решать за жену надоедливые бытовые вопросы.
Каково же было удивление Сереги, когда жена родила… тройню. Трёх крепких розовощеких пацанов.
Смеялся не то что весь двор — весь район.
— Заделал, блядь, второго, — говорит мне Серёга, сидя рядом на той же самой лавочке, где принимал решение, — Дай, что ли, папиросу, братан. Работаю в две смены уже двадцать четвёртый день, глаза спичками подпираю…
Прошло три года. Старший пошёл в первый класс, тройня растет очень бойкими, активными и прожорливыми пацанами. Серёга осунулся, выцвел и заметно попритих. По выходным он любит посидеть со мной на лавочке и покурить, пока дети шатают трубу на детской площадке.
Я говорю Серёге, что он практически Лев Толстой. Только по Льву ползали многочисленные внуки, дёргая его за седую бороду, а по Серёге ползают сыновья. Внуки, глядишь, вообще затопчут.
— Если доживу, — хмуро реагирует на мои рассуждения сосед и широко зевает.
А мужики на работе прозвали Серёгу «Пих-пих». Лучше, пожалуй, и не придумаешь.
Добыл Лёха как-то себе арбуз. Ну, как добыл — купил рядом с метро, у старого кривого узбека.
Шагает себе довольный. Придёт сейчас в жилище, порадует любимую самку. Арбуз большой, звонкий — килограммов десять-двенадцать, не меньше. Возьмёт Лёха нож, хряпнет по корке добытого им арбуза. Хлынет сладкий, красноватый сок. Самка любимая похлопает, обнимет и поцелует, потому что любит. И его, и арбуз.
Вдруг на дороге встречаются ему два других самца. Оба в бескозырках и пьяные, потому что сегодня день морского флота и уже семь часов вечера. Пьяные самцы очень громко о чём-то говорят, но на Лёхину добычу не зарятся, поэтому он спокойно идёт мимо. Но как только Лёха равняется с ними, сидящий на лавке самец поворачивает голову и со всей дури плюёт на асфальт. А так как Лёха тихий, потому что постоянно сидит в фотошопе, то моряк в бескозырке его не особо-то и замечает. И плевок попадает Лёхе прямо на брюки.
С одной стороны, пьяного моряка можно понять — они там о чём-то громко говорят и Лёху не особо-то и заметили. Но, с другой стороны, стерпеть такое оскорбление нельзя. Мы живём в жестоком мире, тут прав тот, кто сильней. Так что Лёха останавливается около этих пьяных самцов в бескозырках и спрашивает:
— Эй, урод, ты зачем мне на брюки харкнул?
А моряк, немножко позарившись на добытый у старого кривого узбека арбуз, отвечает:
— Сгинь отсюда, пиздюк!
И тут Лёха понимает, что его за самца здесь не принимают. И своей любимой самке спокойно принести арбуз он уже не сможет, так как на него осел привкус унижения и покорности. Поэтому Лёха, недолго думая, замахивается большим звонким арбузом и со всей силы бьёт моряка об голову. Арбуз с треском разлетается и моряк падает спиной в клумбу. Второй самец разевает рот и не шевелится.
В ушах стоит звон, а по асфальту растекается сладкий, красноватый сок.
Эх! Не испачкает Лёха нож приторной холодной мякотью, не похлопает ему его самка.
Но поцеловать-поцелует, потому что любит. Подумал Лёха секунд пять и лёгкой трусцой побежал прочь, потому что он хоть и самец, но не взаправдашний.
Так как много сидит в фотошопе и добывает арбузы за деньги.
Олег Митрофанович Скойбеда очень любил абстрагироваться. Это пристрастие зародилось в нём на пятом курсе университета, когда из расписания окончательно пропали общие лекции в больших аудиториях.
После университета Олег Митрофанович устроился в тесный душный офис бухгалтером. Не работа, а мечта — начальство не донимает вопросами, сотрудники заглядывают раз в месяц за мизерной зарплатой. Жил себе Олег, горя не знал, но однажды понял, что его бесят люди на улицах.
Беспокойство преследовало Олега ровно сорок четыре дня, до первого сентябрьского циклона. Семеня с работы домой, Олег осознал, что огромный черный зонт великолепно скрывает его от внешнего мира. «Вот теперь заживу» — подумал Олег и стал носить зонтик постоянно.
Люди покрутили пальцем у виска (свихнулся, бывает), начальство махнуло рукой (дебет с кредитом сходится и ладно), жена вообще ничего не сказала, потому что была глухонемая.
