- Феликс Эдмундович, но ведь это же чернильница Ясика.
- Эта роскошь ему сейчас не нужна... - слышен резкий ответ.
Да мало ли этих, на первый взгляд незначительных, но таких замечательных фактов!
И вот наконец последнее утро. У Дзержинского под глазами мешки. Лицо узкое, бледное. Он не спал всю ночь, готовясь к своему последнему выступлению. Сколько цифр, выкладок, балансов! И каждую цифру он обязательно проверял лично. Он не доверял арифмометрам и счетным линейкам. Своим мелким почерком по два, по три раза он проверял каждую колонку цифр... Он внутренне горит. Он сгорает. Он не может успокоиться. Он смотрит на часы.
- Феликс Эдмундович, выпейте хоть стакан молока.
Дзержинский неукротимым жестом отталкивает стакан:
- Молока? Не надо.
Он ходит широкими шагами по кабинету:
- Не надо! Я им брошу карты в лицо!
И он стремительно уходит, торопясь на Пленум ЦК.
И там звучит его страстный, неукротимый голос, покрывающий жалкие реплики Каменевых, Троцких и К°, мощный голос человека, которому ненавистна ложь, который умеет бесконечно, глубоко любить, но и жгуче, неукротимо ненавидеть...
"...А вы знаете отлично, в чем заключается моя сила, - говорит он, обращаясь к оппозиции. - Я не щажу себя никогда... Я никогда не кривлю душой, если я вижу, что у вас непорядки, я со всей силой обрушиваюсь на них..."
И, рванув на себе воротник рубахи, судорожно протягивая белую руку к пустому графину, неистовый Феликс продолжал говорить, громя противников и судорожно делая последний вдох...
1936
НЕЗАБЫВАЕМЫЙ ДЕНЬ
Мы взошли на крыльцо и стряхнули веничком снег с ботинок.
В избе стоял синий свет зимних сумерек. Бревенчатые стены. Зеркало под полотенцем. Рыночная копия с шишкинского леса. Зелень комнатных растений. Икона. Под нею квадратный дубовый стол на толстых ножках. Камчатная скатерть. Над столом электрическая лампочка с прилаженным к ней зеленым стеклянным абажуром. Портрет Ленина.
М.Ф.Шульгина, высокая красивая старуха с тонким белым лицом, впустила нас в комнату.
- Милости просим. Присаживайтесь.
Мы сели.
Она пошла в соседнюю горницу и через некоторое время вернулась, держа в сухих, тонких руках "венский" стул.
Это был обыкновенный, дешевый, "венский" стул - черный, облезший от времени.
Она поставила его вверх ножками. На оборотной стороне круглого сиденья было написано карандашом:
"На настоящем стуле 9 января 1921 года сидел т.Ленин на общем собрании деревни Горки в доме В.Шульгина".
Семнадцать лет прошло с того дня. И вот в той самой избе, за тем самым столом, за которым тогда сидел Ленин, собралась группа колхозников деревни Горки, ныне колхоза Горки имени Владимира Ильича Ленина.
Их четверо: Алексей Иванович Буянов, Марья Федоровна Шульгина, Алексей Михайлович Шурыгин, Марья Кирилловна Бендерина.
Они вспоминают этот незабываемый день.
Все было очень просто.
Товарищ Ленин жил под Москвой, в двух верстах от деревни, в совхозе.
Крестьяне решили пригласить товарища Ленина к себе в деревню "поговорить о жизни". Два человека, представители общества, отправились к Ленину. Он принял их моментально, выслушал просьбу и тут же деловито назначил день и час встречи: 9 января, в шесть часов вечера.
Ровно в шесть часов вечера 9 января по новому стилю (а по старому стилю 27 декабря 1920 г.) возле избы крестьянина В.А.Шульгина, самой просторной избы в деревне, остановились сани парой, из которых вылез небольшой, коренастый человек в шубе.
- Вот здесь вот, подле окна, сел Владимир Ильич, а рядом с ним села Надежда Константиновна, - сказала хозяйка избы М.Ф.Шульгина, показывая на стулья, на стол, на окна, не торопясь, как бы вызывая в памяти своей давнюю, но дорогую картину.
- Владимир Ильич снял шубу и приладил ее на спинку стула, к окну, чтоб не дуло сзади, - прибавил А.М.Шурыгин.
А.И.Буянов ласково, задумчиво улыбнулся:
- В таком простеньком, знаете, сереньком костюмчике, в галстуке... облокотился на этот самый вот стол, оглядел всех и прищурился, словно прицелился...
- А народу набилось в комнату человек восемьдесят, да еще человек двести не взошло, и они стояли снаружи, на улице, заглядывая в окна.
- И начались разговоры?
