Павел Нилин - Из африканского дневника

- Ты была бы права, если б я не воевал, не видел войны. Но я, к сожалению, ее очень хорошо видел. Своими глазами.

- Но ты же не один ее видел, - снова перебила его жена. - И я воевала, как ты знаешь. В меру сил...

При этих словах я опять взглянул на жену доктора и заметил впервые множество морщин на ее шее и понял, что она совсем не молодая, только выглядит молодой, то есть, как говорят, умеет держаться.

Муж насупился, замолчал.

В плафоне под потолком опять зашевелилось вокруг лампочки все еще загадочное для меня темное существо и высунуло свою узенькую головку.

- У нас дома такая же история, - оживилась жена доктора, взглянув на плафон. - И каждый вечер я ее выгоняю половой щеткой. А утром она снова тут как тут.

- Ящерица, - поднял усталые глаза к плафону доктор. - Где-то я читал, у некоторых из них агрессивный характер...

- Мне неприятно, - опять чуть воспламенилась жена, - что ты, такой хороший, добрый, даже благородный человек, готовый каждую минуту, буквально каждую минуту идти на риск для чужого благополучия, что ты такой... Я даже не знаю, как это назвать...

- Ну, хорошо, хорошо, прошу тебя, не выдавай мне рекомендаций и характеристик, - уже сердито попросил доктор. И встал.

- Сядь сейчас же, - засмеялась жена. - Все равно ты никуда без меня не уйдешь.

В комнату постучали. Вошел хозяин отеля и пригласил всех пройти в гостиную. Он просил нас оказать ему высокую честь - откушать чаю в его скромном доме. Оказывается, он тоже в недавнем прошлом пациент доктора.

В гостиной разговор уже не возвращался к Борвенкову и к его судьбе. Речь шла о госпитале и о том, что супруги Ермаковы скоро должны покинуть эти края. Они приобрели здесь в рассрочку отечественный автомобиль, на котором и хотели бы отправиться домой. Рискованно? Нисколько. А если даже и рискованно - интересно. Они сейчас изучают маршрут...

- Я безумно хочу домой, - как по секрету, сообщила жена доктора. - Хочу в Иркутск. Хочу в знойный день посидеть у прохладной Ангары. Хочу искупаться в Ангаре. Хочу выпить холодного хлебного кваса. Хочу побродить по Москве. Постоять в предвечерние часы на каменных плитах Большого театра, не удастся ли купить "лишний билетик". И все-таки, все-таки я теперь обязательно буду скучать... И ты ведь будешь скучать, Василек. И даже по хозяину этого отеля, которому ты вырезал, я уж не помню, что...

- Аденому простаты, - подсказал доктор. - И мне это было непросто.

- Я знаю, - кивнула жена.

Чай был необыкновенно вкусный, крепкий, ароматный, с засахаренными фруктами, с длинным тонким печеньем, похожим на сладкие и чуть пригорелые прутики, и с жареным арахисом, о котором говорил Борвенков.

Хозяин не участвовал в нашем чаепитии.

- Очень занят. Не имею времени, - сказал он.

И в самом деле, старенькому хозяину этого не нового восьмикомнатного отеля нелегко, наверно, было выполнять одновременно несколько обязанностей - повара и официанта, уборщика и бухгалтера. Ведь номера он сдает, как я узнал потом, с четырехразовым питанием. А помогают ему только жена и сестра жены - две тихие старушки, похожие на ученых мышек.

Вскоре доктора позвали к телефону. В госпитале, должно быть, случилась очередная неотложность.

- Надо идти, надо идти, - повторял он, поговорив по телефону и стоя уже внизу у выхода.

А жена его в этот момент просила меня или совсем не писать о ней и ее муже или как-то "все это" зашифровать...

- Но почему?

- Несолидно как-то все это получается, - огорчилась она. - И я тут вела себя при вас не очень тактично. У вас может сложиться впечатление, что доктор Ермаков во всем уступает жене, что он боится жены. А он, вы знаете, ничего и никого не боится. И к Борвенкову он не может изменить своего отношения. Вот такой, ну, упрямый, что ли...

- Надо идти, - еще раз крикнул снизу доктор, уже раздраженно.

Я проводил их до угла дома и вернулся к себе.

В плафоне снова зашевелилась ящерица, когда я зажег свет.

1978