или водка?
– Можно еще воды?
– Матильда, принеси, пожалуйста. А мне коньяка.
– А можно и мне? – сказал Попцов.
– Опытная женщина или невинная?
– Сердцу не прикажешь.
– Плакать или смеяться?
– Плакать.
– То есть между Достоевским и Чеховым вы выбрали Достоевского? – спросил Попцов.
– У Достоевского юмор не хуже, – сказал кто-то.
– Да это понятно, понятно.
Матильда принесла коньяк и воду. Родион продолжил свой блиц-опрос. Фёдор отвечал, не особо задумываясь. Все-таки стоило уйти сразу. Сказать Попцову, что встреча не состоится. Родион напился. В туалете взорвалась труба с говном. Или соврать, что у его матери инфаркт, нужно срочно бежать домой. Как же права была Инна! Да, ему не хотелось бесполезно сидеть за ноутбуком и чувствовать свою беспомощность. Так ведь здесь было то же самое. Только пялился он не в экран, а на ботинок Каргополова. Гнусно! И жалко. Подумать только, он стесняется этого глупого, напыщенного бездаря. Глаза боится поднять на него. Что он там хотел – дуэль, мудила?! Будет ему дуэль! Прямо здесь!
Но все это было бесполезно. Фёдору не удалось разозлиться. Лишь тоска усилилась. И презрение к себе. Выпить хотелось невыносимо. Он остро чувствовал, как пахнет коньяк из стаканов Родиона и Попцова. Вот бы Матильда перепутала и налила ему водки вместо воды. Фёдор сделал глоток. Вода все же.
– А вот еще вопрос. Вы бы хотели уметь летать или становиться невидимым?
– Летать, – ответил Фёдор.
Кто-то вошел в магазин, кашлянул и сказал:
– Простите, что вмешиваюсь. Можно попросить воды?
Фёдор отвлекся от ботинка. У входа стоял седобородый старик с черным пакетом в руке.
– Матильда, воды нашему гостю! – выкрикнул Родион. – А хотите коньяка, папаша?
– Ой, спасибо, но нет.
– Угощаю!
– Не пью я.
Матильда принесла ему стакан воды. Старик пил, держа его двумя руками. В этот момент Фёдор понял, о чем напишет сценарий. Собственно, все, что надо написать, вдруг четко выстроилось в голове. Его кинуло в жар. Он засмеялся. И посмотрел Каргополову в лицо. Тот спал, уткнувшись подбородком в грудь.
К концу встречи Родион уже с трудом ворочал языком, стал нести какую-то чушь, попытался прочитать верлибр собственного сочинения и уснул. Возникла небольшая пауза. Фёдор встал, не обращая внимания на ботинок, который почти касался его ноги.
– Спасибо, что пришли. Извините, если что-то было не так.
Подошла девушка, которую он перепутал с Зофией, подписать книжку. Это был его первый роман «Зверье». Потом Матильда попросила уложить Родиона. Фёдор отвел его на диван. Когда вернулся в зал, все уже разошлись. Он помог Матильде сложить стулья.
– Как вам? – спросила она.
– По-моему, отлично, – сказал Фёдор.
– Серьезно? – удивилась Матильда. – Кстати, та тетя сперла из туалета бумагу и освежитель.
На прощание она сказала:
– Я бы посмотрела какую-нибудь комедию.
– А?
– Ну вы спрашивали, что бы я хотела посмотреть. Комедию какую-нибудь.
– Ага. Но вы же с Родионом.
– Да, я с Родионом. И он сам ходячая комедия.
Фёдор вышел на улицу. Дождь прекратился. У входа стояли Попцов и Каргополов. Они одновременно обернулись. Фёдор закурил.
– Теперь поговорим, – сказал Каргополов. – Какие у тебя ко мне претензии?
– Никаких, – пожал плечами Фёдор.
– А драться зачем полез?
– Пьяный был.
– И все?
