- Вы видите - он качается! - держа нитку двумя пальцами, строго сказала вдова. - Понимаете, что это значит?!
Железка, действительно, раскачивалась. По-видимому, это означало, что Кац, запертый в чулане, таит в себе неприятности и даже угрозу. Несмотря на это вдова не спешила с ним расставаться. Сначала она запросила несусветную цену, а потом согласилась обменять зловредного Каца на двух Рерихов. Ну хорошо, хорошо, на одного... Стеф позвонил по мобильному Магде, и уже наутро Рерих был доставлен в Ниццу: синее небо, белые горы, оранжевый лама. Вдова, задыхаясь от волнения, извлекла из коробочки свой отвес. Грузило, покачавшись в силу естественных причин, остановилось и осталось неподвижным.
Настоящий сюрприз ждал Стефа Рунича в Берлине. В захудалой лавочке, в которой случайному покупателю предлагались матрешки, янтарь, советские воинские регалии и наборы для игры в городки в жуткой вологодской упаковке, Стеф наткнулся на целую коллекцию Каца: восемнадцать работ. Картины, составленные штабелем в углу лавки, имели жалкий, обиженный вид.
- Я сам приехал из Кзылграда, - осмотревшись, сообщил Стеф Рунич. Здравствуйте.
- Это где это такое? - без интереса спросил хозяин лавки - лысоватый малый с характерным лицом профессионального спортсмена.
- Это где вот этот жил. - Стеф указал на штабель. - Кац.
- А, Кац... - сказал спортсмен. - Ну?
- Они его хотят вернуть обратно на родину, - сказал Стеф. - У них других художников нету, хоть этот будет считаться знатным земляком... Аким меня просил поинтересоваться.
- Какой еще Аким? - с подозрением спросил спортсмен. - Я такого что-то не помню.
- Аким - это по-ихнему председатель горсовета, - объяснил Стеф Рунич. Ну вроде мэр. - Ему было интересно валять дурака, плести небылицы на сладком и хмельном языке подворотен. - Курдюк, в общем.
- А бабки у него есть? - спросил спортсмен.
- Ну на это, - Стеф снова указал на штабель, - может, наскребет. У них там даже воровать нечего - один песок. Песок и дыни.
- Это его проблемы, - сурово заметил спортсмен. - Никогда не поверю, чтоб они там не воровали.
- Дай глянуть, - попросил Стеф. - А то мне Левин, психарь этот, который сейчас в Америке, рассказывал: так, мол, и так, картинки мои стоят, никто их не берет, а я сам не видал никогда.
- Картинки - мои! - поправил спортсмен. - Козел этот, Левин, принес, говорит: купи! Он гипноз дал, я тебе точно говорю. Мозги мне запудрил, и я, дурак, купил.
- Да, правда, муть, - перебирая холсты, сказал Стеф. - Ты скидку дай, а они там дощечку повесят: подарок, мол, от такого-то молодой республике. Из Берлина. Для рекламы.
- Вот это не надо! - без раздумья отверг спортсмен. - Пускай твой акын, или как там его, сам себе дощечку прибьет. Я свое хочу вернуть, плюс пятнадцать процентов. И тебе пять, если налом. А квитанцию выпишу на всю сумму. Давай, слюни и забирай!
Стеф Рунич так и сделал.
Пригласительные билеты напечатали на отличной бумаге с золотым обрезом. На обложке поместили круглый автопортрет: Матвей Кац глядел на приглашенных важных людей иронично и чуть насмешливо. Внутри билета помещалась факсимильная копия последней странички из дневника художника, написанная в палате кзылградского сумасшедшего дома: "Плохо, ужасно плохо. Пьяный санитар бьет. Раскалывается голова, разваливается сознание. Отняли "Ангела у оконной решетки". Кто спасет меня, кому до меня дело? Написал в "Белый Круг", но письмо не дойдет..."
На вернисаж пришли художники и дипломаты, банкиры и журналисты, искусствоведы, актеры и просто знаменитости. Телевидение транслировало открытие выставки в живом эфире.
Ронсак подвел Мирослава, деревянно державшегося в смокинге, к Стефу Руничу - знакомиться.
- А мы где-то встречались, - без особой радости определил Стеф.
- Точно! - подтвердил Мирослав Г. - Где ж это было? В голове крутится, а никак не вспомню - где.
- Вы, собственно, по какой линии? - придирчиво спросил Стеф.
- По женской, - сказал Мирослав, протягивая визитную карточку с княжеским гербом. - А вы?
- По мужской, - сказал Стеф и протянул руку.
- Пошли выпьем, - пожимая руку Стефа, предложил Мирослав. - Семейный все же праздник! И разберемся, как говорится, кто есть ху.
Оставив Ронсака, умиленного встречей родственников, они отправились на лужайку, к буфету.
