Глава вторая
§ 35. Ропот солдат
Придя в Индию, Александр встретил посланных от Пора, царя индийского, который советовал отказаться от борьбы с богом Дионисом, соратничающим будто бы ему, Пору. Король ответил: «С богом я не воюю, но не боюсь надутых варварских слов». Военачальники же Александровы, видя путь еще дальним, горы все более неприступными, встречных зверей все более диковинными, побуждали солдат отказаться следовать за царем. Александр читал Гомера в палатке, когда его вызвали к солдатам. Лагерь был расположен в узкой долине, так что, несмотря на не очень поздний час, лиловый свет лежал только на вершинах гор. Толпа кричала: «Мы не бессмертны, мы не Аммоновы дети! Нам нужно питаться! Куда ты завел нас? Нам страшно! Дальше мы не идем: иди один!» Король долго молчал, подняв глаза к розовеющим тяжелым облакам; наконец звонко и далеко разнесся его голос: «Оставайтесь или возвращайтесь домой, – дело ваше. Я пойду и без вас, хотя бы один. Как солнце не может уклонить своего пути ни вправо, ни влево, так я не могу изменить предначертанной мне славы!» Гефестион и ближайшие юноши бросились целовать короткую одежду короля, восклицая: «Умрем с тобою!» – «Слава моя – ваша слава!» – ответил царь, проходя в свою палатку. К утру успокоенные войска снова двинулись навстречу Поровых полчищ.
§ 36. Битва с Пором
Взойдя на вершину горы, греки вдруг увидели бесконечную зеленую равнину, белые храмы с голубыми бассейнами, поля незнакомого хлеба, редкие, но многочисленные рощи, дороги, усыпанные красной землею, и вдали спокойное, ослепительно синее море. Благовоние полевых и болотных цветов доносилось даже до гор. Птицы с пестрыми хохлами перелетывали с пальмы на пальму, бабочки тяжело подымались с лиловых и розовых цветов. Жужжали пчелы в стоячем жару. По всему ближайшему полю были рассыпаны белые шатры, и высокие черные люди в белых платьях с пиками в руках сторожили костры. В стороне, будто стадо, лежали барсы и тигры, играя между ногами неподвижных слонов. Боясь боевых зверей больше, чем самого войска Пора, король велел сделать медные изображения людей и, раскалив их докрасна, поставить впереди воинов, так что тигры, спущенные с золотых цепей, с воем отпрыгивали, катаясь по траве от боли, снова затем бросаясь на другие изображения или с визгом отказываясь повиноваться бичу надсмотрщиков. На ночь противники расходились, чтобы с зарею снова начинать бой. Так продолжалось дней восемь; на девятый Александр предложил Пору решить спор единоборством, хотя короля и отговаривали от такого шага, напоминая, что царь Пор – славный единоборец, почти на два локтя превышающий его ростом. На десятое утро перед всеми войсками царственные противники начали свой поединок. Пор был высок и гибок, с красным небольшим передником на всем смуглом теле; голова, повязанная красным шелком, сияла рубином, лицо его было правильно и юношески прекрасно, а взгляд огромных, низко посаженных глаз наводил суеверный трепет на робких людей. Военачальники и солдаты в молчаньи следили за ходом борьбы, меж тем как индийские и греческие жрецы приносили жертвы, каждые по обычаям своей веры. Александр быстро повалил индийца и, сжав белыми руками его черное горло, долго не выпускал. Наконец, спокойный голос греческого царя разнесся по широкому полю: «Люди индийские, пришлите врачей вашему царю. Наш спор кончен, а с вами я не воюю: один был враг мой – царь Пор». Индиец лежал навзничь, спокойно раскинув руки, закрыв глаза, не дыша. С дальних гор слетел ястреб, сел на лоб мертвому и, трижды клюнув в рдевший рубин, опять поднялся медленно в туманные горы.
§ 37. Брахманы
Мудрецы, прозываемые брахманами, послали Александру письмо, в котором просили оставить их покойно и в молитве вести свои дни. Король полюбопытствовал сам их увидеть, хотя не только этот вполне законный интерес, казалось, руководил им в этом посещении. Дойдя до большой, мутной, как бы молочной, реки, путники увидели бородатых и безбородых людей, совсем голых, лежавших под ветками дикой сливы и хранящих молчание; некоторые сидели, поджав тощие ноги и скосив глаза, с руками, поднятыми в согнутых локтях вверх. Александр, в красном коротком плаще, подойдя к мудрецам, приветствовал их и стал задавать вопросы. Столпившись вокруг царя, с полузакрытыми глазами, нагие мудрецы давали ответы тихими голосами.
В.: Имеете ли вы царство и город в нем?
О.: Мир – наше царство и наш город: земля нас рождает, кормит и принимает наш прах.
