- Поймите же, пан Дурнев! Это все только для их и для вашего блага. Для блага вашей России, наконец! Ну? Вы же в душе русский почвенник, я не ошибся?
- Почвенник? - Дурнев зябко повел плечом. - Мне по вкусу почва тех мест, где я могу достойно и с удовольствием жить. Здешняя почва мне приятна.
- Знаю, наслышан! Это называется - обрести вторую родину. Ну а тогда, как же эта "вторая родина", приютившая вас, давшая деньги и кров, посмотрит на отказ помочь ей? Да и смешно отказываться, - контрразведчик распрямился, стал вроде еще тоньше. - Смешно, потому что и без вас это сделают. Но грубо сделают! Я бы даже сказал - гнусно. Вы гнусности этой хотите? Уверен - нет. Да их ведь ваши российские мильтоны скоро разыщут! По уголовному делу и разыщут, как пить дать. Уверен: вам даже и рисовать не надо картинку захвата ваших друзей силой. Ведь и в вашем, и в нашем МВД одни костоломы, доложу я вам. Иногда и хуже: палачи, катюги! Мы же, заметьте, организация интеллектуальная. Ну же! Да ведь никто, кроме вас, и не сможет помочь нашим ученым "снять" информацию, которая, по некоторым данным, давно уже господина Нелепина тяготит. Кто, наконец, обеспечит продолжение программы "материя д.", о которой вы сами нам любезно сообщили? Власти меняются, режимы уходят, а наука бессмертна! И она - для всего человечества...
- Знаете, я что-то устал. Тяготит меня теперь весь этот научный блуд!
- Блуд науки? Блудодеяния, так сказать, бессмертных? В этом что-то есть! Правда, попахивает... - хлыстик зарысил вокруг Дурнева быстрей. - А ваши нынешние занятия - они вас не тяготят?
- Представьте - нет! В игре есть что-то живое, новое, от причинно-следственных связей очищенное: взлет, падение, взлет! Какая-то новая материя жизни, молодой бодрящий хаос! Я им упиваюсь похлеще вермута! Выиграл, выиграл, проиграл!
- Ну да! Проиграл и повесился.
- Да! Да! И повесился, если хотите! Повешение - тоже новая жизнь, ее начало! В повешении тоже - отряхающий с нас инерцию космохаос! И хватит нам здесь пастушков с барашками представлять!
- Понял, понял. Правда, сам я думаю слегка иначе.
- Думаете? А ежели думаете, - какого черта в этой душегубке сидите? Давайте ко мне! Вместе над теорией игр покумекаем!
- Ну, ну... И не душегубка здесь вовсе. Я же говорил: у нас здесь банк интеллекта плюс небольшая чиновничья контора по сортировке мыслей. Или скажем так: фирменная фотолаборатория по проявке невидимого, хе-хе... Сродни той, вашей, московской! Но вернемся, как говорится, к предмету обожания. Если вам в короткий исторический срок стал безразличен ваш друг Нелепин, то уж Иванна Михайловна, думаю, вам никак не безразлична!
- Вы... Кто вам позволил!? - Вскочив, он тогда бросился к хлыстику, но не добежав, остановился. Хлыстик улыбался.
- Да. Не безразлична, - вернувшись в кресло, он на несколько минут затих. Хлыстик тишине не мешал, перестал даже рысить вокруг, обмахнув улыбку со щек, что-то тихо на своем столе перебирал. Наконец, глаза от бумажек оторвал, мягко-устало запереживал:
- И как же быть нам? Как дальше жить-то?
- Ну чего вы, собственно, от меня добиваетесь? - Дурнев не узнал своего охрипшего голоса. - Чего, чего?!
