А туристы калякали о том, что водохранилище новое и рыбы тут особой быть не может. До Егора иногда долетали их слова, но значения им он не придавал, всецело поглощенный ответственным заданием. Да и какое было ему дело до чужих людей, сбежавших в тишину и покой на считанные денечки! Он свое дело знал: доставить, куда прикажут, помочь устроиться и отчалить, только когда отпустят.
- К обрывчику! - распорядился сивый. - Произведем небольшую разведочку.
Разведочку производили в трех местах, пока, наконец, и рыжая и пегая не согласовали своих пожеланий. Тогда приказали выгружаться, и Егор с сыном помогли туристам перетащить пожитки на облюбованное под лагерь место.
Это была веселая полянка, прикрытая разросшимся ельничком. Здесь туристы быстро поставили просторную ярко-желтую палатку на алюминиевых опорах, с пологом и навесом, поручили Егору приготовить место для костра, а Кольке позволили надуть резиновые матрасы. Колька с восторгом надувал их, краснея от натуги и очень стараясь, чтобы все было ладно. А Егор, получив от плешивого топорик, ушел в лесок нарубить сушняка.
- Прекрасное место! - щебетала пегая. - Божественный воздух!
- С рыбалкой тут, по-моему, прокол, - сказал сивый. - Эй, малец, как тут насчет рыбки?
- Ерши, - сказал Колька, задыхаясь (он аккурат дул четвертый матрас).
- Ерши - в уху хороши. А путная рыба есть?
- Не-а.
Рыба, может, и была, но Колька по малости лет и отсутствию снасти специализировался в основном на ершах. Кроме того, он был целиком поглощен процессом надувания и беседу вести не решался.
- Сам-то ловишь? - поинтересовался лысый.
- Не-а.
Колька отвечал односложно, потому что для ответа приходилось отрываться от дутья, и воздух немедленно утекал из матраса. Он изо всех сил зажимал дырку пальцами, но резина в этом месте была толстой, и сил у Кольки не хватало.
- А батька-то твой ловит?
- Не-а.
- Чего же так?
- Не-а.
- Содержательный разговор, - вздохнула пегая. - Я же сказала: типичный туземец.
- Молодец, Коля, - похвалила вдруг рыжая. - Ты очень хорошо надуваешь матрасы. Не устал?
- Не-а.
Колька не очень понял, почему он «типичный туземец», но подозревал обидное. Однако не расстраивался: и некогда было, и рыжая тетенька уж очень вовремя похвалила его. А за похвалу Колька готов был не пять - пятьдесят пять матрасов надуть без отдыха.
Но уже к пятому матрасу Колька настолько от стараний уморился, что в голове гудело, как в пустом чугунке. Он сопел, краснел, задыхался, по дутья этого не прекращал: дело следовало закончить, да и не каждый день матрасы-то надувать приходится. Это ведь тоже ценить надо: матрас-то - для путешествий. И от всего этого он очень пыхтел и уже не слышал, о чем говорят эти туристы. А когда осилил последний, заткнул дырочку пробкой и маленько отдышался - тятька его из ельника выломился. Ель сухую на дрова приволок и сказал:
- Местечко-то мы не очень-то ласковое выбрали, граждане милые. Муравейник тут за ельничком: беспокоить мураши-то будут. Надо бы перебраться куда.
- А большой муравейник-то? - спросил сивый.
- А с погреб, сказал Егор. - Крепкое семейство, хозяйственное.
- Как интересно! - сказала рыжая. - Покажите, пожалуйста, где он.
- Это можно, - сказал Егор.
Все пошли муравейник смотреть, и Колька тоже: на ходу отдышаться куда как легче. Только за первые елочки заглянули: гора. Что там погреб - с добрую баньку. Метра два с гаком.
- Небоскреб! - сказал плешивый. - Чудо природы.
- Муравьев кругом бегало - не счесть. Крупные муравьи: черноголовики. Такой тяпнет - сразу подскочишь, и Колька (босиком ведь) на всякий случай подальше держался.
- Вот какое беспокойство вам будет, - сказал Егор. - А там подальше чуть - еще поляночка имеется, я наглядел. Давайте пособлю с пожитками-то: и вам покойно, и им привычно.
- Для ревматизма они полезные, муравьи-то, - задумчиво сказал плешивый. - Вот если у кого ревматизм…
- Ой! - взвилась пегая. - Кусаются, проклятые!..
- Дух чуют,-сказал Егор. - Они мужики самостоятельные.
- Да, - вздохнул лысый. - Неприятное соседство. Обидно.
- Чепуха! - Сивый махнул рукой: - Покорим! Тебя как звать-то, Егором? Одолжика нам бензинчику, Егор. Банка есть?
Не сообразил Егор, зачем бензинчик-то понадобился, но принес: банка нашлась. Принес, подал сивому:
- Вот.
