Намбассе за десять лет до этого. Не хочу тебя утомлять, просто пытаюсь дать представление о том, как все это было для нас, поскольку мы связаны не только друг с другом, но и со всеми, кто живет в то же время, что и мы.
Время будет играть с тобой в игры. То, что кажется правильным сейчас, не обязательно будет представляться таковым потом, но, сожалея о прошлом, не стоит судить с позиции себя сегодняшней, надо стать собой в прошлом. Если тогда все было правильно, значит, больше тебе не о чем беспокоиться. Каждый день уникален. Нам не дано путешествовать во времени. Родная, я не буду говорить, чтобы ты не подпускала к себе беду. Иногда она просто приходит, такова жизнь, но я скажу так: не позволяй беде причинить тебе вред, сохраняй то, что делает тебя уникальной и ни на кого не похожей. Здесь я видел столько снега, насколько хватает взгляда, а он все идет и идет, иногда несколько дней подряд. Трудно поверить, что не бывает двух одинаковых снежинок, но это правда, в каждой из них есть рисунок лучей, пластин и льдинок, они такие хрупкие, но каждая из них занимает свою уникальную крохотную частицу пустого пространства и тишины.
Я до сих пор хорошо помню твою маму, Эмбер. Она была единственной, кто читал меня, как открытую книгу, никто не умел вызывать у меня улыбку, как умела она, один только ее смех мог заставить меня хохотать, никто и никогда, кроме нее, не побуждал меня чувствовать себя живым – настолько, что с любым другим человеком это была бы не жизнь, а пустое существование, как обратная сторона картины, не предназначенная для зрительских глаз. Конечно, так было до тех пор, пока я не узнал о твоем существовании, и тогда цвета, оттенки и нюансы проступили на поверхности, как у импрессионистов. Ты вдохнула в меня новую жизнь, Грейси, научила, что небо всегда меняется, что, пока мы живем, всегда есть что-то новое. Самым прекрасным подарком, который Эмбер когда-либо дарила мне, была ты, а еще – любовь, которую я никогда не знал раньше, спокойное, простое счастье быть отцом. Ты никогда не должна забывать, Грейси, как сильно тебя любила твоя бабушка. И не сомневайся, Эмбер очень любила тебя, несмотря на то что не могла демонстрировать свою материнскую любовь. Какими бы ни были ее недостатки и слабости, я любил твою маму всем сердцем и хочу отдать ей должное, даже если это будет последнее, что я сделаю.
Вся эта нелепая симуляция, притворство были только для того, чтобы защитить тебя, гарантировать безопасность. Но чем больше я об этом рассказываю тебе и думаю, тем сильнее сомневаюсь. Возможно, лучший способ защитить тебя – просто заткнуться. Правду иногда переоценивают. Нужно учитывать потенциальный психологический вред для тебя, возможность того, что это приведет к неприятностям, что меня посадят в тюрьму, что я не смогу заботиться о тебе. Нет, это слишком большой риск, безумная идея того не стоит. Я не собираюсь причинять тебе горе – это слишком страшная правда, чтобы рассказывать о ней, особенно по прошествии времени. Как только маски будут сорваны, их не наденешь обратно. Но я, по крайней мере, облегчил душу, это поможет мне справиться и двигаться дальше. Если уж на то пошло, несколько маленьких ошибок в жизни – это нормально, просто не делай больших, как я. Лучше живи в соответствии со всем тем, чему мы с бабушкой тебя научили. Не переходи черту. Я прослежу за этим.
Я должен порвать этот дневник на маленькие кусочки и развеять их на катабатическом ветру, танцующем со снежинками при каждом снегопаде, и пусть они тоже летят, как снежные хлопья. Все слова на этих кусочках останутся неизвестными для всех, но в то же время сохранятся навсегда. Вот и все, конец пути в месте, где нет дорог, где снег покрывает все. Я замолкаю. Всего доброго. Конец.
4:00 утра, 27 февраля 1991 года
Это пишет Бертран. Ты не отметился на базе, как должен был, в книге учета, и не написал, когда собираешься вернуться, это было не к добру. Так что в это зверское время, которое я здесь указал, я покинул базу и отморозил себе задницу, пока шел по твоим следам, огромным и глубоким, будто это прошел отвратительный йети: что ж, найти тебя было проще простого. Тебе повезло, засранец, что я был на стреме. Один неверный шаг, и ты мог бы утонуть с головой в снегу: здесь никогда не знаешь, что может случиться. Когда я уже превратился во фруктовый лед на палочке, я добрался до конца твоих следов перед новым хребтом и – на это ушло время – сумел собрать большую часть того, что ты разорвал. Черт побери, я, конечно, подозревал, что ты планируешь это сделать, хотя опасался и худшего, когда вчера, придя сюда, увидел, что ты выбросил в мусорный бак это печатно-печатное чудовище, которое ты называешь «текстовым процессором» и которое, кстати, я взял на себя обязанность вернуть на его законное место под твоей койкой. Ты мог подумать, что я вчера ночью задавал такого же храпака, как наши соседи по комнате, но на самом деле я следил за тобой, пока ты возился в шкафчике и потом крался через заднюю дверь, стараясь быть тихим, как мышка. Как же я был рад, что принял меры предосторожности, когда у меня была такая возможность. Если тебе интересно, я это делал, пока ты часами заседал в туалете.
В ближайшее время я передам тебе всего лишь копию оригинала, да, бумага не лучшего качества, но, по крайней мере, я сохранил содержимое в безопасности. И если тебе взбредет в голову разорвать на куски и этот экземпляр, не волнуйся, еще один у меня припрятан в надежном месте. Прости, мне тоже есть в чем признаться. Все это время здесь, глядя на тебя, я просто изнывал от любопытства, что ты там такое пишешь при каждом удобном случае. Я должен был знать, это было сильнее меня, как будто это гора, а значит, на нее надо взобраться. Я надеюсь, ты поймешь. В прошлом ты всегда рассказывал мне, что происходит в твоей жизни, а здесь вдруг заделался молчуном, и я никак не мог понять, что творится в твоей голове. И вот однажды я увидел, как ты убираешь дневник в шкафчик… и, в общем, все. Сначала я лишь украдкой заглянул, прочитал несколько отрывков, мне было интересно, есть ли там что-нибудь о нас, и потом, это ты виноват, что я просто не мог остановиться. Я продолжал читать новые части, когда ты искал свои космические камни, мыл посуду или спал. Да ладно, я же не взламывал твой шкафчик: там ни замка, ни кода. Хотя да, да, я прекрасно понимал, что мне не следовало так поступать. Но я должен был знать, чем все закончится.
Прости мне мою человеческую слабость. Если ты простишь меня, я прощу тебя за то, что ты назвал меня «помощником Санты» и «психом в лесу». Так получилось, что Орели выбирает для меня одежду, у меня самого не так много времени на это не слишком интересное занятие, а для того, чтобы поддерживать добрые отношения с женой, с которой прожил тридцать четыре года, надо проявлять благодарность за ее добрые дела, и неважно, нравится мне то, что приходится на себя напяливать, или нет. Так получилось, что брат моей жены работает в ресторане, оттуда и моя промокепка. Что касается моего живота, там, где я живу, нужно иметь мяско, чтобы защититься от холодов. И если мне иногда нужно выпить, чтобы немного разжечь тридцатичетырехлетний брак, что ж, я могу жить и с «носом пьяницы», если уж Орели может! Однако я настаиваю, чтобы ты отдал должное моей «большой кустистой бороде», которую ты описываешь как «железную губку». Я живу в суровом климате, поэтому мне не очень хочется отморозить себе
