- Садитесь, - пригласила Аверина. - Я сейчас.
Анна с любопытством осматривалась.
- Вас как зовут? - спросила она Аверину.
- Люся.
- А полностью?
- Людмила.
- А по отчеству?
- Петровна, - сказала Аверина. - Но зовите просто Люся, меня все так зовут.
И опять что-то детское прозвучало в ее голосе. Похоже, она сама сейчас радовалась, что Гончарова не приняла всерьез ее браваду, и боялась потерять тот оттенок простоты и задушевности, который, кажется, промелькнул в их разговоре.
- Вам сколько лет? - спросила Анна.
- Двадцать три Уже старая.
- Кончили Тимирязевку?
Аверина кивнула.
- В прошлом году. До сих пор не могу опомниться.
- От чего?
- От удовольствия, - сказала Аверина и засмеялась, и ее узкие глаза превратились в щелочки. - Ужасно надоело учиться.
Она торопливо рылась в гардеробе.
- А это что? - Анна указала на рисунки. - Абстрактная живопись?
Аверина обернулась.
- Ну что вы! - удивленно сказала она. - Это уже классика. Даже скучно Но я их люблю Дега и Ренуар. Хотя Плеханов и ругал их в свое время...
Анна не знала живописи, она могла судить о ней только с точки зрения своих личных вкусов, статьи Плеханова о живописи она тоже не читала.
- Я не знаю живописи, не дошли у меня до нее руки, - призналась Анна, глядя на репродукции с грустным любопытством.
В свою очередь, Аверина разглядывала Анну. Она только сейчас начала ощущать привлекательность этой стареющей уже и, наверное, очень усталой женщины. Нужно иметь много внутренней свободы, чтобы не притворяться всезнайкой.
Анна перебрала несколько пластинок, сложенных стопкой возле радиолы. Все незнакомые композиторы и незнакомые исполнители, один Рахманинов понаслышке знаком Анне.
- Вы какую музыку любите? - поинтересовалась Анна.
Ей хотелось, чтобы Аверина назвала Чайковского, под музыку Чайковского Анне всегда как-то удивительно легко мечталось.
- Джаз, - категорично отозвалась Аверина. - Я люблю острые синкопы.
Что такое синкопы, Анна спросить не осмелилась. Она опять перешла к личной жизни Авериной.
- Вы не замужем? - поинтересовалась Анна.
- Ну что вы! - воскликнула Аверина.
- Но кто-нибудь у вас есть в Москве?
- Нет, - отрезала Аверина. - Был один, но я с ним рассталась. Не устраивает.
Чувствовалось, что на эту тему Авериной не хочется говорить.
Анна взглянула на часы.
- Поторопитесь, Люся, у меня мало времени, - сказала она деловым тоном. - Я подожду на крыльце.
На этот раз Аверина не заставила себя ждать, она вышла вслед за Анной в кожаной куртке, узких синих штанах, в аккуратных, по ноге, резиновых сапогах.
Они не спеша прошли по деревне, миновали околицу.
- Куда? - спросила Аверина.
- Ведите, - уклончиво ответила Анна. - Теперь вы здесь хозяйка.
- В таком случае...
Аверина свернула в сторону Кудеяровой горы - любимое место Анны, - там, за горой, за веселым березовым лесом, тянулся тот самый широко раскинувшийся клин, с которого Анне так и не удалось получить все, что можно было бы с него получить.
Они шли и перебрасывались короткими репликами.
- Вы сами откуда?
- Из Москвы.
- Не удалось остаться?
- А я и не пробовала.
У Анны не было оснований сомневаться в правдивости Авериной, но уж очень она была какая-то чересчур городская.
- Неужели так и не пытались?
- Могла остаться, но не пыталась.
- А как могли?
- У меня отец довольно известный художник. А мать в Госплане. Начальник сектора, шишка. Предлагали. Связи есть и в академии, и в министерстве. А я сказала - нет, еду в Пронск...
- Именно в Пронск?
- Или что-нибудь вроде. Меня интересуют суглинистые почвы. Я и здесь сумею...
- Попасть в аспирантуру?
- Нет, писать о своих суглинках. Если захочу.
- Вы, значит, Тимирязевку выбрали по влечению сердца?
- Конечно. Еще в школе прочла "Физиологию растений" и сразу определила свое призвание. Я могла поступить в любой вуз.
- По знакомству?
- И без знакомства.
- А по Москве скучаете?
- Конечно. Но и здесь могу жить. Уже привыкаю.
- А к нам надолго? - задала Анна откровенный вопрос. - Сколько времени рассчитываете проработать в районе?
- Надолго, - ответила Аверина, не раздумывая. - А может быть, и насовсем.
Это была странная девочка, но далеко не такая пустая, какой она сперва показалась Анне.
- Но ведь вы захотите, - сказала Анна, - как-то устроить свою личную жизнь.
- Возможно, - согласилась Аверина.
- А если не встретите здесь ничего подходящего?
