кроватью отца Тимофея на колени, снова плакал, каялся, умолял простить.
Отец Тимофей лежал лицом к стене – не реагировал.
Симеон опять говорил долго, будто боясь остановиться. Наконец силы его иссякли, он опустил голову на кровать и затих.
Отец Тимофей повернулся, положил руку на голову отцу Симеону, взъерошил волосы, произнес тихо:
– Зла на тебя не держу. На все Воля Божья. Ну, вставай, вставай. Что ты? Не перед иконой, чай.
Перекрестил Симеона трижды и снова отвернулся к стене.
Симеон поднялся, не понимая, куда себя деть.
Из сумки достал кулек.
– Вот яблок тебе принес. Витамины. Помогают выздороветь.
Отец Тимофей улыбнулся, позвал Ариадну:
– Отец Симеон яблоки принес. Отдай отцу Константину. Ему полезно будет.
Ариадна яблоки унесла.
– Как здоровье, отец Тимофей? – спросил Симеон, садясь на табурет.
– Нет его больше у меня, – серьезно ответил Тимофей и повернулся к Симеону. – Не нужно оно мне больше. Ухожу я.
Симеон снова вскочил, начал успокаивать подобающими случаю словами.
Но отец Тимофей остановил:
– Не егози, Симеон, сказал, что ухожу– значит, знаю, что говорю.
Симеон как-то сразу сник, затих, присел на краешек табурета, опустил голову, словно нашкодивший ученик.
– Как отойду, Константина настоятелем сделают, а ты ему помогать будешь. Слаб он еще. По дороге верной идет, но слаб. – Отец Тимофей посмотрел собеседнику прямо в глаза, жестко посмотрел, словно на допросе, и спросил твердо: – Понял ли, что я сказал?
– Да я… Да… – заерзал на стуле отец Симеон. – Я – что? Я, конечно, но я же…
Отец Тимофей не дал ему договорить:
– Как отойду, попросишься сам в Забавино служить. И благословят тебя. Понял ли?
– Понял. Да.
– Поддержи Константина. Помоги ему – Отец Тимофей закрыл глаза.
Симеон решил, что уснул настоятель, и даже поднялся уже на цыпочках уходить, чтобы не разбудить. И вдруг услышал, как произнес отец Тимофей тихо, шепотом, но очень ясно и четко:
– И запомни: верить в Бога – значит, любить людей.
Долго еще стоял Симеон, ожидая продолжения, но его не последовало.
Звонарь Сергей принес отцу Тимофею картину: на голубом небе неистово неслись облака.
Тимофей улыбнулся впервые за многие дни:
– Хорошая картина… Ты словно душу мою запечатлел. Спаси тебя Бог. Когда уйду, пусть здесь остается, словно портрет мой. Не эти фотографии, на которых лицо есть, а жизни нет. А именно картина твоя – лица нет, а жизнь есть. Моя душа, моя жизнь.
Сергей с ужасом заметил, что по лицу его сами собой потекли слезы.
– А плакать по мне не надо, – сказал отец Тимофей голосом слабым, но веселым. – В вечную жизнь ухожу, что ж рыдать? Ты Ариадну не обижай и Константину помогай. Гляди, чтоб не сравнивали его со мной – разговоры эти пресекай сразу. И Ариадне передай, чтоб пресекала. Каждый к Богу своим путем идет. Люди – не яблоки, чтобы их сравнивать. – Заметив, что Сергей совсем уж не может сдержать своих слез, приказал: – Все. Иди. Дай картиной твоей полюбоваться.
Константин все никак не мог понять: отчего же он так испугался смерти? Нет ведь у Господа мертвых – так чего ж бояться? А он страх испытал, да еще такой, какого и не было никогда ни в душе его, ни в разуме.
«Как же можно верить в Бога и бояться смерти?» – спрашивал себя отец Константин и не мог найти ответа.
Словно какое-то испытание послал ему Господь во время болезни, а он не выдержал проверки и, значит, теперь нужно жить как-то по-другому, иначе.
А как иначе? Как по-другому?
Константин хотел спросить у настоятеля, но видел, что тот отходит, и не решился тревожить своими неясными суетливыми мыслями уходящего в иной мир человека.
Отец Тимофей позвал его сам.
Константин несколько дней не видел старика и удивился, как за эти дни настоятель словно уменьшился в размерах, ссохся как будто.
– Наставлений от меня ждешь? – спросил Тимофей с улыбкой.
Константин замялся.
– Не будет тебе наставлений. Одно помни: в любви к Богу и к людям переусердствовать нельзя. А во всем остальном – можно. И еще. Кто в Бога верит – тому бояться нечего. Ну, а если страх поселился в сердце – значит, любви было мало. Все, что мы делаем в Храме, – ради любви к людям. Она и есть любовь к Богу. – Настоятель усмехнулся: – Вот оно что: не получилось без наставлений. Ну, что глядишь на меня? Наденьте на меня полное облачение и сам переоденься. Отхожу я…
Уже закончились все обряды, положенные человеку, который уходит в другую жизнь.
Константин, Симеон и Ариадна стояли над кроватью Тимофея – не понимая, но чувствуя: вот-вот отойдет он.
А Константин все думал, все пытался понять и не мог: как может человек так вот совсем не бояться ухода своего? Как может он столь спокойно уходить в иной, пугающий своей неведомостью мир? И как же нужно жить, чтобы умирать так спокойно и легко?
Вдруг на улице раздался внезапный, странный шум. Не сразу стало ясно, что рухнули с деревьев все яблоки – хотя никакого ветра-то особого и не было.
И сразу полился дождь – длинный, плотный, суровый.
И, словно почувствовав что-то, ударил в колокола Сергей.
Отец Тимофей ощутил вдруг, как по всему его телу, по всей душе его разлились неведомые доселе смирение и спокойствие, он слегка приподнялся на слабых локтях, посмотрел на всех уже не видящим взглядом и улыбнулся…
Через пару недель после похорон в Храм из города приехала Ольга.
Увидев незнакомого священника – это был отец Симеон, – удивилась, конечно, спросила:
– А где отец Тимофей? Хочу, чтобы он венчал меня.
И услышала из темноты церкви голос отца Константина:
– Преставился батюшка.
Ольга присела на скамеечку, вздохнула:
– Господи, как же это?
– Если хотите, – сказал отец Константин, – я могу вас венчать. – Он помолчал и повторил: – Если хотите.
То ли от того, что в Храме было темно, а то ли по какой иной причине ей показалось, что лицо отца Константина стало другим, чем раньше, да и взгляд изменился.
Или показалось?
И тут она вспомнила, что давно – кажется, в иной жизни – перед самым отъездом в Москву отец Тимофей благословил ее ходить к отцу Константину и велел еще зла на него не держать.
– Хочу, – сказала Ольга тихо и посмотрела в церковное окно на небо.
Небо было близко.
2018–2019
Сергиево-Посадский район – Москва
