грустно, я ее обнимаю и укачиваю.
— Сол! Червяк! — закричала она и подняла пескожила, которого нашла под камнем.
Пескожилы — отличная наживка для щук и озерной форели, но они редко встречаются в кислой почве, а там, где мы пытались выжить, почва была как раз кислая. Пеппа проскакала по камушкам обратно на большой камень в озере и подняла червяка над водой. Крикнула мне:
— Посмотрим, возьмет ли он!
И опустила конец червяка прямо в воду. Я хотела сказать, что без крючка делать это нет никакого смысла, но тут в воде кто-то зашевелился, плеснул, и Пеппа крикнула:
— Мать твою! — а потом посмотрела на меня, широко раскрыв глаза: — Он его съел! Он огромный, Сол! Найди еще червяка!
Впервые с тех пор, как мы тут оказались, я пожалела, что у меня нет телефона. Я хотела бы снять, как она сидит на корточках на камне, вокруг нее гладкая вода, светит солнце, а она улыбается и выглядит абсолютно счастливой. Я решила запомнить эту картинку на случай, если такого больше не будет. Солнце било ей прямо в лицо.
— Круто тут! — воскликнула она.
— Ага, — подтвердила я, прыгнула на траву и принялась ковырять кочки в поисках червей. Это заняло лет сто. Наконец я нашла под камнем плоского красноватого червяка непонятно какого вида. По камушкам я дошла до Пеппы. Она сделала вид, что теперь типа опытная, взяла у меня червяка и сказала нараспев:
— Просто берешь его, вот так свешиваешь в воду и ждешь, пока рыба заметит его хвост…
— А рыба полосатая или в пятнах? — спросила я.
— В пятнышко. Золотая и большие красные пятна. Это кто?
— Озерная форель, — объяснила я.
— Ее можно есть?
— Ага. И ловить на удочку.
— Надо было взять удочку. Почему она ест блесны?
— Она не ест, а просто принимает их за дичь.
— Но они же железные!
— Ага, но они блестят и выглядят в воде как маленькие рыбки.
Она уставилась на меня:
— Ни фига себе, ты вообще все на свете знаешь.
— Ну да, — ответила я.
Но большая форель не вернулась, так что мы выкинули червяка в воду и увидели, как маленький окунь бросился и схватил его. Место для рыбалки было хорошее, и я решила утром вернуться сюда с удочкой.
Мы полезли обратно по склону под лучами солнца. Пеппа шла медленно, пока мы не поднялись до просвета в папоротниках, где росла особенно густая и зеленая трава, — там мы поставили силки. Два кролика выскочили прямо у нас из-под ног и бросились к норам, и Пеппа понеслась за ними. Я смотрела, как она скачет в папоротниках за кроликами. Перед ней мчались два коричневых пятна с ярко-белыми задницами.
И тут Пеппа остановилась и закричала, что в силки попался кролик.
— Сол! Сол, посмотри!
Я тут же побежала к ней.
Кролик был большой, длинный, петля перехватила ему горло, и теперь он дергался и рвался, но колышек его держал.
— Я его загнала сюда и видела, как он попался, — объяснила Пеппа. — Сол, смотри, кровь!
Кровь темным кольцом выступила на горле, там, где проволока сжалась очень плотно. Кровь брызгала по сторонам и попала на меня, когда я опустилась рядом с кроликом на колени, а он в очередной раз дернулся. Я никогда не убивала никого, кроме Роберта, но меня не пугала эта процедура. Это должно было стать нашим первым убийством ради выживания, и я миллион раз видела, как это делается, по телику и на «Ютубе». Я взяла кролика за горло и подняла, вырвав колышек из земли. Кролик вскрикнул, как будто из него вышел воздух. Я сжала ему горло и почувствовала, как на пальцы хлынула теплая кровь. Потом я схватила его за задние лапы, которые беспорядочно дергались, и потянула как можно сильнее. Под пальцами треснуло, кролик зашипел, напрягся, а потом обмяк.
— Твою мать! — выругалась Пеппа.
— Не ругайся, — сказала я и бросила кролика на траву. Он дернулся, упав на землю, и затих окончательно. Он был здоровый. Куча мяса. Отличная добыча. Я собой гордилась.
Пеппа потрогала мех.
— Тепленький. Это мальчик или девочка?
— Самец или самка, — поправила я.
— Угу. Самец или самка?
— Самец. Съедим его на ужин.
— Это я его сюда загнала.
— Ты, ты. Прямо как сиу, которые охотились на буйволов.
— А кто это?
— Потом расскажу. Вечером, когда ляжем спать.
— О’кей.
Мы поднялись обратно, к густым деревьям и костру. Я несла кролика, ухватив за лапы. Он оказался довольно тяжелым. Потом я вспомнила, что нужно спустить мочу, взяла кролика за голову, надавила рукой на бок и на живот, так что моча вылилась между лап тонкой струйкой.
Вечером я строила экран, который удерживал бы тепло и отражал его в сторону навеса, а Пеппа училась стрелять из рогатки. Еще она доела печенье. У ножа Беара Гриллса есть зазубренное лезвие, которым можно пилить дерево, или взять камень вместо молотка и вбить нож в ветку в самом низу, а потом обломать ее. Вертикальные стойки я сделала из живых березовых веток — заострила их на концах и вбила в землю камнем, так что они торчали примерно на метр. Потом переплела их другими ветками, в основном тоже березовыми, немного ольховыми и ореховыми — у ручья рос орех. Экран вышел кривоватый. Он стоял вдоль навеса, примерно в двух метрах от нашей лежанки. Я сделала ее из березовых и ольховых веток и покрыла еловыми лапами. Она была мягкая, хорошо пахла и защищала нас от холода, идущего от земли.
Пеппа набрала в ручье маленьких круглых камушков и пуляла ими из рогатки. Я объяснила ей, что скорость выпущенного снаряда компенсирует силу тяжести, которая воздействует на этот снаряд, и что он падает с заданной скоростью. Скорость падения снаряда прямо пропорциональна скорости полета. Короче, чем полет медленнее, тем скорее снаряд упадет. Если посчитать, в какой точке снаряд начнет падать, можно оценить, насколько далеко от цели он окажется в результате. Тогда остается менять свое положение относительно цели, чтобы снаряд ударил в нее с максимальной силой, или изменить угол прицеливания, целясь выше или ниже, чтобы снаряд сначала летел вверх, а потом начал падать по направлению к цели. Это значит, что можно отойти подальше, высчитать угол прицеливания и попасть в цель, но чем дальше стрелок стоит от цели, тем выше нужно целиться и тем меньше будет скорость, с которой снаряд попадет в цель.
Я рассказала Пеппе насчет рогаток и траектории,
