Который день графа мучила нелепая фраза, услышанная в недавнем сновидении, утащившем его в будущее, на расстояние почти в два века... Там от женщины, облаченной в уродливый белый халат, он услышал: "Нормализация темпа речи - основная задача логопеда..."
Эти слова липли к нему, как мухи, сумевшие пережить зиму в обитом темно-малиновым бархатом кабинете. Что значит "нормализация темпа речи"? Наречие был русское, но не имевшее никакого отношения к тому, пусть даже варварскому, но звучному языку, на котором объяснялись племена на востоке Европы. Кто такие логопеды? Лотофаги-пожиратели лотосов из гомеровской "Одиссеи" или какое-то новое дикое племя? Мой старый знакомый, царь Персии Ксеркс, в будущем превратился в Ксерокса, сокрушившего в битве некоего Кэнона. Когда и где произошла эта битва? Кто такой Кэнон? Он о таком не слыхал. В ряду исторических личностей не было никакого Кэнона!.. Как здесь разобраться, что к чему? Или объявление, помещенное в одной из газет, которую ему довелось перелистать во сне: "Одежда из Италии на вес". Одежду обычно шьют на заказ. Даже в России! По крайней мере так было, когда ему в начале шестидесятых довелось посетить эту страну...
С грядущим всегда так. Редко, когда ему удавалось добраться до подспудного смысла видений и пророчеств, приходящих из завтра. Только душевный настрой, ощущения, испытываемые во время погружения в транс, не забывались и сохранялись надолго.
Что касается легенды, то после прочтения стало совсем невесело. Даже с точки зрения химии она не выдерживает критики, ведь всем должно быть известно, что огонь является стихией разрушительной, ни в коем случае не созидательной! Сен-Жермен всегда утверждал, что только невежды могут связывать надежды на создании философского камня, на обновление общественных нравов с умертвляющим жаром или с горнилом революции. Верхом неразумия является вера, что с помощью огня можно создать что-то новое. Да, имя Хирама упоминается в Библии, но выводить из этого свидетельства столп веры! Извечная попытка сотворить себе кумира... Он глянул на помертвевшее небо, горы на закате ещё улавливали и преломляли гаснущее сияние. Неожиданно небосвод заиграл всеми цветами радуги, но перевес оставался за густо-красным, победным. Через несколько мгновений сияние обернулось жемчужным блеском. Следом горы вспыхнули ещё раз и угасли окончательно, только дробящиеся световые столбы ещё указывали путь на Восток. Там таился ответ, туда следовало направить стопы. Граф определенно догадывался об этом. Судя по предсказаниям во сне, только в Гималаях ему суждено было обрести вечный покой. Здесь, в Европе - никогда!.. Но было лень трогаться с места, спускаться в долину, затем трястись по поганым швейцарским дорогам в сторону Венеции. Там ждать оказии, чтобы отправиться в Индию. Добраться до Калькутты полдела, надо было ещё составить караван до Дарджилинга и только потом идти в горы. В молодости он шагал не задумываясь, куда сердце позовет. Так и кружил вокруг Гималаев - то со стороны Индии зайдет, то в Китае издали глянет на сияющие вершины. В первый раз он рискнул войти в страну света в пятидесятых годах прошлого века, во время второго путешествия в Индию, которое совершил вместе с генералом Клайвом, обвиненным в последствии в чудовищных злоупотреблениях и безжалостном ограблении туземного населения. Но об этом после - генералу Клайву и путешествиям в Индию граф собирался посвятить отдельную главу своих воспоминаний. Это будет захватывающее чтиво, здесь он раскроет секрет обработки драгоценных камней, а также даст рецепт особого стекла, которое после огранки никто не сможет отличить от самоцветов.
Что касается легенды! Ох, годы не в радость - он уже начал терять ясность мысли. В Гималаях во время третьего путешествия он познакомился с неким ламой, тоже долгожителем и чудотворцем. Этот гуру* был настоящий святой. Стоит поведать историю его смерти.
Граф закрыл глаза, с помощью привычного набора слов погрузил себя в транс, и молодость - пора, когда ему только-только стукнуло восемьдесят, вновь возродилась перед ним. Скоро растаял прямоугольник окна, в котором блистали покрытые снегом альпийские вершины, потускнела зелень лужка, налились чернотой деревянные столбы, подпиравшие черепичную крышу. В комнате начал клубиться мрак - сначала исчезло ощущение закрытого пространства, затем стали пропадать бумаги со стола. Напоследок мелькнула мысль - братья-масоны, по-видимому, считают меня одним из двадцати семи мудрецов, которым ведома тайна мистического треугольника Хирама? Вечный самообман... Ловушка, в которую разум раз за разом загоняет себя...