- Браво! Бис! Вот это по-нашему! - хлыстик скользнул из-за стола. - А ничего почти! Вывезите по-хорошему ваших друзей из этого государства-заморыша, из карликового этого сортира! Пока ваши и наши прокуроры не наломали там дров. Нелепин - нам. Мы с ним аккуратно и человечно, подчеркиваю: человечно - работаем. Снимаем информацию, которую он в себя опрометчиво вогнал, и отпускаем на все четыре стороны. Хочет - в Россию, хочет - в Австралию. Ну а Иванна Михайловна, - конечно, вам... Как-нибудь, думаю, с ней поладите.
- Нет уж! Вы это... Не отпускайте его... Не надо! Он, если правду сказать, - опасен! Что-то в нем такое появилось... Словом - фанатик! Опять может по моим методикам фирму организовать. И милиции его не выдавайте... У себя и оставьте.
- Браво! Бис! Я и сам, признаться, об этом мечтал. А вы, пан Валериан, оказывается, калач тертый! Ну так позовите Нелепина тихохонько! Дайте его нам! Его мозг, его душу, всеми этими программками истыканную!
- Думаю, это возможно. Я скажу им примерно следующее...
Теперь, сидя у батьки и вспоминая тот разговор, Дурнев клял себя за опрометчивость. Не надо было самому сюда лететь! Пусть бы посылали группу захвата, вынимали их отсюда с мильтонами! Иванну - прямо к нему на дом! Это можно было оговорить: живая и нетоптанная Иванна - и он запись нелепинскую считывает. Ну а если нет... Поупираться надо было, а он сразу смяк, стал подсюсюкивать, чушь плести!
- Я вот вам что сказать должен, - зашептал он хлыстику после того, как закончили отрабатывать детали полета. - Мне это сейчас только в голову пришло! Вы ведь по неопытности научной можете подумать, что все, что сейчас в этой комнате происходит, на покупку-продажу души смахивает? Ну и в лужу сядете! Вы не Мефисто, я не Фауст! И я не потому Фаустом быть отказываюсь, что продажи не было! А потому, что никакой души, а стало быть и ее "материи", нет! Нету! Nihil est! Ошибся я! Полжизни на нее положил, а сейчас чую - ошибка! Один пар, одни сопли, одна моча и комочки воздуха внутри нас! Ну так теперь хоть, вкупе с этой пустотой, и продамся! Вот уж и не напрасно жил! И цену свою получил, и бабу классную под себя уложил! А души - не ищите, не тратьте пороху!
- Ну а коли нет ее, - то, стало быть, о продаже смешно даже вспоминать, - вежливо, но слегка нетерпеливо перебил его хлыстик. - Души в материальном смысле, возможно, и нет. А наука - есть она. Всякие там психологические тонкости, возможности воздействия, психорегуляция, психотронное оружие. Они-то нам и нужны! За них-то мы и готовы платить...
- Вы шо сюды спать приихалы? - настырно-весело тряс Дурнева за плечо батько голоштанный, атаман кафешантанный. Дурнев руку батькину с плеча сбил, вскочил на ноги, промокнул платком вспотевший лоб, спросил:
- Так как же, ясновельможный?
- А так. Вы забыли сказать: вы из Держбэзпэки чи з ФСБ?
- Да. Простите, я не представился. Что-то мне нездоровится сегодня. Перелет этот... Я - Дурнев. Создатель программы "материя д.". Да ведь вы меня сто раз видели!
- Видел, видел. И растленные ваши игры видел. Вот что, пан Дурнев. Если вы действительно создатель программы, то оставайтесь, гроши теперь есть, обеспечим лучше, чем в Америке.
Дурнев тягуче рассмеялся.
- Лучше? Да вас разбомбят завтра! Я с тем и прилетел, чтоб и вас, и тех двоих отсюда вывезти.
- До нэзалэжныкив?
