работал в принстонском Институте высших исследований, а надо было их в тысяча девятьсот пятидесятом вложить в ЭВМ или, допустим, в ксероксы, в «Полароиды», и хотя жить тебе оставалось всего пять лет… — Тут эксперт пальчик поднял, дескать, Эйнштейн сам должен сообразить, как бы вышло здорово.
— Так я бы в этом случае разбогател? — спрашивает Эйнштейн.
— Скажем так: обеспечил бы материальную сторону жизни, осторожно говорит эксперт. — Но ты ведь опять… — Брови у него вверх лезут.
— Заснул у пульта? — Эйнштейну было приятно, что угадал с ответом.
Эксперт поднимается из-за компьютера, руку протягивает, а Эйнштейн вяло так ее пожимает.
— Сам видишь, доктор Эйнштейн, — говорит эксперт, — нельзя же все на волю Божию сваливать, правильно? — И вручает Эйнштейну пропуск в Эдем. — Рады тебя видеть.
Ну, Эйнштейн и отправляется в кущи, скрипочку свою любимую несет. Эксперта он уж из головы выкинул. Ему бессчетное число раз доводилось пересекать границы. И каждый раз нужно было ответить на дурацкие вопросы, дать пустые заверения, подписать бессмысленные бумажки.
Но только он в Эдеме очутился, видит, все тут мучаются из-за того, что им эксперт сообщил. Пара одна супружеская особенно мучается: они птицеферму завели в Нью-Гэмпшире, обанкротились и руки на себя наложили, а тут выясняется, на их земле были самые большие в мире залежи никеля.
Четырнадцатилетний паренек из Гарлема, которого в уличной драке убили, узнал от эксперта, что на дне водостока лежало кольцо с брильянтом в два карата, а он проходил мимо каждый день, ничего не зная. Кольцо было как раз то что надо, не краденое, никто о нем не заявлял. Продал бы это кольцо хоть за десятую долю его стоимости, допустим, за четыреста долларов, а потом — так ему эксперт сказал — надо было пустить эти деньги на покупку и перепродажу входивших тогда в моду диковинок, в особенности какао, вот и переехал бы с матерью да сестренками на Парк-авеню, в собственный дом, и в Эндовер бы поступил, а затем в Гарвард.
Опять Гарвард!
Жаловались Эйнштейну в основном американцы, поэтому он и решил обосноваться в американском секторе Эдема. Это и понятно, он ведь еврей, значит, к европейцам сложные чувства испытывает. Хотя к экспертам не одних лишь американцев направляли. Все через этот опрос должны были пройти — и пакистанцы, и пигмеи, и даже коммунисты.
Уж такой у Эйнштейна был склад ума, что он всю эту экспертизу забраковал, и прежде всего по соображениям математики. Прикинул он и получилось вот что: если бы каждый живущий на Земле в полной мере использовал любую предоставляющуюся ему возможность, становясь миллионером, а там и миллиардером, то бумажных денег пришлось бы выпустить столько, что за три месяца их стоимость перекрыла бы стоимость всех природных богатств во вселенной. И еще: в таком случае не осталось бы никого, кто какую-нибудь полезную работу делал бы.
Тогда Эйнштейн подает Богу свое обращение. Он полагал, что Бог просто не в курсе, какой чушью Его эксперты занимаются. Вовсе не Бог, думал он, а Его эксперты жестоко обманывают новоприбывших относительно упущенных ими на Земле возможностей. Эйнштейн пытался выяснить, какие у них побудительные мотивы. Уж не садисты ли они?
Кончается рассказ неожиданно. Эйнштейну так и не довелось встретиться с Богом. Но Бог послал к нему архангела, который так и кипел от злобы. Этот архангел заявил Эйнштейну: если и дальше будешь подрывать уважение новоприбывших к экспертам, отберем у тебя скрипку и не вернем, сколько ни проси. Поэтому Эйнштейн впоследствии ни с кем из экспертов и словом не обмолвился. Скрипкой своей он дорожил больше всего на свете.
Рассказ этот явно целит в Господа Бога, допуская, что Он способен прибегать к дешевым уловкам вроде описаний экспертизы, чтобы Самому не нести ответ за такую скверную экономическую жизнь на Земле.
Я постарался ни о чем не думать.
Но тут в голове опять зазвенела песенка про Салли, которая просеивает золу.
А меж тем Мэри Кэтлин О’Луни, пустив в ход свое всемогущество, поскольку она была миссис Джек Грэхем, уже позвонила Арпаду Лину, главному человеку в корпорации РАМДЖЕК. И приказала ему выяснить, с чего это полиция ко мне привязалась, а также нанять самого умного адвоката в Нью-Йорке, чтобы вытащил меня любой ценой.
Когда освобожусь, Арпад Лин сделает меня вице-президентом РАМДЖЕКа. Раз уж об этом зашел разговор: у нее тут целый список хороших людей, которых тоже нужно сделать вице-президентами. Про всех них, конечно, я ей рассказал, про первых встречных, которые со мной хорошо обошлись.
Еще она велела Лину позвонить в компанию «Американские арфы», чтобы Дорис Кромм не выгоняли на пенсию, хотя Дорис совсем старая.
Да, а я у себя в обитой мягким комнате припомнил один анекдот, которой на первом курсе вычитал в «Гарвардском шутнике». Тогда он меня поразил тем, что был такой сальный. Но, став специальным советником президента по делам молодежи и снова читая на службе студенческие юмористические журнальчики, я увидел, что анекдот этот, причем слово в слово, перепечатывают, и даже несколько раз в год. Вот он:
«Ты что это так меня целуешь, как будто задушить хочешь?» спрашивает жена.
А муж говорит: «Хочу дознаться, кто это сожрал все макароны».
Вспомнилось, и посмеялся я в своем одиночестве от души. А потом словно пружинка какая завелась. Так в голове и вертится: все макароны, все макароны, все макароны…
И настроение совсем испортилось. Поплакал я, головой о стенку бился. Кучу положил в уголке. А поверх кучи водрузил кубок за победу по боулингу.
Потом стишки начал во весь голос декламировать, которые мы в школе учили:
Я умру, и пусть умру,
Пусть умру.
Но ни словом не совру,
Не совру.
Может, я даже мастурбацией занялся. Почему бы и нет? У нас, стариков, половая жизнь куда богаче, чем молодым кажется.
Но в конце концов рухнул.
В семь вечера явился наверх, где начальник участка сидит, самый умный адвокат Нью-Йорка. Вычислил, где я нахожусь. Знаменитый был человек, неукротимостью и суровостью своей прославился, с какими защищал или обвинял кого придется. В полиции у всех поджилки затряслись, когда они увидели эту каждому известную, на каждого наводившую страх личность. Спрашивает он, по какому обвинению меня забрали.
А никто не знает. Нигде же еще не записано, что меня из тюрьмы освободили или перевели в другую. Адвокату моему известно, что домой я не возвращался, он уж
