В разговоре с ней мы слегка коснулись Поповского. Раньше я не хотел ничего о нем говорить, чтобы не помешать его трудоустройству, но вообще-то Поповский — […]. Я проработал с ним два года, он — абсолютно честный, прямой, добросовестный, бесхитростный, как дитя, но глупый, как мясорубка. Всю жизнь я не могу привыкнуть к тому, что автор 28 книг о деятелях науки может быть в обыкновенном житейском смысле — круглым дураком. При этом работник он замечательный, очень трудоспособный, в своем деле талантливый, но упаси Вас Бог подпускать его к непростым ситуациям: он будет кричать всякие глупости, и голос у него звонкий. Увидите.
Да, с увлечением прочитали кусок из Вашего романа в «Континенте». Там есть ощущение войны и даже — личного опыта, благодаря всяким точным словам, вроде — «обколачивали разрывы в броне», или что-то в этом роде. Все люди очень живые: негодяй из СМЕРШа, девица, адъютант, шофер — в меньшей степени, наверное, выявится позже. Меня слегка и приятно оглушило то, что со Светлооковым делились водкой на передовой, такие, казалось бы, незначительные вещи все ставят на свои места в реалистической прозе.
И есть одно, так сказать, замечание. Надеюсь, Вас это не рассердит. Там есть замечательная сцена с военнопленными — русскими. Так вот, я раза три ее перечитал, пока вполне убедился, что это именно русские. Возникает не сразу и не полностью рассеивающаяся неясность. Там есть у Вас слова о том, что они какие-то необычные немцы, но, мне кажется, этого недостаточно. По-моему, не хватает более очевидной фразы. Возможно, это эффект отрывка. Во всяком случае, обратите на это внимание при издании книги. Простите за невнятность.
От души желаю Вам всяческих удач. Привет и благодарность — Наташе.
Ваш
С. Довлатов
7
4 апреля (1985)
Милая Наташа!
Письмо от 25 марта получил, благодарю. Следую по тексту Вашего письма. Название «Театр Сергея Довлатова»[49] звучит эффектно и лестно. Тем более, что когда-то, еще в Ленинграде, один мой культурный приятель использовал по отношению к моим рассказам термин — «театральный реализм»[50]. Более энергично высказаться я не могу именно потому, что название — лестное.
О трудностях, с которыми сталкиваетесь Вы и г. Н., мы имеем представление. Во-первых, ходят слухи, но даже и без всяких слухов ясно, что происходит. Журнал меняется, и очень заметно. Задуман он был 40 лет назад как военно-идеологический, и таковым оставался долгие годы. И вот теперь он становится литературно-художественным. И дело, конечно, не в «жидо-масонском засилии», которое организовали Вы с г. Н. (хотя слухи трактуют ситуацию именно так), дело, разумеется, в эстетике, в эстетической реформе, в новой тональности, а я всегда был уверен, что эстетика в конечном счете более острое дело, чем идеология. Истинная причина многих драм и конфликтов — эстетическая, а не идейная. И так далее.
135-й номер получил. Спасибо за «авиа» и за внимательное отношение к тексту, огромное спасибо. Опечатку нашел одну, да и та не принципиальная.
Номер очень разнообразный, почти все понравилось. Может быть, не стоило уделять места разгрому Тетенова[51]. Тетенов — полное ничтожество, и никакого, ни малейшего резонанса его деятельность не имеет, короче, «из пушки — по воробьям». Как всегда, грубоват Максимов со всеми своими «изрек», «с позволения сказать», «засим», но, Вы знаете, постепенно в его неуклонной мизантропии и однотонности я начинаю ощущать какое-то обаяние[52]. Чем-то он мне нравится, и ничего не могу я с этим поделать, может быть искренностью.
От романа г. Н. мы все многого ожидаем. Мне понравилось уже и то, что было в «Континенте», причем очень понравилось, но вообще-то я все надеюсь, что это будет эпический роман. Я все хочу, чтобы кто-то из русских написал книгу о войне получше, чем Норман Мейлер, Джонс или Стайрон[53]. А у Георгия Николаевича есть как раз эпические возможности очень большие, и это особенно видно, как ни странно, по «Большой руде». Короче, ждем Гудериана, танковых атак, фронтов, верховных ставок и так далее. Будет ли выведен Сталин? Хорошо бы.
Всем способным знакомым буду говорить, чтобы слали вам рукописи, или пускай шлют мне, а я мгновенно переправлю, так будет надежнее и быстрее.
