не видно, они тихо выпускают порцию своего яда, изящно, без особых на то оснований, и тут же, пока никто не увидел, становятся белыми и пушистыми. Их шлейфа темноты не увидишь постоянно, потому как они экономят свой яд, капая только там, где эффективность отравления будет максимальной. Я видел очаги то там, то тут возникающих вспышек агрессии, неудовлетворенности людей и прочие проявления присутствия инициаторов, но их самих разглядеть было очень трудно. Логичность действий, холодный ум и умелая маскировка своих действий делали существование такой разновидности людей почти вымыслом, но тем не менее, я чувствовал их присутствие и понимал, кто именно темный, по тому признаку, что выпущенный яд на них не действовал.
Как и со слепками простыми и сложными, с темными и светлыми людьми было всё так же. Суть тут в самом существовании таких типов людей, в том, что они занимают нужные ниши, создавая разнообразие. Возможно, тёмные призваны не допустить пожара позитива, вызванного действиями светлых, но из-за непопулярности рода занятий должны держаться в тени. Представьте себе ту неимоверно скучную обстановку, которая может возникнуть после заражения позитивом всего мира. Белая чистота и желтая радость – два цвета на всю планету! А чтобы этого не случилось, природа придумала темных людей, и они, по сути, и не виноваты, что родились провокаторами лени, уныния, злобы или невежества. Они эффективно затеняют мир. А вторым, как я понял, предназначением темных было выявление и подавление потенциала людей-маркеров. Они, как консервант, должны были притормаживать бредовые искрящиеся идеи. Во мне даже появилась некая уверенность в том, что женой Кирилыча обязательно должна была быть темная. Нельзя обычным бытом или неблагоприятной обстановкой просто так взять и подавить потенциал и неиссякаемую энергию, что была в том старичке.
Если ещё пару слов сказать о «темных» и «светлых» – их количество очень мало в основной массе людей. Находя интуитивно такого человека, я хотел определить источник, его питающий. Но мне не удалось найти даже намек на понимание, из каких глубин поднимается их возможность влиять. И не стоит их путать с обычными людьми. Обычные люди делятся с окружающими преобладающей в себе эмоцией. Сегодня простой человек радуется удачно сданному экзамену или хорошему подарку, и дарит окружению позитив. Завтра у него заболел зуб – и он уже злобно скалится на других. Это обычные простые «серые», как все мы, люди. Источниками всего из нас исходящего являемся мы сами.
Я на некоторое время замолчал, погрузившись в свои мысли, пытаясь подобрать нужные слова для Стефана и Фрейи. Они мне не мешали, и через какое-то время нить разговора была найдена, и, размяв затёкшую спину, я продолжил.
* * *
Повторяясь ещё раз, скажу, что новым и приятным бонусом для меня стало умение видеть и чувствовать людей. Фигурка, как и прежде, открывала мне новые пласты осознания реальности. Как прежде я с восторгом наблюдал трещинки, песчинки или вырывающийся из семечки росток, так теперь я был поглощен рассматриванием людей: красивых и страшных, милых, добрых, злых или невежественных. Как и ранее, обстоятельства, передвигая меня с лопатой в дальний угол двора, объяснили, что я состою не только из приятных фрагментов. Такова норма жизни, от которой не обязательно прятаться. Как и ранее, мне было показано, что не обязательно прятаться за непонимание, откуда берутся продукты, а нужно уметь принять сущность своего вида.
Точно так же и теперь меня переучивали по-другому смотреть на людей. К примеру, наша АА не была образцовым человеком, впрочем, как и Валик, но они были элементами этого общества, индивидуальностями, имеющими свой, хоть и не совсем внятный, но слепок. Наборы генов и опыт, полученный от жизненных обстоятельств, сделали их теми, кем они есть сейчас. А взаимовыгодный эгоизм держит нас сейчас в одной упряжке. Если такие люди могут оказать нежелательное влияние, тогда стоит уйти в сторону, без гнева и суеты, а если нет – тогда принимать их как должное. Глубинный смысл присутствия негативных и гадких людей заключался в том, что и малые группы, и большие сообщества просто обязаны были иметь видовое разнообразие. Это придавало динамику развитию, не давало смазаться однотипностью, а ко всему прочему, давало каждому отдельному человеку право иметь собственную позицию по отношению к плохому и хорошему, выбирать собственный путь развития.
Всю правильность моих размышлений по поводу людей сразу же подверг сомнению сын АА, Богданчик, как его назвал ещё в день знакомства Валик. Это было лысоватое коренастое существо лет около сорока, с блестящей, как будто намазанной кремом, смуглой кожей и с лицом, полным пренебрежения и пафоса. Весь изрядно подзаплывший жирком, он держался почти по-королевски, со знанием всех мельчайших нюансов придворного мира. Руки его всегда были слегка расставлены в стороны, создавая впечатление, что свести их к туловищу мешает выдуманная им груда мышц. В руках перед собой он всегда вертел ключи от машины. Не знаю точно, зачем, но по ловкости движений пальцев было понятно, что делает он такую замысловатую процедуру уже очень давно. Говорил он тоже странно, как-то в нос и вызывающе выдвигая вперед голову. Я такое раньше видел в фильмах, где афроамериканцы из самых бедных районов, в готических татуировках, с мотней до колен и пистолетом, всунутым дулом в сторону своего достоинства, объясняли друг другу, что такое настоящая жизнь. Богданчик был аналогом подобного, только в немного другой обстановке. Первая же наша встреча меня наполнила восторгом от знакомства с таким живописным персонажем.
– Новенький? Чё, живем мы тут, да? – спросил он меня сразу с порога.
– Да, пробуем, – отвечал я, удивленно разглядывая такое нестандартное существо.
– Ясно, молодец. Смотри мне, мою мамку не обижай, понял, да?! Попробуй только обидеть, будешь сразу иметь дело со мной, вот так вот.
– Понятно, – одобрительно кивал я, понимая всю его заботу.
Подобные люди должны беречь друг друга даже от вымышленных невзгод, а сохранность матери, родившей и вырастившей личность такого калибра, нужно было оберегать особенно тщательно. Богданчик время от времени появлялся как из ниоткуда. Заскакивал по своим делам, спрашивал, всё ли нормально, напоминал, что его драгоценную АА нельзя обижать, и исчезал назад, в темноту своей одномерной жизни. А я каждый раз после такой встречи пытался понять, зачем миру нужно такое разнообразие красок, и впадал в длительные интеллектуальные баталии со своим вторым «Я».
В благодарность за то, что я начал впускать в дом через балконную дверь Валика, он любезно объяснял мне некоторые нюансы непонятных для меня вещей, хотя и удивлялся, почему я этого не знаю.
– Ты что, дефективный какой-то? С виду вроде нормальный, – спросил он меня как-то, совсем не
