Не то в изображении В.Петелина (стр.433). Рождественский
"не заметил, как вошел Толстой, без промедления перешедший к
делу.
- Вы ведь, Всеволод Александрович, знаете, что я недавно
приехал из Чехословакии...
Тот согласно кивнул.
- Удивительные перемены происходят в ней. Только вот снова
грозит ей опасность завоевания... Уже сейчас раздаются громовые
раскаты с границ, где новые нибелунги готовятся к осуществлению
"плана Розенберга". Независимость, культура, сама жизнь страны
под ударом нибелунговой дубинки..."
Ничего себе начало встречи с робким юношей... Краткая, но внушительная политинформация в столовой среди "старых портретов" и "петровской мебели". "Громовые раскаты"... "Нибелунги"... Что хочет этот грозный малознакомый человек от поэта? Не удивительно, что растерянный поэт бормочет в ответ:
"- Неужели все столь серьезно, Алексей Николаевич?.. Что-то
ничего у нас не слышно... Или я так невнимательно слежу за
событиями? А сами чехи понимают степень этой угрозы?
- Нет, не все понимают, что ждет впереди... Только
пролетариат готовится к будущим сражениям..." - обрушивается
Толстой на "невнимательно следящего за событиями" юношу. "А
многие настроены пацифистски... И если раньше пацифизм таил в
себе известный протест против милитаристского угара, то теперь
это заключает в себе вредную пассивность, ослабляет сопротивление
наступающему фашизму..." (стр.433-434).
Начав утро с устной передовицы ("назначил он мне для разговора час довольно ранний",- вспоминает Вс.Рождественский), Толстой после торжественной части переходит к танцам:
"- И вот я обратил внимание... что в Чехословакии за эти
семнадцать лет национальной независимости восстановили многое из
старины... В Чехословакии есть чему поучиться: им хочется все
оставить, сохранить в первозданном виде...
- Их можно понять, Алексей Николаевич... Сколько они были
под гнетом в составе Австро-Венгерской империи",- лепечет поэт.
"- С каким удовольствием смотришь фильмы, в которых засняты
национальные танцы, игры, обычаи чехов и словаков... Но все-таки
не могу согласиться с их перегибами в этом тонком деле",
напирает Толстой. Несогласный с перегибами в танцах, он немедленно вытаскивает "из-под вороха вчерашних газет" клавир оперы и сует Рождественскому.
Этот странный диалог мог состояться только потому, что В.Петелин искрошил статьи Толстого "Прага", "По Чехословакии" и еще не существовавшее в это время интервью для корреспондента "Ленинградской правды" под названием "Проданная невеста", перемешал с воспоминаниями Рождественского и предложил эту окрошку нам. И мы должны ее проглотить. И мы должны сверяться с текстом Толстого, чтобы установить, что он писал:
"В этом собирании старины, важном для преемственности
культуры, неизбежны перегибы и ошибки".
А перегибы в танцах ему, может быть, даже нравились.
И нам не верится, что таким разговором Толстому "удалось через несколько минут совершенно рассеять смущение" Рождественского. И не верится, что вскоре, беседуя с Толстым о постановке фильма "Петр Первый", интеллигентнейший Всеволод Александрович мог произнести такие слова:
"Я слышал, что Петра будет играть Николай Симонов. Все-таки
он мало известен для такой значительной роли... Неужели никого
другого не нашли?.." (стр.437).
И правильно не верится, ибо это - очередная "беллетризация" воспоминаний Михаила Жарова (игравшего Меншикова в фильме "Петр Первый"). Жаров рассказывает (стр.277-278), что из двенадцати-пятнадцати кандидатов на роль Петра Симонов единственный не имел с Петром портретного сходства, однако Толстой выбрал именно его.
"Если Симонов сыграет его ярко и интересно,- а по кинопробе
я вижу, что он Петра сыграет именно так, то запомнят его. Это и
будет двадцать шестой портрет, по которому, вспоминая Симонова,
будут представлять себе Петра",
говорит Толстой. Но читателя заставляют думать, что Рождественский предлагает Толстому подбирать актеров не по кинопробам, а по их послужному списку. (Действительно, недотепы какие: позвали бы Чарли Чаплина! Он известнее.)