Кстати, хочу Вам напомнить, что у вас лежит рукопись Ефимова об убийстве Кеннеди[54]. Я понимаю, что в такой работе трудно разобраться, но вообще-то, как Вы знаете, Ефимов, хоть и не очень изящный писатель, но невероятно добросовестный, умный и крепкий. Если позволите, очень Вам советую вникнуть в эту работу. Помимо всего прочего, в ней есть спекулятивный, привлекающий читателя момент: «русский публицист пытается разобраться в запутанном американском деле». Возни с такой публикацией, разумеется, много, но, может быть, игра стоит свеч?
Что касается Ваших тезисов «о моем творчестве», то опять-таки, все в них лестно и волнующе. И опять-таки, по этой причине я не могу их обсуждать. Единственное, что мне хотелось бы сказать Вам. Как Вы знаете, в эмиграции совершенно отсутствует критика, то есть критические оценки. Поэтому, если Вы все-таки напишете свои заметки[55], то чем больше в них будет претензий, тем это сильнее убедит меня в Вашем расположении. Клянусь, говорю это без малейшего кокетства.
Параллельно с этим письмом высылаю Вам бандеролью несколько своих рассказов. Может быть, сделав перерыв на 2–3 номера, Вы захотите что-то из них поместить. Подойдет — буду рад, нет — пришлю еще. Как всегда.
Еще раз нудно хочу повторить, как я тронут внимательным отношением ко мне, и еще раз благодарю Георгия Николаевича за редкую и приятную возможность — честно и без притворства сказать писателю, как мне нравится его работа.
Обнимаю вас всех. Держитесь.
Ваш
С. Довлатов
8
4 апреля (1985)[56]
Милая Наташа!
Я написал такую странную книжку под названием «Чемодан». Выйдет она в «Эрмитаже» в начале 86-го года, точнее, «Эрмитаж» только возьмется за нее в январе-феврале, короче, выйдет она через год. Так что при желании можно успеть что-то из нее напечатать.
Суть такова. Автор распаковывает свой эмигрантский чемодан, и за каждой тряпкой и вещью, которая там обнаруживается, стоит какая-то нелепая история. Все мы помним, какими дикими путями раздобывалась одежда в Союзе. Значит, у меня там идет предисловие на 3 страницы и затем — семь глав, страниц по 12–13, каждая глава соответствует какой-нибудь шмотке. В общем, что-то наподобие «13 трубок» Эренбурга[57].
В принципе, каждая глава — это рассказ, который можно публиковать отдельно. Можно, но не совсем. Мне кажется, если бы Вы отобрали что-то для журнала, то какая-то минимальная вводка необходима, чтобы ясна была связующая идея, тот маленький фокус, на котором все держится.
Вот эскиз такой вводки. Что-то вроде:
«С. Довлатов закончил книгу, в центре которой — чемодан, обыкновенный потрепанный чемодан, с которым эмигрант Довлатов покинул родину. Распаковывая чемодан, автор убеждается, что за каждой вещью…» И так далее[58].
В идеале я хотел, чтобы в этом чемодане уместилась вся, так сказать, Россия, в разных измерениях и аспектах.
Будет время — посмотрите. На этот раз — никакой спешки. Простите, что копия бледная, оригинал — в «Эрмитаже».
И еще, в который раз заверяю Вас, Наташа: если не понравится, не подойдет, говорите прямо, без всякого стеснения, я к тому времени напишу что-нибудь еще.
Всего Вам доброго. Привет и лучшие пожелания Георгию Николаевичу.
Разговоры о преображении журнала «Грани» ширятся.
Ваш
С. Довлатов
9
15 апреля (1985)
Милая Наташа!
Только что получил наконец экземпляр статьи Сермана[59]. Все, что там написано, соответствует если не моим возможностям, то, во всяком случае, моим идеалам. Короче, все очень лестно.
Обсуждать статью (именно в силу ее комплиментарности) я бы не хотел, но я бы очень хотел исправить довольно многочисленные опечатки в цитатах. Среди них есть такие, которые меняют смысл или делают фразу бессмысленной. А Вы, при Вашей загруженности, можете этого не заметить.
Посылаю Вам копии тех страниц, где эти опечатки имеются. Если есть время исправить, буду очень рад, если поздно — ну что ж! Опечатки помечены знаком V.
Большой привет Георгию Николаевичу. Насколько я знаю, Л. Штерн[60] и Шарымова что-то на днях Вам вышлют, а может, уже выслали. Штерн — тетка обязательная, а Шарымова — не очень. Ефимов также собирается послать Вам что-то новое.
Пытался я вырвать что-нибудь у Турчина[61], с которым ездил на Пасху к друзьям, но Турчин сказал, что совершенно погружен в свою математику, а когда освободится, что-нибудь для «Граней» напишет.