– И все. Извини, я спешу.
Каргополов схватил его за рукав:
– Нет, стой. Так дело не пойдет.
– А как?
– Будем драться.
– Прямо здесь?
– Прямо здесь.
– Хорошо, – сказал Фёдор. – Начинай.
Каргополов сжал кулаки, оглядел и разжал.
– Нет, я так не могу. Надо по-другому как-то. Ударь меня ты сначала.
– Не хочу.
– В смысле не хочу?! Макс, а можешь ты меня ударить?
Попцов закатил глаза.
– Слушай, пошли посидим где-нибудь. И дело с концом.
– А он? Мы с ним не решили ничего.
– Вань, ну он же предложил тебе его ударить.
– У меня не получается. Пусть он сначала.
– Он же уже тебя ударил. Теперь твоя очередь.
– Это давно было. Я остыл.
– А чего тогда пришел на разборки?
– Ну надо же было выяснить, чего он ко мне полез.
– Выяснил?
– Этого как-то мало. Пьяный… И все?
– Ладно, – сказал Фёдор. – Я полез к тебе от зависти к твоему огромному таланту. Мне очень стыдно за это. Прости меня, пожалуйста. Давай мириться.
Попцов ушел в сторону, закрыв лицо руками. Каргополов смотрел недоверчиво.
– Без шуток?
– Какие шутки? Мне такие толстые романы никогда не написать.
Каргополов высунул язык, убрал, глупо заулыбался и погрозил Фёдору пальцем:
– Дисциплины в тебе нет, вот что!
– Это точно.
Потом Фёдору пришлось с ним обняться и выслушать в ухо небольшую речь.
– Да ты тоже ничего! Молодой еще. Подтянешься! Люби не себя в литературе, а литературу в себе. Понял? Я тебя хотел застрелить даже. Обрезы подготовил. Думал, стреляться будем. Максим мой секундант. Твой – Сельдин. Он согласен был. Я уже место нашел.
– А если бы я тебя? – спросил Фёдор.
– То-то и оно. Или посадили бы. А я в финал «Большой книги» только что прошел. Уже и не до перестрелок стало.
– Поздравляю.
– Спасибо. С новым романом. Не читал? «Верблюжьи звезды».
Попцов курил и смотрел на них.
– У вас там что, встало друг на друга?
– Погоди-ка, – сказал Каргополов, отпустив наконец Фёдора. – Сейчас.
Он забежал в магазин.
– Ну вы даете, Фёдор Андреевич, – сказал Попцов. – Даже не покраснели.
Каргополов вернулся с книжным кирпичом. Открыл, быстро что-то написал и сунул Фёдору в руки:
– Читай на здоровье!
Ему не терпелось поскорее попасть домой и рассказать все Инне. Самое главное – он придумал сценарий. «Это было озарение! Божья искра! Называй как угодно. А суть одна. Все готово! Осталось только записать. Это я быстро сделаю. Теперь времени точно хватит. Инна, знаешь, о чем история? Рассказать? Тебе интересно? О человеке, который умел летать. Погоди, не смейся. Представь такую сцену. Теплый майский день. На подоконнике сидит мальчик лет семи и ждет маму. Он смотрит на залитую солнцем улицу. Мамы все нет. Ему очень грустно. Хотя он привык. Мама часто уходит и где-то пропадает. Но в этот раз ее нет слишком долго. Мальчик тоже хочет на улицу. К тому же в его жизни наступило особое время. Летние каникулы. Он только что закончил первый класс. Неповторимое чувство. Ладно, это все лирика. И литература. А я пишу сценарий. Но как-нибудь и это покажу. Дальше. Мальчик внезапно понял, что всему помехой окно. Если его открыть, мама придет быстрее. Какое-то детское суеверное чувство. Он открыл окно, залез на подоконник, сел и свесил ноги. Проехал, тарахтя, грузовик с надписью „Хлеб“. На забор детского
