- Что вы меня успокаиваете? Что вы знаете? Я с Путной вместе чуть не с революции. С гражданской войны. Я - свой человек в его доме. Я был с ним вместе и в Приморье и на юге. Только в Англию меня не пустили. Визы не дали.
- А Путна - в Англии?
- Я уже вам говорил - был в Англии. Был в Англии. Но сейчас он не в Англии, а здесь, с нами.
- Вот как.
- Третьего дня,- шепнул Миролюбов,- было два допроса. На первом допросе мне было предложено написать все, что я знаю о террористической работе Путны, о его суждениях на этот счет. Кто у него бывал. Какие велись разговоры. Я все написал. Подробно. Никаких террористических разговоров я не слышал, никто из гостей... Потом был перерыв. Обед. И меня кормили обедом тоже. Из двух блюд. Горох на второе. У нас в Бутырках все дают чечевицу из бобовых, а там - горох. А после обеда, когда мне дали покурить,- вообще-то я не курю, но в тюрьме стал привыкать,- сели снова записывать. Следователь говорит: "Вот вы, доктор Миролюбов, так преданно защищаете, выгораживаете Путну, вашего многолетнего хозяина и друга. Это делает вам честь, доктор Миролюбов. Путна к вам относится не так, как вы к нему..." - "Что это значит?" - "А вот что. Вот пишет сам Путна. Почитайте". Следователь дал мне многостраничные показания, написанные рукой самого Путны.
- Вот как...
- Да. Я почувствовал, что седею. В заявлении этом Путна пишет: "Да, в моей квартире готовилось террористическое покушение, плелся заговор против членов правительства, Сталина, Молотова. Во всех этих разговорах принимал самое ближайшее участие, самое активное участие Климент Ефремович Ворошилов". И последняя фраза, выжженная в моем мозгу: "Все это может подтвердить мой домашний врач, доктор Миролюбов".
Крист свистнул. Смерть придвинулась слишком близко к Миролюбову.
- Что делать? Что делать? Как говорить? Почерк Путны не подделан. Я знаю его почерк слишком хорошо. И руки не дрожали, как у царевича Алексея после кнута - помните эти исторические сыскные дела, этот протокол допроса петровского времени.
- Искренне завидую вам,- сказал Крист,- что любовь к литературе все превозмогает. Впрочем, это любовь к истории. Но если уж хватает душевных сил на аналогии, на сравнения, хватит и для того, чтобы разумно разобраться в вашем деле. Ясно одно: Путна арестован.
- Да, он здесь.
- Или на Лубянке. Или в Лефортове. Но не в Англии. Скажите мне, Валерий Андреевич, по чистой совести - были ли хоть какие-нибудь неодобрительные суждения, Крист закрутил свои воображаемые усы,- хотя бы в самой общей форме.
- Никогда.
- Или: "в моем присутствии никогда". Эти следственные тонкости вам должны быть известны.
- Нет, никогда. Путна - вполне правоверный товарищ. Военный. Грубоватый.
- Теперь еще один вопрос. Психологически - самый важный. Только по совести.
- Я везде отвечаю одинаково.
- Ну, не сердитесь, маркиз Поза.
- Мне кажется, вы смеетесь надо мной...
- Нет, не смеюсь. Скажите мне откровенно, как Путна относился к Ворошилову?
- Путна его ненавидел,- горячо выдохнул Миролюбов.
- Вот мы и нашли решение, Валерий Андреевич. Здесь - не гипноз, не работа господина Орнальдо, не уколы, не медикаменты. Даже не угрозы, не выстойки на "конвейере". Это - холодный расчет обреченного. Последнее сражение Путны. Вы - пешка в такой игре, Валерий Андреевич. Помните, в "Полтаве"... "Утратить жизнь - и с нею честь. Врагов с собой на плаху весть".
- "Друзей с собой на плаху весть",- поправил Миролюбов.
- Нет. "Друзей" - это читалось для вас и для таких, как вы, Валерий Андреевич, милый мой "гаудеамус". Тут расчет больше на врагов, чем на друзей. Побольше прихватить врагов. Друзей возьмут и так.
- Но что же делать мне, мне?
- Хотите добрый совет, Валерий Андреевич?
