Окрыленный нежданной удачей, Дюдя всего за два дня через своих людей в Министерстве обороны все и организовал. Выходило красиво, выходило стройно-великолепно. Вскоре должен был отправиться секретный "борт" на юг. И... и... Дюдя у себя в кабинетике на Старой даже заплясал. Можно будет наконец вывести его дельце на мировой уровень. Слухи-слушонки! Острые! Разящие! И эта новая "материя д.", руководимая В. Р. Дурневым, тут очень даже сгодится! Надо лететь с военными! Под такое дело можно и кого-нибудь из прессы с собой прихватить! Не для того, конечно, чтобы на весь мир о захвате и вывозе сообщать. А для того, чтобы рассказать о том, как он, Тимерчик, современную науку патронирует. Тут необходимо было "свое" и очень тонкое перо! Чуток посомневавшись, Дюдя набрал один давно известный номер.
Был вечер. Может, поэтому ответили Дюде кратко-рублено:
- Ну.
- Господин Агавин?
- У.
- Есть информационный повод для абсолютно сенсационной статьи. Возможно, вас заинтересует... - Дюдя медленно выговорил еще несколько десятков слов, затем важно уложил трубку на рычаги. Все! Тонкая шейка предстоящего события была обильно смочена, намылена, оставалось затянуть на ней веревочку потуже!
Информацию о фирме Дюдя собирался еще раз прокачать на своем подвальном компьютере. Но неожиданно в кабинет его, вместо верных, мордасто-горбатеньких помощников, влезла страхолюдная буддийская монахиня. В серой хламиде, наголо обритая, со стальными мышцами, грубая, дерзкая, она затолкала Дюдю вглубь кабинета, закрыла дверь изнутри на ключ, усадила онемевшего сочинителя слухов в кресло и, мигом завязав у него на горле бантом белую парикмахерскую простынку, адским пыточным голосом спросила:
- Как будем стричь, сучара?
Дюдя не ответил. Стальные лапы монахини, ее титановая, тихо клацающая челюсть враз лишили Тимерчика языка. Чтобы снять чрезмерный эффект от религиозно-философского шока, монахиня буднично и как будто между прочим спросила:
- Ты чего ж это, сурло? Настоящих хозяев своих позабыл?
- Яххр...
- Забыл? А? - монахиня с вжатыми в голый череп мышиными ушками белый узел на горле слегка поослабила. - Кто в кремлевском нужнике третьего дня написал: "Всем йогам по рогам?" У? А куда это ты без спросу на летательном аппарате пилить вздумал? - перескочив с детских проказ в клозете на серьезное, монахиня затянула бант на шее потуже. И Дюдя, почти теряя сознание, укорил себя горько за то, что удалил от себя сто и тысячу раз проверенных Срамоту и Свечного. - Ты, сучок, ведь только сочинитель слухов. А события сочиняем - мы! Сделаешь так: никаких полетов... - монахиня перешла на шепот, однако Дюдя, потрясенный тем, что роковую ошибку уже не исправить, помощников не вернуть, из своего утомленного сознания внезапно выпал...
Ну, а следователь Степененко решил ошибки исправлять вовремя. Работать и работать над ошибками - решил он! Для такой вот "работы над ошибками" следователь сел в собственной кухне на табурет, взял зеркало и, заглянув в него, строго задал себе несколько вопросов: "Кто-то к убитому старику приходил? Приходил. С предложением? С предложением. Этого "кого-то" старик в тот вечер и ждал. Он ведь петь по утрам начал! Это и в особняке заметили. Значит, тот, кого ждал он, обещал что-то ценное, может, дорого давал. Кто ж это был? Так и не выяснили. А пора, пора выяснить! Опросить пора всю Солянку! Взять за грудки, вытряхнуть, выгрести нужные сведения!"
Отражаемый зеркалом, следователь заулыбался даже. Приятно было представлять, как, проехавшись по Солянке, выпрыгнув пружинно из "Волги", отдавливая чьи-то ноги, полоша зевачий люд и приказывая гнать этот люд в шею, станет он накручивать шажки у особняка. А потом, вдруг нащупав вариант поиска, кинется стремглав к ближнему из соседних домов, найдет там старика, уже лет пятнадцать сидящего безвылазно дома, и навалясь и пугая его, но по временам и жалко трухая оттого, что старик ничегошеньки-таки не знает, выгребет из свидетеля все, что тот в свое мутно-заляпанное окошко каждый день видит! Заставит перебрать все дни осенние! Должен, должен помнить потенциальный свидетель богатую событиями прошлую осень! Вытряхнув же из старика все до крохи, следователь его бросит, станет скорым шагом обходить квартиры стоящего близ места преступления дома, будет вбивать, вколачивать в садовые, в криво-боязливо торчащие из косеньких плеч головы: "Вы свободны, свободны! Говорите, рассказывайте! Предавайте гласности! Преступники ее смертельно боятся! Мы посадим убийцу, посадим всех убийц! И нынешних, и бывших, и будущих!"