- Дались вам эти "нэзалэжныки"! Есть, есть одно местечко! - тут Дурнев запнулся, вдруг осознав: в это самое место, лихо придуманное им самим и одобренное хлыстиком, ни батько, ни Нелепин с их мужицкими умами не поверят! "Переиграть на ходу? Куда, куда предлагать? В Россию? Безумие! Назад в "Большую Независимую"? Нелепин теперь не согласится! Понимает: все равно его выдадут! Не то! Прокололся! Не надо было ехать! А может, "служба бэзпэки" меня специально сюда отправила? Чтобы спугнуть этих? Заставить их шевелиться, действовать? Или чтобы меня самого в это дело по уши замазать? Тогда назад!.. А Иванна?" - здесь горячая, запирающая ноздри и рот волна желания, смешанная с волной страха, хлынула на Дурнева. Но тут же он из волны этой и вынырнул: - Есть одна страна. Из "бывших". Там - примут. У меня там друзья университетские. И условия для работы есть!
- И вы нэзалэжныкам штатовським продалысь, - не обращая внимания на слова о соседней стране, горько-беззлобно мурлыкнул батько. - Ну, так вот вам! - Верлатый вяло помотал перед лицом Дурнева вывернутым из кармана бородавчатым кукишем. - Впрочем, можете с Нелепиным сами побалакать. Только ту же самую дулю и схлопочете!
Дурнев, все еще охваченный горячим туманом, поднялся.
- Где они?
Батько люто звякнул ложечкой по графину, и вплыл в гостиную адъютант голубокрылый.
- Сопроводить пана Дурнева до пана радныка!
Лемурия
Над вечерним, над разлогим туманом скопилась, а затем, прорвав в низком небе дыру, пала на непризнанную республику ночь.
Слегка переместив тяжесть тела со спины на правый бок, Нелепин лежал теперь с открытыми глазами. Всего несколько минут назад он, как сухая вишневая косточка, влипшая в кончик мусорного базарного кулька, выронился из воронки забытья. Сквозь окно третьего полуэтажа виден был край двора с куском невысокого ракушечного забора.
В палате никого не было. Иванна, весь день и часть вечера просидевшая рядом, - Нелепин ее не видел, однако присутствие хорошо ощущал куда-то ушла. Нелепин попытался привстать, у него ничего не вышло, и он смог лишь чуть переменить положение тела, с трудом переместив ближе к краю кровати подушку. Он стал устраиваться на правом боку, и то ли ночь за окном посветлела, то ли в горевший вполнакала фонарь добавили напряжения, но только видно стало ясней, отчетливей.
Двери палаты отворились, и вошел военфельдшер, которого Нелепин уже несколько раз здесь видел. На цыпочках, чтобы не потревожить раненого, военфельд-шер подошел к единственной койке в палате, как-то сбоку заглянул Нелепину в лицо. Полуприкрыв веки, тот увидел, как из-под надвинутого на брови белого колпака радостно блеснули желтые, с карим ободком зрачки военфельдшера. Постояв, подергав ниточкой седеньких усов, фельдшер той же мягкой, тонущей в самой себе походкой вышел. Но вслед за ним втиснулись в палату такие же усатые, в колпачках белых санитары. У одного из санитаров усы стянулись бабочкой под самым носом, у другого кончики их, обвиснув книзу, едва заметно вздрагивали. Чем-то санитары были меж собою схожи, и чем-то оба они - несмотря на неодинаковость лиц и фигур - походили на военфельдшера. Да и врач, днем зондировавший рану Нелепина и как-то воровато ворочавший в ней пулю, тоже был на фельдшера и на санитаров похож. Было в обличье этих людей что-то чужедальнее, нерусское, всеми давно позабытое. Да еще удивительная мягкость поступи и колпаки белые: натянутые глубоко, до бровей, до скул, даже мочки ушей закрывающие! Как, однако, ни поправляли колпаки фельдшер и санитары, как ни натягивали их - было ясно: на макушках у белохалатников что-то шевелится, топорщится, будто волосы медперсонала встают время от времени под колпаками дыбом.
