избегала встречи с Ильей, избежать ее все же не удалось. Это была словно проклятая временная петля, в которой все уже произошло, все известно заранее, но только не тебе – кому угодно вокруг, но только не тебе. Петля, которая сжимается все теснее, превращая каждый твой свободный выбор в уже предрешенное кем-то действие. И, что бы ты ни делал, финал всегда будет одинаков.
Вилин был разгневан и встревожен одновременно. Лунь не отвечала ему. Конечно, он и сам натворил дел, пренебрег ею, но был уверен, что ему все сойдет с рук. Когда Лена не ответила на его седьмое письмо, написанное в состоянии сильного алкогольного опьянения, Илья забеспокоился всерьез. Ему казалось, он был уверен, что нечто существенное, самое существенное в его жизни, ускользает у него из-под носа, утекает, как вода сквозь пальцы. Он чувствовал себя полным идиотом.
С того момента как они с Наташей зашли в то кафе, в Илье поселилось смутное предчувствие. Даже не предчувствие это было, а крепнущая уверенность в том, что что-то идет не так, как должно идти. Он не знал, что и где именно, и почему, не мог знать и не мог видеть, но чувствовал – где-то что-то не в порядке. И все разладилось именно по его вине. В это же время, когда Вилин стал нервничать, Лена совершала попытку суицида. Они все еще были ментально связаны и чувствовали друг друга.
С того дня, несмотря на то, что сам Илья считал себя безукоризненно счастливым, необъяснимое беспокойство скреблось внутри него. Вилин все чаще смотрел куда-то вдаль, мимо Наташи, чаще пропускал мимо ушей ее слова, думая о своем, все чаще его улыбка замирала в самом неестественном положении. И все чаще он выпивал.
«Что же я делаю не так? Мы любим друг друга. Я нашел свое настоящее счастье. Передо мной женщина, предназначенная мне судьбой. Разве не это – главное?» – думал Вилин, позабыв о двух женщинах, которые его действительно любили, пусть и так по-разному.
Беспокойство крепло все сильнее, когда он обнаружил, что Лунь отчего-то игнорирует его письма. Сначала это вызвало недоумение, но Вилину некогда было отвлекаться на подобное. У него была Наташа, и она нуждалась в его внимании. Вилин готов был целовать ее ноги. Но своей затеи мужчина не оставил. Он написал второе письмо, третье, и когда ответов все не было, Вилин понял, что испытывает столь несвойственную ему гневливость. Она посещала его кратковременными вспышками. Он заливал ее алкоголем.
– Что-то случилось, милый? – приторно спрашивала Наташа, неожиданно входя в комнату.
Илья убирал ноутбук с колен, и на это же место садилась Наташа, обнимая его за шею.
– Все в порядке, – отвечал он, перебарывая раздражение, и целовал молодую женщину, упиваясь ее теплом и красотой.
Вначале ее ласки помогали забыть о письмах, оставленных без ответа. Наташа стала его миром. Но почему-то этот мир начал сжиматься… Вилин знал, что его безграничная, слепая любовь к Наташе покрылась сеточкой трещин, как подсыхающая глина. Пока что они безвредны, и, возможно, лишь кажутся ему, а не существуют в действительности. Но мужчина все чаще вспоминал о Луни, хмурился, сжимал губы. Это заставляло Наташу беспокоиться. Она пыталась расслабить его своей нежностью, однако это лишь более раздражало Вилина.
И вот, не получив ответа на последнее письмо, Илья всерьез заволновался и как никогда ясно увидел те самые трещины, паутиной бегущие по его чувствам к Наташе. Корка окончательно высохла и готова была осыпаться. «Лунь, Лунь, Лунь, – назойливо крутилось в голове, и с этим ничего нельзя было сделать. – Где она? Что с ней? Почему она не отвечает?»
Вилин решил, что самое время отправиться прямо к ней домой и все выяснить.
– Почему я раньше не додумался до этого? – спрашивал он по пути у неба, деревьев, весеннего теплого солнца, но ответа не было и не могло быть.
Место, где жила Лена, всегда неприятно поражало Илью Алексеевича. Это была одна из тех тупиковых улочек, словно застрявших в начале девяностых. Разбитая дорога, вечная грязь, убогость, покосившиеся саманные домики, низко висящие провода, деревянные прогнившие заборы, домашняя птица повсюду, искоса поглядывающие из окон люди… И как в таком захолустье может жить столь умная, неординарная личность, как Лунь? Каждый раз Илья задавался этим вопросом, и ответ находился сам собой:
«Счастливый человек никогда не создаст ничего гениального – у него в творчестве, в самом созидании, нет никакой нужды. Только оставленный всеми, несчастный, забитый, даже озлобленный и часто вследствие этого психически нестабильный человек способен создать нечто потрясающее. Счастливец не напишет хорошей книги, не нарисует шедевра. Искусство – удел тех, у кого не сложилась жизнь».
К таким выводам приходил Илья. И сразу вспоминал о вечном скитальце-мученике – о Достоевском, которого он так любил. У Лены жизнь складывалась пусть не подобным, но весьма схожим образом.
«Кто я для нее? – вдруг спросил себя Илья, оказавшись у нужного дома. – И кто же для меня она?..»
Он пару раз громко ударил по забору. Навзрыд залаяла соседская собака. Никто не выходил. Вилин ударил еще и еще, начиная злиться.
– Иду! Хватит греметь! – услышал он этот голос, такой родной и далекий одновременно.
И в этот момент вздрогнул и понял, что никакой Наташи будто и не было.
Лена показалась у калитки, наскоро запахиваясь в легкий халат. Простая ткань обхватила ее силуэт, очертив тонкую талию. Девушка окинула Вилина вопросительным взглядом и отвернулась. Мужчина даже не представлял, скольких усилий ей стоит не расплакаться прямо сейчас. Ноги едва держали ее.
– Весьма неожиданный визит, – она старалась на него не глядеть.
Вилин свел густые брови к переносице. Он чувствовал – она делает вид, что ей все это безразлично. Но не понимал, почему.
– Здравствуйте, Лунь.
– Доброго Вам дня.
– Почему Вы не отвечали на мои письма? Я волновался. Думал, с Вами что-то стряслось.
– Стряслось. Но это уже не важно. Вы на мои письма тоже не отвечали. Вероятно, были слишком заняты. Я вот тоже была слишком занята для таких пустяков, как переписка с вами. В жизни есть вещи и более ценные, знаете ли.
От Лены веяло такой фальшью и наигранностью, что Илья почти отшатнулся от нее, как от чумы. Это была не Лунь, кто угодно, но не Лунь. Неужели она всегда была такой язвительной?
– Что это с Вами? Я Вас не узнаю.
– Я тоже сильно ошибалась в Вас, так что взаимно, Илья Алексеевич.
– Так Вам… все известно, верно?
– Это уж точно. Так зачем Вы пришли сюда?
– Узнать, в порядке ли Вы.
– Забавно. Некоторое время назад, когда Вы исчезли без вести, я с тем же вопросом подошла к Полине. И знаете, что? Она на меня наорала. Она и Ваша жена были