- В Москве тоже можно не встретить подходящего... - Аверина рассмеялась. - Тогда я сделаю себе гомункулуса!
Анна хоть и получила биологическое образование, о гомункулусе имела весьма смутное представление.
- А вы сможете? - отшутилась она.
- Человек все может, - уверенно заявила Аверина. - Даже выращивать кукурузу на шестьдесят восьмой параллели!
Они остановились на склоне горы. Одна - готовая бежать, все время бежать, вся в полете, другая - более спокойная, уверенная в себе, умеющая вовремя остановиться.
Анна прищурилась, пытливо осматривая поле. Повсюду лежал снег. Лишь кое-где, как полыньи, сердито чернели проталины.
Теперь земля доверена другой, как-то она с нею справится? Анну заботило все, что касалось этой земли, и было интересно, что собирается делать здесь эта самоуверенная, но как будто не глупая и, наверное, неплохая девочка.
- Ну, рассказывайте, - сказала Анна. - Что предполагаем, о чем мечтаем. Рассказывайте все. Я ведь тоже агроном, и судьба "Рассвета" в какой-то степени и моя судьба.
Аверина схватилась вдруг за березку, обхватила ладонями тонкий ствол, затрясла - мелкие льдинки полетели с ветвей, - точно ей некуда было девать свою силу.
- Анна Андреевна! - повернувшись к Анне, воскликнула вдруг Аверина. - С вами можно говорить откровенно? Или хитрить и разговаривать по правилам? Молчи, скрывайся и таи...
- Нет, не надо таить... - Анна улыбнулась. - Я для того и привела вас сюда.
Она огляделась. Вся земля в мокром снегу. Но среди березок розовели аккуратные круглые пеньки.
- Сядем, - предложила Анна. - Поговорим.
Они сели напротив друг друга.
- Рассказывайте, - повторила Анна.
- А что рассказывать?
Анна рукой обвела поле.
- А вот что собираетесь делать. Что сеять, как. Григорий Федорович хоть и не жаловался, но, чувствую, что-то его смущает. Может, вам в чем помочь? Может, не хватает чего-нибудь?
"Неплохая девушка, - подумала Анна, - ей только подать руку, и поддержать, и вовремя остановить, и она многое сделает, ей цены не будет..."
- Самостоятельности! - резко произнесла Аверина.
Анна не поняла.
- Чего?
- Самостоятельности, - повторила Аверина. - Я откровенно говорю, я верю вам. Нам всем не хватает самостоятельности. Права делать то, что находишь нужным. Анна Андреевна! Мне нужно одно. Чтобы меня меньше опекали.
- Подождите, Люся. Вас заносит...
- Ничего не заносит! Я взрослый человек, комсомолка. А мне все время твердят: увяжи, договорись, согласуй. Ну дайте мне возможность работать самостоятельно! Накажите в конце концов, но не обрушивайте на меня недоверие авансом...
- Но почему же не посоветоваться? - чуть нахмурясь, остановила ее Анна. - У меня больше опыта, а я и то советуюсь...
- И плохо, - перебила ее Аверина. - Я совершенно уверена, что иногда это даже плохо. Я знаю все, что вы скажете. Коллектив, коллективное руководство, план... А я скажу, что у вас связаны руки. Вот вы - секретарь райкома, вы же проверенный работник, вас не допустили бы иначе на этот пост. Но ведь вас опекают как маленького ребенка. Ваши же товарищи. Обком, крайком. Все, кому не лень. Я наблюдала за своей мамой. Она по своей линии пикнуть никому на местах не дает! Почему писателю никто не подсказывает, как писать книгу? Договор подпишут, денег дадут, а писать не учат. Не удастся отвергнут, но пока пишет, не вмешиваются. А мне, если я вздумаю вывести новый сорт хлеба или новую породу скота, тысячу раз помешают. Одна вы своими советами...
Анна даже рассердилась:
- Ох, Люся!
- Что - Люся? Разве я не права? Спрашиваете - не скучаю ли без Москвы? Скучаю! Но Москва мне поперек горла стоит. Без Москвы уж и не дыши! А история делается не только в Москве, история делается там, где жнут хлеб и добывают нефть. Без Москвы невозможно не скучать, но Москва - это еще не вся Россия. У Большого театра пшеницу сеять не будут, а для меня в суглинках вся жизнь.
Она выкладывала и выкладывала свои претензии, и что-то в них было неправдой, и что-то правдой, Анне было что возразить, и почему-то не хотелось возражать; именно то, на что жаловалась Аверина, часто мешало Анне держаться свободнее и независимей...
- Подождите, Люся, - уже решительно остановила ее Анна. - Не будем затевать общий спор, спустимся на землю. На эту вот мазиловскую землю. Что вы хотите на ней делать? Кто вам мешает? Чем?
Аверина встала, опустив вдоль бедер длинные руки. Она стояла как школьница. Но как очень упрямая школьница.