Михаил Жаров и сам прошел через беллетризаторскую мясорубку. Восемь страниц его мемуаров уложены на семи, без кавычек, естественно; а те двенадцать строк, где даны кавычки (стр.449), содержат искажения против оригинального текста. Убраны все авторские ремарки, рисующие мемуариста застенчивым, благодарным, даже благоговеющим перед писателем (таким изображает себя Жаров, это его право), и актер предстает развязным, фамильярным, болтливым субъектом:
"Жаров, увидев среди "киношников" Толстого с женой Людмилой
Ильиничной, подъехал к ним, протянул руку" (стр.444).
Подъехал - поясню - на коне. И с коня сунул руку человеку старше себя? А ведь у Жарова просто сказано:
"Я к ним подъехал... Он долго и размеренно тряс меня за
руку" (стр.284).
Крохотная деталь, но показательная. Образ искажен. Не один мемуарист, поднявшись с прокрустова ложа, уготованного ему В.Петелиным, с изумлением констатирует плачевные результаты литературоведческого членовредительства. Так, Юрий Олеша рассказал нам (стр.154-156), как Толстой поделился с ним замыслом: написать "Буратино". Зря старался: его воспоминание ("наиболее дорогое для меня воспоминание о нем",- говорит Олеша) В.Петелин у него отнял и подарил Николаю Никитину.
"Да, да,- поддакивал Никитин, а сам поражался неистощимой
энергии этого никогда не унывающего человека" (стр.415).
Любителей ребусов и головоломок ждет на страницах книги в еще один сюрприз - "копирайт":
"(C) Издательство "Художественная литература", с
дополнениями и изменениями, 1982 г.".
Дополнениями и изменениями относительно чего? Относительно первого издания? Но ни слова о том, что перед нами - издание второе. В аннотации же говорится:
"В книгу... вошли главы из книг "Судьба художника" и
"Алексей Толстой" В.Петелина, а также ряд. новых материалов".
Сколько же глав из "Судьбы художника" - 79 вошло в "Судьбу" - 82? Все. А из "Алексея Толстого" (ЖЗЛ)? Почти все - со стр.103 до стр.380. То есть и "Судьба" - 79, и "Алексей Толстой" вышли вторым изданием под одной обложкой, образовав первое издание "Судьбы художника" - 82. Очень, очень странно... Главы двух исходных книг чередуются, и для того, чтобы подогнать их друг к другу, и произведены небольшие изменения и дополнения. Зато опечатки изменению не подверглись: загадочные "фактилографисты" (вместо "дактилографисты") перекочевали из первого издания "Судьбы" во второе. Зато оглавления в первой "Судьбе" нет. А в "Алексее Толстом" есть, да только название одной из глав не соответствует указанному в оглавлении... А на стр.31 цитируются воспоминания В.А.Поссе:
"Вспоминаю еще одного самарского интеллигента, председателя
губернской земской управы Бострома".
"Здесь автор ошибается,- поправляет В.Петелин,- Востром был
всего лишь членом губернской земской управы".
Минуточку, но ведь только что на стр.6 сам В.Петелин писал, что Толстой родился
"в доме председателя земской управы Алексея Аполлоновнча
Бострома".
Кому верить, если нельзя верить самому В.Петелину? Стр.15:
"продолжал исполнять свои обязанности председателя земской
управы",
стр.20:
"в качестве члена губернской управы".
Был или не был Востром председателем, и если да... то почему нет? Мучительная неясность.
А что еще содержат те 102 страницы из "Алексея Толстого", которые не вошли во второе издание? Точно такую же лапшу из писем, чужих мемуаров и т.д.- картина знакомая...
1983 год*
______________
* Эта статья была написана черт знает когда - в 1983 году.
Страна, в которой мы тогда жили, исчезла с карт. Но плагиат жив, а
плагиатор, о котором идет речь в статье, выпустил новое, ухудшенное
издание своей книги об Ал. Толстом. Пухлый такой томина, написанный по
той же схеме: обворовать и опошлить и своего героя, и десятки достойных
мемуаристов, которые уже не смогут за себя постоять. Грабители могил
среди нас, а стало быть, и моя рецензия не устарела.
