тогдашних впечатлений невозможно.
Около шести часов пополудни король первый доскакал до ставки визиря, несмотря на то что янычары еще продолжали стрелять. Он немедленно приставил к шатрам стражу, чтобы никто не смел ни грабить, ни разорять, а на завтра обещал войскам полное удовлетворение.
Итак, сама судьба отдала нашему королю несметные богатства Кара-Мустафы, расположившегося под Веной с пышностью повелителя и государя, явившегося на войну в предвкушении победы, со всеми сокровищами и достоянием. Было это для нас в одно и то же время и большое счастье и великое несчастье, как мы увидим ниже.
О том, как сам я провел этот самый памятный в жизни моей день, мне не следовало бы вспоминать. Я был как песчинка, уносимая бурей.
С самого утра я, по приказу короля, старался быть около него, со стаканом, фляжкою воды с вином, куском хлеба с ветчиной. Но никто не прикоснулся к этому до ночи; да и у меня, хотя полопались от зноя губы, в мыслях не было напиться. Я старался поспевать за королем, насколько позволяла лошадь и условия местности; а все же случалось остаться далеко позади. Догнать же было нелегко; я все время следил взором за бунчуками и орлиным крылом, но и они по временам скрывались за гусарскими значками. Частенько я терялся и потом совсем не мог найти дорогу. Только внизу, в долине, мне удалось догнать короля, когда он уже опять садился на лошадь.
Когда мы вторглись в ограду лагеря, какой-то негодяй янычар попотчевал меня пулей. Таким образом, оправдалось правило, что я никогда не оставался невредим. Кроме меня, из королевской свиты не пострадал никто; ясно, что пуля не предназначалась никому иному. Шальная, на излете, она разорвала только рукав кафтана и содрала кожу и так застряла в рукаве, что я ее потом мог вытащить и сохранить на память. Рана была пустячная, но, конечно, не обошлось без потери крови.
Я все время следил глазами за королем, с тех пор как он, перебравшись через окопы, мчался к ставке визиря. Он был очень утомлен, тяжело дышал и все время оглядывался на сына. Лицо его было удивительно ясным и величавым. Он все время точно шептал молитвы. Конечно, молиться о победе уже не приходилось, ибо мы хозяйничали в самом вражьем стане. Очевидно, король молился за своих ближних, которых не видел вокруг себя и о которых постоянно спрашивал: о кавалере Малиньи, о гетманах, о близких сердцу людях. Матчинский в течение всей битвы ни на шаг не отходил от короля. Королевич также, надо отдать ему справедливость, был очень стоек под огнем. Все время смотрел на отца и повиновался малейшему с его стороны знаку.
Едва успели мы остановиться у шатров, как со всех сторон стали сбегаться командующие отдельными частями с поздравлениями. Князь Саксонский чуть ли не со слезами бросился в объятия короля. В эту первую минуту все прекрасно понимали, сколь многим они обязаны Собескому и нам. Но все это очень скоро изменилось.
Здесь же у палаток невольник визиря подвел к королю лошадь Кара-Мустафы и поднес его золотое стремя. Это стремя король отправил королеве с первым же гонцом и вестью о победе.
Князь Лотарингский подошел к самым стенам города, чтобы очистить все подступы к нему и окопы от засевших янычаров. Некоторые отряды были посланы в погоню, но турки уходили так поспешно, что догнать их было трудно.
Всех точно вымели метлой из огромнейшего стана: их как не бывало. Лагерь был завален снятыми и неубранными палатками, трупами лошадей и верблюдов и многим множеством всякой добычи, доставшейся в наши руки. Было запрещено грабить, но как усмотришь за войсками ночью!
Достаточно вспомнить хотя бы о шатрах визиря, доставшихся королю; они образовали среди лагеря как бы отдельный городок, сооруженный для беспечального существования с такой уверенностью в полной безопасности, как будто ниоткуда ничего не угрожало. Сады, фонтаны, бани, беседки, киоски, дорожки, устланные сукном; палатки из драгоценнейших тканей с золотою бахромой; внутри неимоверное количество изящнейшей утвари: сундуки, ларцы, седла, ковры, одежды в невероятном изобилии. Глазам не верилось при виде той пышности, с которою визирь шел на завоевание империи, будучи так уверен в будущей победе, как будто бы уже преодолел все препятствия. И вот в течение часа, никак не больше, все рухнуло и разлетелось в прах!
Король мог бы в тот же день уехать на отдых в город, но не захотел, а провел ночь на поле битвы, под деревом; а так как нечего было есть и мы весь день, сами того не замечая голодали, то Старенберг прислал немного продовольствия. Дальше я расскажу все, что потом случилось; теперь же должен описать внезапную перемену в настроениях, происшедшую на другой же день после победы, очень для нас чувствительную.
После первого припадка радости те, которые вначале едва не лобызали ноги короля, понемногу поостыли и одумались. Тогда и вожди, и воины сообразили, что львиная доля славы и добычи досталась чужеземцу. Лавры победы увенчали чело нашего государя; в его же руках было великое знамя Магомета, все сокровища визиря, его шатры; одним словом, большая часть всей добычи; вышло так, что имперцы играли вспомогательную роль, победителем же и главным вождем был наш король. Отсюда зависть, даже со стороны тех, коим было известно лучше, нежели другим, сколь многим они обязаны королю, направлявшему все своим разумным руководством и приведшему к победе. Отсюда чувство недовольства, отсюда же и чудовищная клевета.
Итак, главная добыча, весьма и весьма немалая, но значительно преувеличенная пылкой фантазией завистников, досталась королю. Она была взята для короля нашими гусарами и принадлежала ему по праву. Хотя впоследствие король щедрою рукою раздал очень многое, тем не менее продолжали говорить о целых сундуках с золотыми монетами и об огромных сокровищах, которые он будто бы присвоил. И хотя на долю короля действительно пришлось немало, но он должен был со всеми поделиться. Многое вырвали у него почти из рук; поживились даже самые ледащие, обозные нестроевые негодяи, а во все последующие дни солдаты за бесценок продавали драгоценнейшую утварь и сокровища. Из ближайших соратников короля никто не ушел с пустыми руками.
Правда, что и во всех других палатках было что пограбить и чем делиться, столько накопилось в турецком лагере богатств. Сколько было одной только добычи, навезенной из других завоеванных краев! Одних сабель, седел, конских сбруй, начельников, усыпанных драгоценными каменьями, набралось столько, что после раздачи всем соратникам у короля все-таки осталось по несколько десятков каждой