И безумным казался в этот час следователь своей тихой, робко заглядывающей в кухню жене, безумным казался сыну, слышавшему через стену несуразные выкрики отца, безумным казался и самому зеркалу, отразившему за век свой людей многих, людей разных.
"Хватит вопросов! - тут же решил Никодим. - Прояснение наступит в процессе работы! Дело надо ладить! Де-ло! И не только как следователю - но уже и как судье! Да, верно! Он должен стать частным судьей! Пусть никто его не назначил, не нанял, - он сам себя наймет и назначит. Нужен, нужен частный суд! Не подверженный произволу систем. Пусть субъективный - зато скорый. Расследовал - осудил - приговорил - привел в исполнение! Три-четыре дня - и кончено! А то тянут, елозят! Тогда только в России все уладится, когда судить частно будут. Частно - значит честно!" Эта последняя простенькая сентенция взвинтила Степененку до высшей степени.
Он и начал ладить дело по-новому. И несмотря на легонькое безумие (а может, именно благодаря некоторому в голове кавардаку), вдруг достиг результатов изумительных. Удалось-таки ему из люда сидячего кой-чего повытрясти! Правда, не из старика, а из девочки, которую по вечерам оставляли дома одну. Девочка все время глядела на улицу - телевизор смотреть она почему-то не желала - и видела, как недели через три после октябрьских событий подъезжала к дому напротив "вроде старая, а сама как новая машина". Этого было маловато. Но следователю, битый час кружившему вокруг девочки, снова повезло (проницательным всегда везет!). Подглядев из-за портьеры на выкаблучиванья встрепанного, густо мигающего "милицейского" и пытаясь внучку от этого скачущего козлом - маньяк, что ль, какой? - избавить, в комнату вперлась бабка в штанах, в телогрейке, прогудела певуче:
- Ты чего, сокол, девчонку маешь? Ты б меня спросил, что ли!
- Дети подчас видят такое, чего ни вы, ни я...
- Да я сама енту машину видала. Два раза. Один-то вечерок был памятный, праздничный. Да только и после того машина приезжала. В аккурат в тот день, как сторожа зарезали. Я еще себе думаю: день рабочий закончился, чего ж машина ента приперлась? Машина старая, как послевоенная, а выкрашенная по-новому.
- Цвет и... и... оттенок? - взволновался следователь до икоты.
- Говорю: аж поблёскивает!
- Марка, стиль, страна изготовления, багажник, окна?
- Да чего тебе окна? Я тебе номер скажу. Номер-то у нее чудной, я его с двух разов и запомнила! 88-80 номер. Я еще себе думаю...
Но Никодим Фомич ничего уже не слышал. "Каковы подонки! Думали поддельным номерком, стирающимся в сознании любого грамотного человека, обвести! Не на тех напали! Номер, конечно, липовый, но здесь ниточка, нить, веревка! Старую машину выкрасили! Потом, конечно, на свалку. А мы ее на свалочке и отыщем! Там, там, там... Тара-та-т-там! Номер, номер..."
Номер оказался подлинным. Тут же был установлен и владелец машины ЗИС 52-го года выпуска - им оказался Нелепин Василий Всеволодович. Вначале от этой новости Никодим даже слегка онемел, потому как с Нелепиным этим самым в особняке разговаривал. Тот сам к следователю и подошел, спросил что-то общее, как, мол, дела, как следствие? Представился даже, подонок! Зачем? Это выяснится! Степененко - ликовал. Четыре дня он занимался проверкой личности хозяина автомобиля, а к вечеру пятого, от напряжения и горячки, скакнул под ледяной - только, только ледяной! - душ. Запершись в ванной, он выл и стонал от восторга.
"Военно-промышленный комплекс! Под фирмочку выкрасились! Старый президент - тю-тю! Новый - в бегах! Уф, Никодим, уф, лягашечка! Куси их, куси!" Одним поворотом ключа дело было запущено по новой. Грудь следователя выгнулась колесом, он стучал в нее кулаком, и грудь отвечала ему певуче и грозно. Дело окрашивалось в инфернально-политические тона. "ВПК разлагает частный бизнес! Да еще и мистикой его обволакивает! Вот она - новинка! С нею можно взлететь высоко! Уфф! Уфф!"
И Степененко, начавший играючи разматывать все эти уголовно-процессуальные сложности, тут же махнул в мутновато прорисовавшийся на листах дела Волжанск. В Волжанске радости прибавилось. Здесь был уже заговор, мятеж, взрыв! В Волжанске Степененко бросил смеяться, не прыгал козлом, не стучал себя в грудь. Серой мышкой перебегал он от филиала фирмы к теплоходу (давно возвращенному из волжских плавней), повторяя про себя: "Не спугни, Никодим, не спугни!"
