противиться в юности.
Удивительным в Йохане было то, что он никогда не стыдился своих чувств, и, если они оказывались наедине и никто не мог слышать, он подчеркивал, как много она значит для него. И делал он это с такой легкостью и в то же время неподдельной искренностью, что она тонула в его глазах. Ее любви было слишком много, она переливалась через край, не находя преграды в виде его недостатков, как переливается высоким водопадом река со скалы, не найдя препятствия для своего бурного течения и оттого становясь в тысячи раз прекраснее.
По прошествии двух лет она все чаще ловила себя на мысли, что привыкает к таким отношениям и уже не боится быть недостойной его обожания. И все внушения бывшего мужа о том, что она немолода, неприметна, сутула, неинтересна и бог весть что еще, казались надуманными и даже смешными теперь. Как все-таки много зависит в самооценке от того, какими людьми ты себя окружаешь!
– Ты можешь вообще не работать, если хочешь, – сказал тогда Йохан. – Это не столь существенный вклад в наш семейный бюджет. Для меня главное, чтобы ты была рядом, чтобы ты была счастлива.
– Так все-таки хотя бы небольшую пенсию обеспечу, – ответила Юля. – Надо нарабатывать стаж в Германии.
Успокоившись внутренне, она изменилась и внешне. Чуть прибавила в весе и была уже не столь болезненно-худой. По выходным они всей семьей занимались на тренажерах на втором этаже в холле, а затем отправлялись в горы или леса, чтобы разведывать новые тропы. В полном уединении, в совершенной тишине они забывали о существовании внешнего мира и тех проблемах, что шли за ними по пятам.
Юля была уверена, что чистый воздух, новые впечатления помогут Кате, и они ходили по шесть-девять километров в одну сторону. Из-за этого они с дочерью стали такими же спортивными, подтянутыми и загорелыми, как Йохан. Кожа Юли стала более упругой, фигура – более рельефной, она выглядела чуть моложе своих лет. Что до Кати, та становилась угловатым подростком, длинным и худым, но большие голубые глаза ее, очерченные длинными тонкими бровями, сияли такой чистотой, что, где бы она ни была, она притягивала взгляды. Все предвещало в ней будущую красоту исключительной силы, и это одновременно радовало и пугало мать.
В их большом саду было несколько клумб с азалиями и розами, а веранда отделялась от сада живой изгородью олеандра. Весной они зацветут и будут радовать взгляд все лето. Но самой большой ценностью их сада были не цветы и кустарники, не их сладкое благоухание, не качели, не барбекю, не веранда со столом и диванчиком. Ничто не могло так украсить сад, как три высоких кедра, растущих в самом его конце. Юля знала: где бы она ни была, стоит только закрыть глаза, и эти могущественные кроны предстанут перед ней, напомнив о доме. О, она будет скучать по нему, по новому своему дому, воплотившему все ее мечты и почти все мечты Йохана! Как хорошо, что муж не оставит их одних, а скоро прилетит к ним. Если только…
– Скажи, что ты думаешь? – спросила Юля мужа, когда они сели за стол на веранде. Солнце садилось. Алые лучи его прожигали листву кедров, просвечивая ее багрецом. Они дотягивались до белых деревянных перил веранды, до их стола, до их рук. Но сегодня в этом алом излиянии Юле чудилось что-то зловещее.
– Ты о чем? – спросил Йохан. Голос его не звучал беззаботно, как в былые времена. Он все прекрасно понял. Хотя именно Юля чаще всего направляла их ко всем решениям, руководствуясь своими соображениями, все-таки в последний решительный момент она сомневалась и оставляла право выбора ему как мужчине и как главе семьи.
– Ты сомневаешься? Думаешь, они правы? Не стоит ехать?
Йохан тяжело вздохнул. Он молчал. А затем, покачав головой, сказал:
– Нет, я не думаю, что в глобальном плане мы можем на многое повлиять сейчас, если отменим рейс. Я по-прежнему считаю, что на острове меньше рисков заразиться. И потом, не думаю, что медицина Тенерифе так плоха, как говорят мои родители. Но все-таки надеюсь, до этого дело не дойдет.
– Вот-вот! – воскликнула Юля. – И потом, во всех этих статистических сводках из Китая пока нет ни одного смертельного случая среди детей. Ведь так?
– Дети вообще не болеют им, насколько мне известно.
– Но ведь в Китае тоже есть дети со слабым здоровьем…
Йохан, сощурившись, внимательно посмотрел на нее.
– Я понимаю, о чем ты говоришь. Я тоже думал об этом. Надеюсь, это прозвучит не очень самонадеянно, но предполагаю следующее: скорее всего, даже такие дети переносят вирус легко.
Робкая, неуверенная идея, высказанная наконец ею, окрепла, лишь только Йохан – доктор, генетик, ученый, человек, которому она всецело доверяла и чье мнение уважала больше собственного, – согласился с ней. Эта идея, ставшая ее внутренней опорой в последние дни, закружила ее. Йохан сжал Юлину руку в своей большой шершавой руке. Она была в эйфории до самого вечера, не думая о плохом, не вспоминая неприятный разговор с родителями мужа.
Пока не вспомнила кое-что еще. Катя принимала селлсепт и сандиммун – два препарата сразу. Совершенно невозможно было предсказать, как она отреагирует на вирус. А если будет обострение? И оно случится вдали от дома?
Ночью что-то зашуршало за окнами, и Юля, которая никак не могла уснуть, прислушалась. Это капли дождя стучали и струились по стеклам, шуршали по кровле, успокаивая нервы, пока облака не лопнули и не излили тяжелый водопад. Гремел гром, сверкало, и при каждом раскате Юля тревожно переворачивалась в постели. Как же сложно было не спать – и насколько сложнее заснуть, когда все ее существо разрывалось на части… А ведь сегодня днем она верила, что никто не сдвинет ее с пьедестала спокойствия и уверенности в себе…
Все-таки они полетят. Все было запланировано, много раз обговорено. Думать об этом снова и снова, опять блуждать в хитросплетениях мыслей, возможных исходов, осложнений, страхов, домыслов, надуманных трудностей было бессмысленно. Никто не знал ответ. Не мог знать. Гадать не было толка – нужно было делать… или не делать.
Лишь только она сказала это себе, лишь только она твердо поверила в эту установку, как шум дождя и грома сковал веки, и она погрузилась в долгожданный тягучий сон.
2013 год, февраль
Когда ты еще не влюблен, но уже готовишься влюбиться и одновременно влюбиться боишься, каждое событие, каждая заминка на пути, каждая преграда кажутся предвестником грядущего разочарования или, наоборот, знаком