Только Олег успокоился, как его настигла новая неприятность — окончательно испортилась семейная жизнь.
Ольга Всеволодовна Скойбеда устала от невнимательности и безразличия мужа. Наготовишь борща, сунешь под зонт, он пожуёт-пожуёт, кивнёт в знак благодарности — и в спальню, читать журнал The Economist. Ляжешь спать, прижмёшься бёдрами, а он отвернётся к стене и колется кончиками зонта.
Подумала-подумала Ольга Всеволодовна, собрала вещи и ушла с утра пораньше к другому мужчине. И случайно захватила с собой обе связки ключей.
Олег Всеволодович три часа искал ключи, а потом плюнул и решил никуда не идти. «Мне, в принципе, и так хорошо» — подумал бухгалтер и сел смотреть телевизор без звука.
И умер через 40 дней от голода.
Он, конечно, звонил жене пару раз, но она не ответила.
Она ж глухонемая.
Председатель: Товарищи! Начинаем наше еженедельное цеховое собрание. Первым слово предоставляется Сергею Валерьяновичу Раздольеву. Прошу отнестись к заявлению Сергея Валерьяновича максимально серьезно.
Высокий худосочный мужчина лет сорока отирает пот со лба, приближается к стойке, глубоко вздыхает и прислоняется к микрофону.
СВ: Товарищи! На днях коллектив моего цеха (кивает головой в правый угол актового зала) обвинил меня в том, что я ненавижу полных.
Зал: Ууууу…
СВ: Подождите, подождите, товарищи! (одергивает потёртый пиджак) Я хотел сказать, что вы меня неправильно поняли. В наш век… (опускает взгляд на тумбу, где лежит смятая бумажка) навязывания стандартов красоты… (поднимает взгляд) очень легко запутаться и принять неправильную сторону. Полные, конечно же, ничуть не хуже нормальных людей!
Повариха Надя: Что значит «не хуже нормальных людей»? То есть полные ненормальные, так?!
Зал: Ууууу…
СВ: Да подождите же вы! Я не то хотел сказать. Ну, конечно, полные и худые равны! Мы все тут равны, все свои, вкалываем тут, как негры…
Водитель Арам: Как это — как негры? Это что — расизм?
Зал: Ооооо…
СВ: Да нет! (растерянно поворачивается к Председателю) Ну какой расизм, товарищи, ну вы же знаете… Я обычный человек, ко всем нормально отношусь.
Повариха Надя: (откусывая рогалик) Это ещё нужно доказать!
Председатель: Товарищи! Давайте не наседать. Дадим слово бригадиру.
Помощник берёт микрофон и относит в правую часть зала. Навстречу ему поднимается седеющий небритый мужик.
Бригадир: Значит, так… То, что Сергей прокомментировал фигуру нашей поварихи словами «полный пиздец» — это, конечно, возмутительно. Но до этого дня Сергей не имел никаких взысканий и в коллективе к нему относятся положительно.
Коллектив галдит и одобрительно кивает.
Бригадир: Мы уж было хотели ограничиться выговором. Но кульбит с негром…
Зал: Аааааа!
Водитель Арам: Он сошёл с ума, его нужно уволить!
Председатель: Товарищи, потише!
Сергей Валерьянович нервно глотает воду из стакана.
Бригадир: В общем, мы посоветовались и решили лишить Сергея премии.
Зал: Оооо!
Водитель Арам, хором с поварихой Надей: Мало! Две премии!
СВ: Дайте сказать! Дайте сказать!
Председатель: Товарищи! Еще одно предупреждение я и начну удалять из зала. Дайте сказать Сергею Валерьяновичу.
СВ: Товарищи, меня нельзя лишать премии!
Повариха Надя: Это, интересно, почему же?!
СВ: Понимаете… У меня завтра свидание. Чем я за даму заплачу?
Бухгалтерша Лена: А она что, сама за себя не заплатит? Ты что, сексист?
СВ, не обращая внимания: …ну и в конце концов, это несправедливо! Я про негра… Не расист я, ну как вы так можете! Я имел ввиду, что я тут пашу всеми днями! А вы меня премии…
Бухгалтерша Лена: Может, ты ей запрещаешь за себя платить?!
СВ, перекрикивая толпу: Я хотел сказать, что мы все тут пашем!
Повариха Надя: Как это пашем? Это ты нас за животных держишь, что ли?!
Водитель Арам (Наде): А ты что, считаешь себя выше животных, что ли?!
