только бы хватило денег, – лихорадочно думала Маруся. – Какая я бестолковая! Приехала на пустое место. И чем я думала? И Лешка тоже хорош, он-то все знал!»
Лешка был в штабе. Маруся осваивала пространство. И вот результат – новая люстра. Дернул же черт заглянуть в электротовары! А там эта добрая женщина Оля, всучившая люстру «каскад». Там же Маруся узнала, что об этой красоте мечтали многие советские женщины. Пластиковая, стилизованная под хрусталь, пошлая до невозможности – настоящий эталон дурного вкуса, деревенщина в самом плохом смысле. В общем, китч и кошмар.
Маруся смотрела на люстру и не понимала, что делать. Как отказаться, когда соседки ахают от восторга? Пыталась всучить люстру Лиде, но та отказалась:
– Еще чего! Ольга дала тебе, в знак, так сказать, симпатии. А тут я! Не, не возьму!
Все это время Маруся привыкала. Привыкала к ужасной квартире, в которой жить, казалось, невозможно. Привыкала к крайне скудному быту, к вечному дефициту то одного, то другого.
Соседки рассказывали, что в пятидесятые годы было совсем плохо, но офицерские семьи получали в военторге пайки: тушенку, компоты, сухофрукты – они и были основным лакомством. Иногда рыбаки приносили красную рыбу, но ее оставляли на праздники. А вот овощи были в сушеном виде: картошка, лук, морковь. Хлеб весовой. Выходит, сегодня не сложности, а так, небольшие трудности?
Раньше за нее все делала Ася: доставала продукты, стиральный порошок, импортное мыло, польские кремы, югославские лаки. И в самые сложные времена умелица Ася могла приготовить кашу из топора: обед из синей и тощей курицы или куска говядины, состоящего практически из костей.
Из Уразова привозили овощи, например, вкуснейшую рассыпчатую картошку. Зимой шли в ход квашеная капуста и соленые помидоры. В пору, когда были трудности с хлебом, Ася пекла лепешки. В буфете стояли закрутки: грибы, огурцы, варенье. Никогда, ни разу в жизни Маруся не задумалась о том, как что-то купить, а потом еще и приготовить.
Привыкала она и к новым подружкам. Дом был устроен наподобие общежития, и по правилам общежития двери не закрывались, а если и закрывались, то никто и не думал с этим считаться, стучали громко и в любое время. Менялось все только тогда, когда возвращались из похода мужья. Семьи жили в томительном ожидании. Вдруг откуда-то возникал слух: идут! И все тут же бежали на берег. В каждую семью приходил праздник. Из кухонь шли запахи пирогов, дети писали приветственные плакаты, готовили концертные номера. Жены делали укладки и надевали выходные платья, а усталые отцы терпеливо и добросовестно смотрели акробатические этюды и слушали песни и стихи. А потом на этажах наступала оглушительная тишина – мужчинам был нужен покой.
Но и в эти священные дни женщины сновали по лестницам – кто с тарелкой пирожков, кто с миской салата, кто с жареной рыбой, кто похвастаться только что сшитой обновкой, кто с письмом от родных, кто с последними сплетнями. А кто-то просто с вязаньем или с пачкой сигарет – посидеть, поболтать, пока муж отдыхает.
От этого Маруся уставала больше всего. Все понимала – и про поддержку, и про сплоченность, и про взаимовыручку. Без этого здесь просто не выжить. А все равно уставала. Хотелось тишины – подремать, почитать, вспомнить прошлое.
Как странно, у нее впервые появилось прошлое! Да-да, именно прошлое, жизнь в Мансуровском, институт, загулы с подругами, безответная любовь к Р.
Ее тайны и ее прошлое.
Когда наступало отчаяние и подкатывали слезы, Маруся ругала себя и давала слово, что это больше не повторится. Но как же она скучала по папе и Асе, по любимой и вредной Юльке, по Москве, по Мансуровскому, по высоченным тополям и пахучим липам, по пышным кустам сирени, по московскому мороженому, по бородинскому хлебу, по широким проспектам, узким улочкам, фонтанам, памятникам, скверам.
И хоть сто раз говори, что сопки и холодное море прекрасны, а северное сияние – одно из чудес света, пейзаж за окном удручал.
Конечно же, было и хорошее. Девочки – так называли друг друга офицерские жены – в любую минуту были готовы прийти на помощь, забегали по сто раз на дню, что-то приносили, чем-то делились, учили Марусю вязать и варить варенье, вздыхали, глядя на ее растерянность, проявляли невозможное терпение, жалели ее, по-доброму посмеивались, утешали, что все со временем наладится. Но иногда Марусе казалось, что и сами они не очень в это верили.
Верила ли Маруся? Верила ли, что привыкнет, обживется? И, кстати, какие у них с Лешкой перспективы?
А перспективы были примерно такие – после второго, ну или третьего, если не повезет, похода офицерским семьям полагалась отдельная квартира. В таком же доме, с такими же условиями, но отдельная, служебная, почти своя. В ней можно сделать ремонт, переклеить обои, побелить потолки, поменять линолеум, с ремонтом помогут друзья. Можно купить новые люстры, и Маруся наконец выкинет ненавистный пластиковый «каскад».
У них будет спальня и зал. Здесь говорят «зал», а не «гостиная». Ну зал так зал, какая разница. Можно купить телевизор, кресла и ковер. Ковер обязательно, это и здешняя мода, и статус, и признак достатка, но главное – с ним тепло.
У них станет все как у всех, как положено. Только не будет всей ее прежней жизни, привычной и любимой… Никогда.
Перевестись в Москву нереально. В Ленинград возможно, но и это через много лет, да и нужны веские причины. «Когда-нибудь, – говорит Лешка, – когда-нибудь». – «Когда это – когда-нибудь? – хлюпая носом, спрашивала Маруся. – В другом веке?» Лешка злился: «А я тебе врал?»
Выходит, они проживут здесь, в поселке, лучшую часть своей жизни. Без родных, без Москвы, без всего, что ей дорого и что она любит, а лет через двадцать или больше их переведут. Но совсем не обязательно в Ленинград! Скорее всего, в другой военный городок, куда-нибудь на Балтику, это тоже Северный флот. Конечно, Балтика – это неплохо, но все тот же военный городок, такая же квартира в пятиэтажке, тот же клуб и женсовет, самодеятельные концерты на праздники, поездки в близлежащий город за тряпками, обмены рецептами кекса или квашеной капусты, походы за ягодами и грибами, заготовки, бесцеремонный стук в дверь, телевизор, два кресла, долгожданный отпуск, вечный спор – Москва или юг, теплые края, о которых мечталось всю зиму. И компромисс – три дня в Москве по дороге в Сочи или в Ялту и три дня на обратном пути. Все, без вариантов.
Это и есть счастливая семейная жизнь, свой маленький мирок, своя пристань. Ты же сама это выбрала, а, Маруся? И все, успокойся, уймись, как говорила бабушка Галя. Разве ты