На этом обыденность окончательно свернулась. В нос шибанул запах моря, уши придавил грохот ревущего океана, сердце замерло от страха, когда он услышал душераздирающий скрип деревянной коробки, по недоразумению называемой кораблем. Он оказался заперт в обезумевшей каюте, как в гробу, стены пустились в дьявольский пляс, и посреди взбесившегося пространства граф узрел проплывы вздувающихся пузырей - в одном из них он увидел кукольную головку того, кто разрушит прежний порядок, сдвинет с места историю. Точно, это была головка младенца Наполеона...
Значит, третье путешествие в Индию я совершил в 1769 году.
Припомнилась деревянная барка, несколько дней одолевавшая узкие рукава, которых бесчисленное множество в дельте Ганга. По утрам над водой собирался теплый и зловонный туман, разгоняемый лучами тропического солнца. На отмелях и песчаных берегах десятками лежали крокодилы. Каждое из этих животных было от пятнадцати до двадцати футов длины. Иногда на остановках я ходил в лес с английскими офицерами стрелять попугаев. Через три недели по притоку Брахмапутры мы наконец добрались до Дарджилинга, отсюда далее на восток по вьючной тропе. Не могу сказать, что путешествие было безопасным, но как обычно меня спасало знание чужих языков и способность внушить своим спутникам и встречавшимся на пути угрюмым жителям, что нет на свете ничего тайного, которое не стало бы явным. Чем выше в горы, тем миролюбивее становились горцы. Мы продвигались по вековому лесу, заполненному облаками. Распустив хвосты и лохмы, туманы стаями, догоняя друг дружку, бродили по склонам. Солнечный свет придавал им призрачность, с ветвей свисали полосы мертвенно-зеленоватого мха, выступавшие из розоватой сырой взвеси. Казалось, вся страна была погружена в неизъяснимую тревожную тайну.
В тех краях безраздельно царила вера в чародейство, и даже в самых малочисленных поселениях были свои колдуны, передававшие живым вести от богов и умерших родственников. Там я и познакомился с Давасандюпом, обучавших послушников правильно выговаривать "Хик" и "Пхет".
Это очень трудный и важный обряд. С помощью этих слов священнодействующий лама извлекает из тел умерших их души и направляет их на путь праведный.
Прежде всего монах обязан научиться погружать себя в бессознательное, монотонное состояние, затем ему следует собраться с силами и как можно более тонким голосом выкрикнуть "Хик!". Только лама, перенявший от опытного учителя умение выговаривать "хик" с надлежащей интонацией и энергией, имеет право произносить "пхет". Соединение этих двух звукосочетаний влечет за собой необратимое отделение души от тела через открываемое этими магическими словами отверстие в темечке. Если лама произносит их правильно, то стоит ему выговорить их, как он немедленно умрет. Во время выполнения обряда такая опасность ему не угрожает, потому что в этом случае он выступает от лица мертвеца - как бы одалживает умершему свой голос. Так что с душой расстается не лама, но покойник.
После того, как опытный наставник передаст ученику знание, как правильно извлекать душу из телесной оболочки, им остается только научиться издавать звук "хик" с правильной интонацией. Эту цель можно считать достигнутой, если воткнутая в голову соломинка стоит прямо и не падает в течение какого угодно времени. В самом деле, уверяли меня Давасандюп и другие монахи, соответствующее произношение "хик" образует небольшое отверстие на черепе, куда и вставляется соломинка. У мертвеца это отверстие бывает гораздо больше. Меня уверяли, что туда можно просунуть мизинец. Я пробовал, но не смог отыскать на темени покойника никакого отверстия... Если, конечно, его не размозжить ударом пули.
Так бы я и остался в неведении относительно истинной ценности ламаистского учения, если не ужасное происшествие, случившееся с моим наставником Давасандюпом.
Однажды - уже после того, как мы с ним расстались и я отправился вглубь Гималаев - какой-то пожертвователь навестил пустынника, предававшегося созерцанию в дикой местности, и подарил ему небольшую сумму денег для покупки припасов на зиму. Ученик Давасандюпа, побуждаемый алчностью, убил старого учителя и убежал с деньгами.
Злодей не сомневался в смерти старика, но лама вскоре очнулся. Нанесенные раны были ужасны и он страдал. Чтобы избавиться от мук, старик погрузился в созерцательное, отрешенное состояние, родственное животному магнетизму. В такие моменты тибетские монахи способны достигать полной концентрации мысли, снимающей всякую чувствительность. Через несколько дней другой ученик решил навестить наставника. Лама лежал, закутанный в одеяло и не подавал признаков жизни. Нестерпимый смрад окружал его. Ученик бросился к старику, принялся тормошить его, расспрашивать. Тот, придя в себя, рассказал ему о своем несчастии, и молодой послушник хотел сейчас же бежать в ближайший монастырь за лекарем. Однако учитель запретил ему звать кого бы то ни было.