- Нам делить пока еще нечего, - сказал Мирослав Г. - А там посмотрим... За дружбу!
И они позвенели высокими бокалами с шампанским.
20. Аукцион в ноябре
Званый вернисаж в "Белом Круге" - не место для коммерческих сделок: каждому овощу свой сезон, и время волнующих продаж придет. Но почесать языки насчет будущих цен можно.
Газетчики пересказывали в своих изданиях разговоры гостей, прошелестевшие накануне под высокими потолками галереи и на банкетной лужайке. Приводились цифры с хрустальными дорожками нулей: 100 000, 500 000, 1 000 000. Компетентность тех, кто назвал предполагаемые цены на картины Каца, не вызывала сомнений у читателя. Газеты, не опуская подробностей, описывали меню ужина, драгоценности дам и вид берлоги Каца в Желтом медресе. Миллионы обывателей, да и политиков тоже, совершенно неожиданно для себя узнали о существовании города Кзыл
град. Географическое его расположение оставалось загадкой для неспециалистов.
Как по мановению волшебной палочки, на прилавках магазинов и киосков появились майки, куртки и кепки с цветными репродукциями Каца, большие и маленькие постеры, блокноты и записные книжки, брелки, зажигалки и прочая дребедень, из которой, по существу, и складывается окружающая нас мозаичная картина жизни. С рекламных щитов на прохожих глядел автопортрет художника иронично и чуть насмешливо. Некоторые знатоки культуры находили в нем сходство со знаменитой фотографией Брехта. Ползли слухи, что в ноябре Кац будет непременно выставлен на лондонском аукционе и произведет там фурор. Предприимчивые люди открывали тотализаторы: каждый желающий мог попытаться отгадать, на какой сумме опустится молоток аукциониста. Плодотворная идея тотализатора, по сообщению берлинской русскоязычной газеты, пришла в голову некоему бывшему спортсмену, а ныне владельцу сувенирного магазинчика, русскому эмигранту с еврейской душой. Блестящая мысль посетила коммерсанта, когда он лежал в коме в результате попытки самоубийства, предпринятого на почве какой-то неудачной коммерческой операции. Мысль, внушенная свыше, настигла несчастного в тоннеле, ведущем в иной мир, и живо подняла на ноги; перед вернувшимся к жизни возникли хорошие деловые перспективы.
Знакомство Стефа с Мирославом хоть и не переросло в неразрывную дружбу, но и к ссоре не привело. Объединяться для дальнейших поисков они не собирались, каждый ревниво хранил за подкладкой кошелька свои секреты: где искать великого родственника, в каких дебрях, сияя своими изумрудными глазами, он укрывается. Они оба с нарастающим напряжением ждали аукциона, как будто не Кац там будет выставлен на публичные лондонские торги, а их собственная оборотистость и смекалка: "Кто больше - раз? Кто больше - два? Кто больше - три!"
В Лондон уехали две картины: кизиловая "Черная обнаженная на высоком мосту" и "Дама с бабочками и рыбами", зелено-золотая. После затяжного совещания Магда с Ронсаком остановились на начальной цене: шестьсот тысяч долларов. Лондонец, заведующий департаментом русского искусства, только открывал и закрывал рот, но ни единого слова в разговор так и не вставил: с этими русскими все возможно, да и картины из собраний "Белого Круга" никогда не оцениваются ниже полумиллиона долларов - это факт, это беспроигрышный коммерческий прием Магды Рутенберг. Купить у Магды - значит, выложить полмиллиона. Ни центом меньше. "Белый Круг" с дешевыми художниками не работает, его клиенты - серьезные люди. Картина, купленная у Магды, укрепляет деловую репутацию покупателя, и уже за одно это стоит платить. И совершенно неважно, что изображено на картине: канализационная труба, точка с запятой или черная красавица на мосту. Так устроен этот мир - осыпанный блестками, молодой и несправедливый.
Письма сыпались в адрес аукциона, как из рога изобилия. Марки десятков стран пестрели на конвертах. Отправители называли себя преданными друзьями покойного гения, обладателями его картин и опытными экспертами, согласными за умеренную плату предоставить свои услуги. Писали кзылградские сумасшедшие. Писал из Тель-Авива Глеб Петухов, со знанием предмета предостерегающий от подделок и готовый поделиться опытом в их категорическом распознании. Прислал письмо профессор Владимир Ильич Левин из Нью-Йорка. Подробно изложив, как он собственноручно закрывал глаза великого художника, Душелом переходил к делу: для начала предлагал на продажу историю болезни Матвея Каца и выражал согласие прибыть в Лондон - за счет, разумеется, устроителей аукциона. Ни одно письмо не было выброшено в помойку. Отправителям были разосланы стандартные ответы с благодарностью, и это не было пустой тратой времени и денег: люди испытывают душевную признательность, получая ответ на свое послание, особенно если он напечатан на красивом бланке.