- Молоток мужик, - сказал сивый. - Учтем твою сообразительность. А ну-ка отойдите подальше.
И плеснул всю банку на муравейник. Плеснул, чиркнул спичкой - ракетой взвилось пламя. Завыло, загудело, вмиг обняв весь огромный муравьиный дом.
Заметались черноголовики, скрючиваясь от невыносимого жара, затрещала сухая хвоя, и даже старая ель, десятки лет прикрывавшая лапами муравьиное государство, качнулась и затрепетала от взмывшего в поднебесье раскаленного воздуха.
А Егор с Колькой молча стояли рядом. Загораживаясь от жара руками, глядели, как корчились, сгорая, муравьи, как упорно не разбегались они, а, наоборот, презирая смерть, упрямо лезли и лезли в самое пекло в тщетной надежде спасти хоть одну личинку. Смотрели, как тает на глазах гигантское сооружение, терпеливый труд миллионов крохотных существ, как завивается от жара хвоя на старой ели и как со всех сторон бегут к костру тысячи муравьев, отважно бросаясь в огонь.
- Фейерверк! - восхитилась пегая. - Салют победы!
- Вот и все дела,-усмехнулся сивый. - Человек - царь природы. Верно, малец?
- Царь?.. - растерянно переспросил Колька.
- Царь, малец. Покоритель и завоеватель.
Муравейник догорал, оседая серым, мертвым пеплом. Лысый пошевелил его палкой, огонь вспыхнул еще раз, и все было кончено. Не успевшее погибнуть население растерянно металось вокруг пожарища.
- Отвоевали место под солнцем,-пояснил лысый. - Теперь никто нам не помешает, никто нас не побеспокоит.
- Надо бы отпраздновать победку-то, - сказал плешивый. - Сообразите что-нибудь по-быстрому, девочки.
- Верно, - поддержал сивый. - Мужика надо угостить.
- И муравьев помянуть! - захохотал лысый.
И все пошли к лагерю.
Сзади плелся потерянный Егор, неся пустую банку, в которой с такой готовностью сам же принес бензин. Колька заглядывал ему в глаза, а он избегал этого взгляда, отворачивался, и Колька спросил шепотом:
- Как же так, тятька? Ведь живые же они…
- Да вот, - вздохнул Егор. - Стало быть, так, сынок, раз оно не этак…
На душе у него было смутно, и он хотел бы тотчас же уехать, но ехать пока не велели. Молча готовил место для костра, вырезал рогульки, а когда закончил, бабенки клеенку расстелили и расставили закуски.
- Идите, - позвали. - Перекусим на скорую руку.
- Да мы… это… Не надо нам.
- Всякая работа расчета требует, - сказал сивый. - Мальцу - колбаски, например. Хочешь колбаски, малец?
Против колбаски Колька устоять не мог: не часто он видел ее, колбаску-то эту. И пошел к накрытой клеенке раньше отца: тот еще вздыхал да хмурился. А потом поглядел на Кольку и тихо сказал:
- Ты бы руки сполоснул, сынок. Грязные руки-то, поди.
Колька быстренько руки вымыл, получил булку с колбасой, наслаждался, а в глазах мураши бегали. Суетливые, растерянные, отважные. Бегали, корчились, падали, и брюшки у них лопались от страшного жара.
И Егор этих мурашей видел. Даже глаза тер, чтоб забылись они, чтоб из памяти выскочили, а они - копошились. И муторно было на душе у него, и делать ничего не хотелось, и к застолью этому садиться тоже не хотелось. Но подсел, когда еще раз позвали. Молча подсел, хоть и полагалось слова добрые людям за приглашение сказать. Молча подсел и молча принял от сивого эмалированную кружку.
- Пей, Егор. С устатку-то употребляешь: по глазам видно. Употребляешь ведь, а?
- Дык, это… Когда случается.
- Считай, что случилось.
- Ну, чтоб жилось вам тут, значит. Чтоб отдыхалось.
Не лезли слова из него, никак не лезли. Черно на душе-то было, и опрокинул он эту кружку, никого не дожидаясь.
- Вот это по-русски! - удивился плешивый.
Сроду Егор такую порцию и себя не вливал. Да и пить-то пришлось что-то куда как водки позабористее: враз голову закружило, и все муравьи куда-то из нее подевались. И мужики эти показались ему такими своими, такими добрыми да приветливыми, что Егор и стесняться перестал, и заулыбался от уха до уха, и разговорился вдруг.
- Тут у нас природа кругом. Да. Это у нас тут - пожалуйста, отдыхайте. Тишина, опять же спокойно. А человеку что надобно? Спокой ему надобен. Всякая животина, всякая муравьятина, всякая елка-березонька - все по спокою своему тоскуют. Вот и мураши, обратно же, они, это… Тоже.
- Философ ты, Егор,-хохотал сивый.-Давай из лагай программу!
