Птицей взлетела по ступенькам Пакиза.
- Ордена... Мои ордена. Возвращают.
- Но ты говоришь, не писал...
- Это сделал Мустафа. Парторг наш. Втайне от меня. В Москву написал. Точно указал, в каких частях я служил, на каких фронтах воевал. А я - то, я - то... - Васиф хлопнул себя по лбу. - Если бы ты знала, какая дрянь лезла мне в голову, когда Мустафа донимал меня вопросами. Что только не передумал! Ходить к нему перестал. Нет, ты только подумай! Ни словом не обмолвился. Ничего не обещал. Взял и сделал такое трудное дело.
- Когда же... - начала было Пакиза.
Васиф достал из кармана коробочку.
- Вот. Один уже вручили. И две медали.
На светлом атласе алела Красная Звезда. Васиф долго держал ее на ладони.
- Какой день сегодня, Пакиза! - вдруг воскликнул Васиф. - Сначала ты приехала. Потом этот вызов. И снова ты рядом в самые тревожные минуты. Знаешь что? Сейчас же пойдем к Мустафе. Сейчас же! Удивительный человек. Я ведь про ордена только с Балаханом говорил. Такая минута была искренняя. А он вместо... Он достал мне свои ордена. "На что тебе эти железки?" И смахнул, помню, в ящик стола. А Мустафа... Идем.
- Нет, Васиф. Лучше без меня сходи. Неудобно вдвоем.
- Неудобно?
Он схватил ее лицо в ладони и поцеловал в глаза, не обращая внимания на прохожих, поцеловал прямо под солнцем, словно призывая весь мир в свидетели своего счастья.
- Тебе все еще неудобно, любимая? Ты же обещала, никуда меня не отпускать одного. Мы ненадолго.
- Ну что за спешка, почему тебе не терпится навестить Мустафу?
- Серьезное дело, понимаешь. Надо повидаться с Гюндузом.
- С кем?
- С Гюндузом. Сыном Мустафы. Был у меня однажды серьезный разговор с мальчишкой. Упрекнул меня парень - как же так, говорит, воевать воевали, фашистов били, а орденов у вас нет. У папы есть, а у вас нет. Что я мог тогда объяснить ему? А сегодня представлюсь. Смотри, скажу, не хуже других воевал. Пожалуйста, пойдем. А оттуда найдем машину - и в город, к Наджибе-хала. Мне всегда хочется именно ей принести самое хорошее. Как будто я должен ей... Что-то очень радостное должен.
- За что?
- Если скажу - за тебя, это будет не совсем верно. Ты думаешь, я забыл, как она одна ко мне на свидания приходила? Наверно, это началось с детства. Мне трудно тебе объяснить. Я был очень стеснительным мальчиком. А рядом с ней мне спокойно всегда было. Я даже не боялся опрокинуть стакан, задеть стул... Одно ее присутствие, глаза говорили мне - ты сильный, ты умелый, все у тебя хорошо получается...
"Странно, - подумала Пакиза, - он говорит какие-то простые слова, и они, слова эти, открывают мне маму по-новому, такое, о чем ни я, ни сестры никогда не задумывались. А мы... много мы ей принесли хорошего? Неделю назад она попросила меня поискать ей оправу для очков, Я обещала и забыла. А она ни разу не напомнила. Почему это чувствует Васиф и так глухи мы, ее дочери?"
- Хорошо, - сказала задумчиво. - Хорошо. К Мустафе, потом к маме. А потом на "Семь красавиц", в оперу. Только пристегни орден и обе медали.
Васиф смущенно потер затылок.
- Неловко как-то. Скажут, вырядился, как на парад или большой праздник...
- Конечно, праздник!
- Не подумают ли...
- Что за привычка думать и за себя и за других... Радость ведь какая! Есть люди, которым настолько привычны награды, что они годами держат их где-нибудь дома в шкатулках. А ты... Не смей стыдиться своей радости.
- Может, лучше все-таки купить колодку для одной ленточки?
- А Гюндуз? Ты забыл? Как же ему ты представишься? Пусть увидит, что награды твои там, где им положено быть. Подойди поближе!
Васиф огляделся.
- Прямо здесь?
- Да, здесь. И сейчас же!
Она старательно, чуть дрожащими пальцами привинтила к пиджаку орден Красной Звезды, приколола медали.
- Пакиза, - пробормотал ей в пробор Васиф. - Пакиза, это первая награда в моей жизни. Умные люди придумывали пословицы... Помнишь? "Когда в доме у нас не пахло жареным, соседи не спешили с угощением".
- Красиво как, Васиф! Будто иначе и не может быть... И веселый ты, улыбаешься. Совсем новым человеком сделал тебя этот орден. Знаешь, сколько людей встречала с орденами, всегда равнодушно проходила мимо. А сейчас так волнуюсь, так волнуюсь. - Она потянула его за рукав: - Идем скорей! Я хочу, чтоб ты увидел себя в зеркале. Здесь есть магазин промтоварный... Мы это сделаем незаметно.
Уже в магазине Пакиза попросила у продавщицы мужское кашне и, почти силой подтолкнув Васифа к зеркалу, приложила к его плечу.
