— Что ты молчишь?! — Сабина уставилась на меня. — Ты же был с ним?
— Нет.
Девочки редко верят в такие ответы, но Сабина поверила и улыбнулась.
— Вот поэтому ты привлекаешь меня больше, чем твои друзья!
«Если бы я еще нравился твоей маме», — подумал я, но те мысли быстро выветрились из головы.
— Что ты сделала с шалашом?
— Сожгла! Помогла соседская нычка.
По соседству с Сабиной жил один интересный человек. Его звали дядя Сережа. Напротив своего двора дядя Сережа еще по молодости смастерил лавочку и, как только солнце садилось, выходил к ней, прихватывая самодельный инструмент, напоминающий лампу Аладдина. Внутрь лампы дядя Сережа наливал керосин. Он вдыхал pori topliva через носик, прикрытый тряпочкой, и уже через несколько минут улица перед ним благоухала и пахла. Именно о его «нычке» говорила Сабина. Она знала, где дядя Сережа прятал керосин от матери, все еще не теряющей надежды отучить сына от токсикомании.
— Я вылила две бутылки и спалила все до последней палки.
— Круто.
— Кстати, я кое-что нашла, пока разбирала шалаш.
Она выдвинула ящик стола и вытащила складной нож, при виде которого я на некоторое время потерял дар речи. Нож находился в закрытом положении. Девочка попыталась его открыть, но у нее ничего не получилось, и тогда я вспомнил, что Рамилка ни разу не показывал нам его лезвие.
— Не может быть! — пробормотал я.
Сабина хмыкнула, будто понимая, насколько простой нож для парня важнее, чем то, что кто-то подглядывал за ней с пустыря. Когда я взял нож в руки и ощутил притягательную силу его граней, ее эмоции остались далеко позади. Я почувствовал, как кто-то вломился в мое сознание, и с того момента желание оставить нож у себя стало непреодолимым. Где-то на дальнем плане я услышал голос Сабины, но он был так далек, словно она кричала через стену. Я перевернул нож другой стороной, и часть моего разума открылась неизвестному. Кто-то гулял в моей голове, и я видел его следы. Мне показалось, что я сам иду за ним, и что он — маленький идол своей вселенной. Мы шли по закоулкам, он все время сворачивал и оглядывался через плечо, словно проверяя, иду ли я следом или нет. Я шел.
И вдруг все пропало.
Последнее, что я увидел, как лицо существа перекосила злобная ухмылка. Оно обернулось. Глаза устремились сквозь меня, и я понял, что позади кто-то стоит. «Положи в карман!» — проговорило существо. Я глянул на свои руки, но они были пусты.
В доме Сабины мои руки тоже оказались пусты: девочка не выдержала, выхватила нож и отправила его обратно в ящик стола.
— Спасибо за оценку моей находки! — воскликнула она. — Я ждала именно такой реакции.
— Что произошло?
— Ничего. Ты просто ушел от меня…
— Где нож?
— Не скажу.
Я откинулся на спинку стула. Боль пронзила виски. Тот, кто забрался мне в голову, либо вышел из нее, либо притаился в глухой кладовке.
— Эта штука не должна быть у тебя.
— С чего ты взял? Я нашла нож, и теперь он мой. Продам его кому-нибудь.
— Ты ничего не чувствуешь, когда берешь его в руки?
— А что я должна чувствовать?
— Не знаю, как объяснить… — Я не стал вдаваться в подробности. Возможно, нож на девочек влиял по-другому, поэтому Сабина совершенно не чувствовала его власти.
— Кстати, я так и не смогла его открыть.
Я вздрогнул. Открыть? Я едва совладал с собой, пока нож был закрыт. Что случится, если его открыть?
Я уставился в остывший чай. У меня заболела голова. Крепкий чай, разбитая обстановка и нелепое ощущение, что за нами кто-то наблюдает, навевали мысль о самоубийстве. «Возьми нож, — просил голос. — Тебе больше ничего не надо. Просто вытащи нож из стола».
Рука потянулась к ящику.
— Дэн? Ты меня слышишь?
Сабина пересела ко мне на колени. Моя рука остановилась на полпути к столу. Из головы быстро ушли видения и страх, и я внезапно понял, насколько широк простор ужасов, если ты придумываешь их сам. Сабина коснулась моего лба. Я обнял ее и забыл обо всем на свете. Так мы просидели около двух минут. Потом она унесла чашки и убрала со стола.
В тот вечер мы говорили обо всем на свете. Мы вспоминали забавные случаи, делились секретами, смеялись и грустили. Я впервые за долгое время чувствовал себя счастливым и раскрепощенным. Меня покинули гнет и раздражение. В душе развеялся сумрак. Я понял, что общение с веселой озорной девочкой способно выдернуть замкнутого мальчишку из вселенной пустоты и недозволенности. Время летело быстро, как никогда раньше.
Мы легли спать глубоко за полночь. Сабина не стала раскладывать кровать матери. Она дала мне одеяло, в котором не было необходимости, так как мы легли в пастель не раздеваясь. Через пару часов я замерз. Сабина спала на стороне камина, свернувшись морским коньком. Форточка была открыта, и прохладный воздух веял из глубин пустыря. Поднялся ветер, и я видел, как во тьме колышется оконная занавеска.
Я встал, стащил одеяло со второй кровати и накрыл девочку. Сабина не проснулась. В темноте я попытался найти что-нибудь такое, чем бы мог накрыться сам, но шарить по тумбам в чужом доме мне не позволило воспитание. Легче было прижаться к Сабине и греться друг о друга. Но и этого я делать не стал, а подошел к окну и вдохнул влажный воздух. Где-то вдалеке раздавался оклик ночной птицы. Ветер шелестел листьями. Я вдыхал запах зелени, и смотрел на пустырь, будто с другой стороны. «Вот такой он, — молвил внутренний голос. — Тихий, спокойный и удивительный». Кое-где заросший, кое-где лысый, кое-где с проплешинами, точно спина драной кошки.
Дожди в мае шли часто, и трава росла так быстро, что к лету пустырь грозился не пустить нас