В.: Каким законом водитесь вы?
О.: Высший промысел блюдет нас и определяет наши поступки и мысли.
В.: Что есть царская власть?
О.: Сила, дерзновение, бремя.
В.: Кто всех сильнее?
О.: Мысль человеческая.
В.: Кто избежал смерти?
О.: Дух живой.
В.: Ночь ли рождает день, день ли – отец ночи?
О.: Ночь – наша праматерь, растем во тьме, стремясь к беззакатному свету.
В.: Имеете ли вы игумена?
О.: Старейшина наш – Дандамий.
В.: Хотел бы его целовать.
Короля провели тенистою рощей к старцу, такому исхудалому, что, мнилось, достаточно легкого дуновения, чтобы развеять его потемневшую плоть. Веки его были опущены и на больших листьях перед ним лежала дыня и несколько смокв. Он не поднялся при приближении Александра, даже не открыл век, только слегка дрогнувших. Борода его тряслась и голос был так слаб, что королю приходилось нагибаться, чтобы слышать его вещий лепет. Старец, улыбнувшись, принял иссохшею рукой склянку с маслом, поднесенную ему королем, но он отказался принять золото, хлеб и вино. Чуть слышный шепот прошелестел, как шаткий камыш: «Зачем ты все воюешь: если и всем обладать будешь, возможешь ли взять с собой?» Александр горестно воскликнул: «Зачем ветер вздымает море? зачем ураган взвихряет пески? зачем тучи несутся и гнется лоза? Зачем рожден ты Дандамием, а я – Александром? Зачем? Ты же, мудрый, проси, чего хочешь, все тебе дам, я владыка мира». Дандамий потянул его за руку и ласково пролепетал: «Дай мне бессмертие!» Александр, побледнев, вырвал руку из рук старика и, не оборачиваясь, быстро вышел из тенистой рощи к реке, где на молочной влаге крякали жирные лобастые утки и мошки толклись хороводом.
§ 38. Предсказания деревьев
Широкие улицы, обсаженные пальмами, обширные, то белые, то пестрые храмы, шумная толпа веселили взоры усталых пришельцев; жители были покорны и ласковы. Старый жрец, с высоким жезлом из черного дерева, водил короля, показывая редкости города. Самым замечательным дивом был сад, посреди которого росли два дерева вроде кипарисов, увешанные звериными шкурами. На вопрос короля вожатый ответил: «Царь, ты видишь два священные дерева: одно зовется мужской пол и посвящено Солнцу, другое, посвященное госпоже Луне, зовется полом женским. Звериные шкуры – приношения богомольцев, причем шкуры самцов возлагаются на солнечное дерево, а самок – на лунное. Три раза днем и три раза ночью деревья вещают судьбу при восходе, зените и уклоне солнца и ночного светила. Если тебе угодно знать свою судьбу, очистись, разоружись и подойди с молитвой к деревьям». Александр, метнув гневный взор, воскликнул: «Если солнце зайдет без того, чтобы я услышал голос, сожгу вас живыми!» Жрец, поклонившись, удалился, а король, исполнив требуемые обряды, стал молиться, положив руку на ствол священного дерева. Уже солнце верхним краем чуть краснело над густою рощей и царь готов был, полный гнева, уйти, как вдруг, подобно отдаленному гонгу, густой мужской голос пропел: «Царь Александр, скоро погибнешь от индийских людей». Царь, не двигаясь, стоял, будто окаменелый, пока быстрые сумерки не привели новой тусклой зари ночного светила, и из листвы соседнего дерева раздался низкий женский голос: «Бедный царь Александр, не видеть тебе больше матери своей, Олимпиады: в Вавилоне погибнешь». Смущенный король отошел к своей свите, ждавшей его за оградой; на вопрос царя, можно ли возложить венцы на деревья, жрец отвечал: «Это запрещено, но если хочешь, делай, – не для тебя, божественный царь, законы». Александр подчинился и удалился в новый дворец. Всю ночь пировал он с друзьями, вспоминая походы и опасности, но лишь только засерело легкое утро, царь, сославшись на неотложность дел, один покинул зал и быстро направился снова к священной ограде. В томлении склонился король перед деревом и, когда солнце брызнуло первыми лучами по верхушкам и златоалые птички встрепенулись на гибких ветках, высокий детский голос, будто спускаясь из самого купола ясной лазури, прозвенел: «Александр, Александр, умрешь в Вавилоне, не обняв родившей тебя. Больше судьбы не пытай, ответа не будет». Никому ничего не сказав, король прошел в свой покой и развернул свитки, и, когда вошедший друг спросил: «Что ты, король, так бледен?» – Александр ответил: «Я мало сплю; труды и усталость берут мой румянец». Затем стал говорить о планах на будущие походы.