- Ну как?
- Как в кино, - также шепотом отозвался Васиф. И добавил, приосанясь: Мне хотелось бы поярче кашне. - Он подмигнул ей в зеркало, но, заметив отражение любопытного лица продавщицы, смутился.
Взявшись за руки, они пошли по улице. Пакиза подергала Васифа за палец:
- Васиф, давай и Симу возьмем с собой.
Он даже остановился.
- Не удивляйся. Мне очень хочется, чтоб она была с нами в этот день. Хорошо?
Что он мог ответить ей... И сам часто с сожалением думал о том, как одинока Сима, как нелегко ей, молодой, красивой, коротать вечера взаперти. Теперь-то уж Васиф знал, что под грубоватыми ее повадками прячется добрейшее, чуткое сердце. А вечная готовность огрызнуться, дать отпор неуклюжим заигрываниям ухажеров... Среди мужчин работает, тут не до тонкостей обхождения. Сколько раз ему самому хотелось подойти к ее комнатке, стукнуть в окно. Боялся. Боялся ее укоризненных глаз. Боялся вызвать к жизни дремлющую тоску по нежности. С ней не просто, с Симой. Умница Пакиза. Только человек с очень чистой совестью может так открыто идти навстречу своим сомнениям... А ведь Пакиза сомневалась, ревновала. Правда, он не давал ей повода. Но... Как уж они там объяснились в больнице, он не знает. Милая, милая Пакиза. Чем отдарить твою ласковость и твое мужество? Пусть не обманешься ты ни в чем, пусть никогда не предаст тебя твоя доброта. Видно, в награду за все тебя послала мне не очень добрая судьба. Ты не ошиблась в Симе, родная, будь спокойна.
Так думала и сама Пакиза. После встречи в больнице они провели вместе весь вечер. Пакизу тогда поразило признание Симы.
- Я рада, что вы оказались такой... Красивая, ученая. А я - брошенная жена, простая замерщица. Васиф очень похож на моего старшего брата. Он погиб на фронте. Но не хочу лгать, что только это сходство тянуло меня к Васифу... Хотела, чтобы меня заметил. А он... Даже грубить ему стала. Думала, пусть отругает, пусть обидит побольней... А однажды нечаянно увидела, как он провожал вас до остановки. И все поняла. Прошло. Будьте спокойны. А на брата он правда очень похож...
Но даже и тогда не очень-то была спокойна Пакиза. Брат... Сегодня похож на брата, завтра она поцелует его как брата. Кто знает, что у нее на душе. Но чем чаще встречалась Пакиза с Симой, тем больше верила, тем теплее им становилось вдвоем. Никому Сима не показывала своего малыша, упрямо отмахивалась от навязчивых забот соседей. Только Пакизу пустила в свой маленький неустроенный мир. И как-то само собой получилось - их все чаще видели втроем. Васиф с удивлением наблюдал, как оттаивает Сима рядом с Пакизой.
- Как по-твоему, - спросила однажды Пакиза Васифа, - может человек любить сразу двоих?
- Ну и придумщица ты.
- Почему придумщица? Люблю же я двоих - тебя и Симу.
- Это совсем другое.
- А ты? Ты кого-нибудь кроме меня...
- Ты же знаешь, Пакиза... Что тебе в голову пришло?
- А Симу? Разве не дорога тебе эта женщина?
- Сима прекрасный человек, согласен. Но...
- Ох, уж это мне "но"... Почему ты так осторожно обходишь слово "любовь"? Разве в отношениях мужчины и женщины не может быть иной любви, кроме, ну...
- Ну, договаривай. Ты хочешь найти название моему чувству к Симе? Я был бы счастлив иметь такую сестренку. Не хочу думать, что ты можешь ревновать меня к Симе. Хотя, честно тебе признаться, не очень-то я верю в "только дружбу" между мужчиной и женщиной, если они оба молоды, здоровы... Где-то в сердце одного из таких друзей всегда есть глубокий, недоступный чужому глазу тайник, где трудно лукавить с самим собой.
- И у тебя?
- И у меня.
- И совсем-совсем нельзя заглянуть туда? Кто там у тебя...
- Ты, Пакиза. Ты так переполнила все мои тайники, что мне иногда кажется - задохнусь.
- Не сердись, я пошутила.
Пакиза успокаивалась, виновато вздыхала и все-таки неизменно у самого окошечка билетной кассы напоминала Васифу:
- Ты не забыл? Три билета.
20
Случилось такое, что Балахан, обычно не обращавший внимания на злые упреки жены, надолго потерял покой. С выпученными, налитыми кровью глазами, трясущимся подбородком он двинулся на Назилю, одержимый желанием ударить, уничтожить это холеное, обтянутое шелком тело.
А все началось с ерунды, с ремонта. Когда мастера стали перестилать паркет, возникла необходимость передвинуть массивный книжный шкаф. Но как ни старались, не удалось сдвинуть с места полированную глыбу, туго заставленную академическими изданиями классиков. Пришлось стаскивать книги с полок. И вдруг к ногам Назили скользнула тонкая серенькая папка, аккуратно перевязанная шпагатом.