- Разговоры?.. Да как вам сказать... Собственно, это нельзя назвать "разговоры". Нам Владимир Ильич прежде всего сделал доклад о международном и внутреннем положении. Мы ведь в то время, знаете, если правду сказать, насчет политики были ни бэ ни мэ. И вот Владимир Ильич сделал нам обстоятельный доклад. Часа полтора говорил. Все затронул. Все вопросы. И знаете, так просто говорил, так ясно, понятно. Он говорил о том, что крестьяне должны объединяться в товарищества (артели), что надо всячески поддерживать родную Красную Армию, что не следует бояться трудностей, неполадок, а надо смело вмешиваться в управление государством, искоренять пережитки старого режима - взяточничество, бюрократизм, косность, лень, безграмотность... Мы все слушали его затаив дыхание...
- А как раз был третий день рождества. В некоторых избах готовились вечеринки. И представьте себе, ни одни человек не ушел домой, пока не кончилось собрание...
- Потом завязалась общая беседа. Но опять-таки то не была беспорядочная болтовня, а вопросы и ответы в строгом порядке, коротко, деловито, серьезно. И записывалось все в протокол. Честь по чести.
- Ну конечно, не обошлось без смеха. Вдруг посреди этого серьезного государственного разговора берет слово Соловьев. Портной. Он уже умер. Берет слово Соловьев и спрашивает Владимира Ильича: дескать, как мне при теперешнем состоянии транспорта перевезти из Саратовской губернии свои подушки?
- Весь народ, конечно, так и повалился от хохота. Соловьев тут же понял, что сморозил глупость, покраснел как рак... А Владимир Ильич только на него бегло взглянул, еле заметно усмехнулся и сделал вид, что не расслышал. Перешел к другим вопросам. Не захотел человека окончательно сконфузить перед обществом. Очень деликатно поступил Владимир Ильич. И мы сразу поняли ту деликатность и очень оценили ее.
- И электричество нам Владимир Ильич помог провести, - сказала хозяйка. - Тогда у нас еще электричества не было. Товарищ Ленин сам внес предложение, чтобы в нашу деревню провели электричество из совхоза. И тут же вынесли постановление провести в деревне электричество. И вот с тех пор, видите, как у нас в деревне светло. Тоже нам память об Ильиче.
- Никакой мелочью не гнушался Владимир Ильич, - заметил А.И.Буянов. - Я как раз в то время служил в Красной Армии и был в отпуску. И хозяйство у меня было очень бедное, а изба совсем развалилась. Я просил в земельном управлении, чтобы мне дали избу. А они там волынили и не давали. Вот я, пользуясь случаем, и обратился к товарищу Ленину. Он выслушал меня внимательно и спросил народ: "Правильно он говорит?" - "Правильно". Тогда Ленин попросил секретаря записать в протокол, чтобы мне дали избу. И дали. А через некоторое время везу я через лес строительные материалы для своей новой избы. Встречаю Ленина. Идет Ленин с ружьем. Сразу меня узнал. "Здравствуйте, товарищ Ленин". - "Здравствуйте, товарищ Буянов. Ну как, дали вам избу?" - "Дали. Вот материал везу". - "Ну вот, видите, говорит, надо уметь на них нажать..." И усмехнулся...
Часа три-четыре продолжалось незабываемое собрание. На прощание товарищ Ленин сказал:
- До свиданья, товарищи. Подождите немного. Скоро, очень скоро у нас наступит замечательная жизнь.
Сейчас мимо избы, где семнадцать лет назад Ленин говорил с крестьянами о будущей замечательной жизни, тянется великолепное асфальтовое шоссе. Мелькают автомобили.
Над снегами четко рисуются силуэты мачт для передачи тока высокого напряжения.
В совхозе имени В.И.Ленина выстроена изумительная школа-десятилетка: громадные окна, паровое отопление, блеск паркета, чистота, уют...
И веселые ребята выбегают после уроков в "парк пионеров", где за оснеженными елями садится дымное, морозное солнце...
1938
СТРАНА НАШЕЙ ДУШИ
Тридцать лет - это ничтожно мало и вместе с тем бесконечно много. Для государства это мало. Для человека - более половины сознательной жизни. И все же, когда я - человек и гражданин - думаю о Советской власти, у меня нет ощущения двойственности. Это происходит потому, что Советская власть гораздо шире общепризнанного понятия государственной формы.
Советская власть не только форма государства. Она также и моральная категория.
Гоголь говорил о "душевном городе". Мы должны говорить о "душевном государстве", о "стране нашей души", где личность советского человека и советского гражданина не противопоставлены друг другу. Они слиты воедино не только во времени и пространстве, но - и это главное - в великом и вечном чувстве мировой справедливости.
Есть люди, которые не могут вырваться из плена древних представлений о природе человеческого общества.
