отца.
Увидев ее в коридоре, он удивился и, не скрывая, обрадовался:
– О, это вы?
Увидев пакет с подношением, усмехнулся:
– Взятка, значит?
– Что вы! Благодарность, – улыбнулась Юля.
– С вами свяжись! – рассмеялся ИО, как она его про себя называла. – Возьмешь безобидную бутылку, а вы припишете взятку!
– Неужели я похожа на такую стерву? – делано расстроилась Юля.
Игра. Знакомая игра: кто выиграет, кто первым сдастся? Кокетничаем, курочка-петушок, как тетерева на току.
– Похожа, увы. Вам раньше не говорили?
– Бывало, – в тон ему ответила Юля. – Если по правде – бывало.
– Возьму с одним условием, – улыбнулся он, вертя в руке бутылку, – разопьем вместе. Не возражаете?
Приподняв брови, Юля развела руками:
– Не возражаю. Я же стерва, а не дурочка.
– Когда? – ИО явно любил конкретику.
– Я позвоню, – мило улыбнулась Юля и вышла из кабинета.
Вялотекущий роман с ИО не спасал. Хотя доктор как претендент на руку и сердце был неплох – холост, точнее разведен, детьми и алиментами не обременен, строил кооператив, а это означало, что в Юлиной жилплощади заинтересован не был, имел автомобиль и был щедр: рестораны, букеты, духи, подарки. Для нечастых встреч – а оба были людьми занятыми – квартиру искал именно он.
– Бери его за шкирку и тащи в загс, – настаивала Карина, – иначе тебе не справиться!
Кстати, и Карине, с ее бесконечными претензиями и недоверием к мужскому полу, ИО нравился, что было важно для Юли.
Но Юля не торопилась. Кружняк чувствовал: что-то не так, однако вопросов не задавал. «Офицерская выдержка, – усмехалась Юля, – их хорошо дрессируют».
Измотанная, хронически уставшая, по уши загруженная работой, с постоянными дальними командировками, с автобусами и аэропортами, встречами с незнакомыми людьми, бесконечными интервью, статьями, километрами плохих ухабистых дорог, низкопробными гостиницами, Юля на все махнула рукой. В конце концов все разрулится. Да, само собой, ведь это не может длиться вечно. Жизнь пожалеет ее и расставит все по местам, что еще оставалось?
Спасало и то, что с Кружняком они виделись редко. В командировках она отвлекалась, почти забывая о своем тягостном, непрекращающемся романе. Но ее любовник напоминал о себе. Сколько раз он звонил в далекие города и забытые богом поселки, находил ее в полупустых продуваемых гостиничках, в убогих кафешках, где она хлебала полуостывший невкусный суп или с отвращением жевала котлету.
– Вас к телефону! – вбегала растерянная администраторша. – Москва!
– Как ты, малыш? – слышала она знакомый голос. – Тяжело? Куда ты опять забралась?
– Нормально, – еле сдерживая слезы, отвечала она.
Еле сдерживалась, чтобы не закричать: «Я дура, Ген! Какая я дура! Почему я не послушалась тебя, почему не пошла в теплое местечко! Я так устала! Я хочу домой, в Москву! Я хочу в журнал, и чтобы без этих дурацких командировок и лозунгов, что я могу изменить мир! Ни черта я не изменю, можешь торжествовать. Ты был прав, все это глупость и детство. Юношеский максимализм, и я его почти победила. Соскучилась? Да, я соскучилась. Радостно слышать? Ну что же, послушай. Через два дня. Я возвращаюсь через два дня. Если не сдохну».
Как-то по приезде пошла к врачу – чувствовала, что-то не так. Побаливал желудок, подташнивало, познабливало. Все с приставкой «по», но чуяла, что до плохого недалеко.
На вопрос врача «на что жалуетесь» ответила коротко:
– Я потихоньку разваливаюсь. – И с трудом улыбнулась: – Вроде бы рано?
– Рановато, – согласилась врач и выписала направления на обследования.
Две недели Юля бродила по замысловатым коридорам огромного, как город, диагностического центра.
Вердикт – язва желудка, вегетативная дистония, тахикардия, хронические мигрени, нервное истощение. Вот они, причины ее слез, ужасного настроения, отсутствия сил, физических и моральных, мыслей о бесполезности жизни, депрессии.
Частного психиатра, точнее, психиатршу, дал ИО. Сказал, что тетка чудесная, грамотная, берет немного, а главное, сама пережила такое… Принимает на дому, голову не морочит, лишних вопросов не задает, человек проверенный и свой, можно идти и не бояься.
– Мне все, кирдык? Скажи честно, прошу! – холодея от ужаса, выдавила Юля.
– Глупости, – рассмеялся ИО. – Какой там кирдык? Этой фигней страдает половина населения планеты. А может, и больше. Просто раньше этим серьезно не занимались, а теперь начали. И знаешь, что показывают исследования, о чем говорит пока еще слабенькая статистика? Большинство наших проблем, назовем это так, связано именно с ней, с депрессией. Люди падают в пропасть, а их лечат от всего на свете, не обращая внимания на психическое здоровье, на эмоциональный перегруз, с которым они просто перестали справляться. Ну все, вперед! Через пару месяцев ты будешь в порядке!
– Отвечаешь? – выдавив слабую улыбку, спросила она.
Психиатр принимала на Спортивной. Юля блуждала по переулкам и возвращалась на то же место. Приближались паника и отчаяние. «Кружит меня, как ведьма, – разозлилась она. – Хочет, чтобы я не пришла?»
А ведь пришла. Нашла. Дом и вправду словно прятался среди мрачных серых собратьев. Сталинское барокко, широченные лестничные пролеты, три этажа без лифта.
Еле доползла, одышка, как у старухи.
Старая деревянная крашеная дверь, почти как в Мансуровском. Латунный звонок, щель почтового ящика. «Как похоже», – подумала Юля и успокоилась. Все будет хорошо, в таких квартирах плохие люди не живут.
Дверь открылась, и на пороге возникла симпатичная, лет пятидесяти женщина.
– Жду вас! – улыбнулась она. – Заблудились?
– Самой смешно! Но да, заблудилась.
– Район такой, не вы одна!
Сели на кухне, и это тоже успокоило. И снова знакомое: темный буфет, малиновый абажур, старинные чашки. Печенье в серебряной сухарнице, баба-подушка на заварном чайнике.
Пили чай и говорили о ерунде: погода, премьера в «Современнике», и вдруг Юлю понесло. Взахлеб, с подробностями, которые, как ей казалось, никогда не услышит никто, с рассказом про маму, отца и мачеху, про родительскую квартиру, сбежавшую младшенькую, ушедшую Клару, ну и, смущаясь, о Кружняке – да черт с ним, наплевать, что она знакомая ИО! Без всей правды она не поможет, но главное даже не это – Юля устала скрывать то, что мучило.
Потом анализировала – все дело в милейшей врачихе, в ее профессионализме, в аккуратном подводе к такому откровению? Так, незаметно, осторожно, мало-помалу? Или дело в ней, в Юле, которой это было необходимо?
Доктор ее ни разу не перебила, не задала ни одного вопроса. Не укорила, не удивилась. Молчала и подливала горячий чай.
Наконец Юля замолчала, откинулась на спинку стула и стала ждать приговора.
Совет изменить жизнь в корне Юлю развеселил. В корне, ничего себе! То есть уйти с работы, начать ходить в бассейн и просто ходить.
– Да, просто ходить, прогулка час в день, желательно быстрым шагом. Пройтись по магазинам, купить себе то, что хочется.
– А если ничего
