ручейком сквозь пальцы, под которыми возникали барочные каскады. А песок на берегу Атлантического океана жесткий и тяжелый, совсем не пригоден для изящного строительства...
— Пап, ты мне потом купишь мороженое?
— Конечно, куплю.
Антоха бросил совок и, подойдя к Давиду, вдруг обнял его.
***
Зачем Давид нужен Мартину, более или менее понятно. Давид для него — полубог. Ну и, разумеется, приятель. Правда, их дружба с заметным перекосом в одну сторону, но уж какая есть. Спасибо и на этом. Мог ли Мартин мечтать о таком еще год назад, когда его окружали только бродяги-попрошайки и уличные проститутки?
Но на что Давиду сдался Мартин? Вопрос. Ладно, Давиду приятно выступать покровителем-меценатом, иногда угощать бедного Мартина суши или пиццей. Положим, и самолюбие приятно щекочет — поучать литературному ремеслу начинающего автора.
Ерунда! Давид всосался в этого чеха, как пиявка. Ухватился за
