трудом оторвал взгляд от предмета вожделения, превозмогая желание прямо сейчас опробовать инструмент, и воззрился на меня.
– Ты приезжай, – сказал он, протягивая руку, точно зная, что я пообещаю, и точно также зная, что слова своего не сдержу.
– Приеду, – я пожал ему руку. Хотел добавить: "обязательно", но не стал. Не нужно увеличивать количество мелкой неправды в этом мире.
Взял сумку и вышел. В ближайших дворах залаяли большие тупорылые собаки. Не злобно, а так – прощаясь.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Хмырь из Белэнерго
Дом Федора Ивановича Плойкина стоял на самом краю Жилой слободы, вошедшей в черту Белгорода еще до Революции. Земля здесь была, по здешним меркам, золотой. Вокруг шло активное строительство, частный сектор выдавливался всеми правдами и неправдами, но еще держался. То тут, то там виднелись домишки местных команчей. Их резервации.
Дом этот был неказист. Неказист он был со всех точек зрения, даже, думаю, по тутошним, весьма невзыскательным меркам. Это была не та величественная старина, которая покрыта благородной патиной, называется антиквариатом и стоит баснословных денег. Это была старина ветхая, несчастная, пропитанная плесенью и поросшая мхом.
Меня всегда удивляло, как быстро дома, из которых ушли люди, приходят в упадок. Причины этого совершенно точно лежат вне сферы законов видимого мира. Не может строение, пребывавшее в исправности и здравии десятки лет, вот так вдруг, в течении пары зим, в буквальном смысле слова умереть. Это противоречит всем физическим законам. Любому сопромату. Тут сплошная метафизика, иттить ее.
Сколько же вдоль российских дорог этих провалившихся, с мертвыми глазницами и сломанными черепами изб. Почему постигла их такая судьба? Что сделалось с людьми, которых согревали эти избы? Ушли люди, ушла хоть какая то любовь, а с ними – и жизнь.
Входная дверь встретила меня малохудожественно ободранным дерматином пятидесятилетней давности и торчащей из пробоин ватой. Несмотря на наличие провода, звонок отсутствовал. Оставалось стучать. Я постучал, достаточно сильно, правда, уверенности в том, что услышан, не было. Вата сильно гасила звук.
Но дверь неожиданно распахнулась. Мне пришлось отпрянуть, иначе риск удара был бы достаточно велик.
На пороге стоял человек, напоминающий Максима Горького, только что прошедшего курс лечебного голодания. Усы и прическа пролетарского писателя наличествовали, а вот благородная крепость, переходящая в дородность, отсутствовали напрочь. Человек был худ, если не сказать истощен.
Из глубин жилища пахнуло теплыми нечистотами. Я сделал над собой усилие, чтобы не поморщиться и тем не похоронить надежды на контакт.
– Здравствуйте, – сказал я, демонстрируя нейтральное дружелюбие. – Могу я увидеть Федора Ивановича Плойкина?
"Горький" долго и немигающе посмотрел на меня, даже, скорее, сквозь меня, и, когда я уже потерял надежду на ответ, проговорил:
– Нет.
– Почему? – поинтересовался я.
Продолжать этот мгновенно ставший бессмысленным разговор у меня не было никакого желания. В конце концов, работу свою я сделал, и сделал профессионально. Да, результат отрицательный, но он есть. А искать какого-то папашу я не обещал. Да и не уверен я, что олигарх Чувичкин обрадуется такому родственничку вместо летчика или полярника, о которых мама ему, поди, напела, чтобы не приставал с вопросами о папе.
– Потому что он умер, – ответил "Горький" после долгой паузы.
У меня гора свалилась с плеч. Такой исход разом разрешал все мои терзания. От внезапно охватившей меня радости я расслабился.
– Жалко, – сказал я, сумев все-таки сотворить скорбное лицо, – а то я хотел задать ему несколько вопросов об одном человеке. Видно, не судьба.
– О каком человеке? – "Горький" смотрел все так же пристально, но уже не сквозь меня, а прямо в глаза: немигающе, тяжело, неживо.
– Да какая теперь разница. О Софье Петровне Бужениной.
Если бы я был литератором, обязательно написал бы, что с человеком "произошла мгновенная и разительная перемена". Не будучи таковым, скажу просто: он был потрясен.
– Входи, – проговорил он решительно.
– Да нет, спасибо, я пойду, у меня поезд, – испугался я. Мне совсем не улыбалась перспектива сидеть с каким-то посторонним хануриком и разговаривать о том, что я и с непосредственными интересантами обсуждать не очень хотел.
– Федор Плойкин – это я, – вновь подал голос "Горький".
Настала моя очередь удивиться.
– Вы же сказали…
– Да жив я, жив. Что мне сделается? А тебя кто знает. Ходят тут всякие хмыри из Белэнерго. Говорят – электричество отключим, если не заплатишь. А откуда мне платить? Инвалид я. Заходи.
И Плойкин, не дожидаясь моего согласия, скрылся в глубинах сумрачного дома.
***
Мне ничего не осталось, как проследовать за ним. Все-таки надо тренировать в себе решительность. Это то качество, которые позволяет жить относительно спокойно. Менее, так сказать, вовлекаться в различные сомнительные истории.
Интерьер коридора ожиданий моих не обманул. Ободранные обои, произведенные на советской фабрике, когда я еще, наверное, не родился. Родственная им по времени и состоянию мебель. Потолок – в протечках, паутине и копоти. С него свисает лампочка Ильича без признаков хоть какого-нибудь абажура. И, конечно, бутылки. Везде и всюду.
Внешний вид комнаты был не лучше коридора. Кровать с каким-то сомнительного свойства скомканным бельем, стол, пара стульев и довольно старый, если не сказать старинный, комод. Совершенно внезапно в красном углу я увидел то, что, собственно, и должно там находиться, но то, что совершенно не ожидаешь найти в такой обстановке: икону Николая Чудотворца. Икона, даже на мой неискушенный взгляд, была старинной, в серебряном окладе, и оставалось совершенно неясно, как столь недешевая вещь могла сохраниться у такого хозяина, все средства которого уходили в одном направлении.
– Садись, – почти приказал Горький-Плойкин.
Я, вроде, уже говорил, что перед грубой силой теряю волю. Нетренированная она у меня, воля. Слабая. Поэтому я сел.
Хозяин опустился на второй, свободный стул, пошарил глазами вокруг, потом по полу. Наконец, извлек откуда-то бутылку, заполненную примерно на треть мутноватой жидкостью. Взял со стола два стакана, протер их грязным полотенцем, больше похожим на половую тряпку. Мне стало нехорошо.
Но я же говорил, что я профессионал, не так ли? Несколько раз в ситуациях, подобной нынешней, это сберегало мне здоровье. Я ведь прекрасно знал, куда и к кому иду. Поэтому по дороге зашел в магазин и купил все, что нужно для подобной встречи. Включая недорогой подарочный набор стопок. В них не было ничего особенного, но они были чистые! Сейчас это решало все.
Я молча выставил свои