- Добрый или злой, мне все равно. Я не хочу умирать.
- Нет, только добрый. Показывайте только правду. Если Путна захотел солгать перед смертью - это его дело. Ваше спасение - только правда, одна правда, ничего кроме правды.
- Я всегда говорил только правду.
- И показывал правду? Тут есть много оттенков. Ложь во спасение, например. Или: интересы общества и государства. Классовые интересы отдельного человека и личная мораль. Формальная логика и логика неформальная.
- Только правду!
- Тем лучше. Значит, есть опыт показывать правду. На этом стойте.
- Не много вы мне посоветовали,- разочарованно сказал Миролюбов.
- Случай нелегкий,- сказал Крист.- Будем верить, что "там" отлично знают, что к чему. Понадобится ваша смерть - умрете. Не понадобится спасетесь.
- Печальные советы.
- Других нет.
Крист встретил Миролюбова на пароходе "Кулу" - пятый рейс навигации 1937 года. Рейс "Владивосток - Магадан".
Личный врач князя Гагарина и Витовта Путны поздоровался с Кристом холодно - ведь Крист был свидетелем душевной слабости, опасного какого-то часа его жизни, и - так чувствовал Миролюбов - ничем не помог Валерию Андреевичу в трудный, смертный момент.
Крист и Миролюбов пожали друг другу руки.
- Рад видеть вас живым,- сказал Крист.- Сколько?
- Пять лет. Вы издеваетесь надо мной. Ведь я не виноват ни в чем. А тут пять лет лагерей. Колыма.
- Положение у вас было очень опасное. Смертельно опасное. Счастье не изменило вам,-сказал Крист.
- Подите вы к черту с таким счастьем.
И Крист подумал: Миролюбов прав. Это слишком русское счастье радоваться, что невинному дали пять лет. Ведь могли бы дать десять, даже вышака.
На Колыме Крист и Миролюбов не встречались. Колыма велика. Но из рассказов, из расспросов Крист узнал, что счастья доктора Миролюбива хватило на все пять лет его лагерного срока. Миролюбов был освобожден в войну, работал врачом на прииске, состарился и умер в 1965 году.
1965
ИВАН ФЕДОРОВИЧ
Иван Федорович встречал Уоллеса в штатском костюме. Караульные вышки в ближайшем лагере были спилены, а арестанты получили благословенный выходной день. На полки поселкового магазина были выворочены все "заначки", и торговля велась так, как будто не было войны.
Уоллес принял участие в воскреснике по уборке картошки. На огороде Уоллесу дали американскую горбатую лопату, недавно полученную по лендлизу, и это было Уоллесу приятно. Сам Иван Федорович был вооружен такой же лопатой, только рукоятка была русской-длинной. Уоллес спросил что-то, показывая на лопату, стоявший рядом с Иваном Федоровичем человек в штатском что-то сказал, потом что-то сказал Иван Федорович, и переводчик любезно перевел его слова Уоллесу. Что в Америке - передовой технической стране - подумали даже о форме лопаты - и дотронулся до лопаты, которую держал в руках Уоллес. Лопата всем хороша, только ручка не для русских- очень коротка, не подбориста. Переводчик с трудом перевел слово "подбориста". Но что русские, которые подковали блоху (об этом и Уоллес кое-что читал, готовясь к поездке в Россию), внесли улучшение в американский инструмент: пересадили лопату на другую, длинную ручку. Наиболее удобная длина черенка и лопаты - от земли до переносицы работающего. Стоявший рядом с Иваном Федоровичем человек в штатском показал, как это делается. Пора было приступать к "ударнику" - к уборке картофеля, который не худо рос на Крайнем Севере.
Уоллесу все было интересно. Как здесь растут капуста, картошка? Как ее сажают? Рассадой? Как капусту? Удивительно. Какой урожай с гектара?
Уоллес по временам оглядывался на своих соседей. Вокруг начальников копали молодые люди - краснощекие, довольные. Копали весело, бойко. Уоллес, улучив минуту, пригляделся к их рукам, белым, не знавшим лопаты пальцам и усмехнулся, поняв, что это переодетая охрана. Уоллес видел все: и спиленные вышки, и вышки не спиленные, и гроздья арестантских бараков, окруженных проволокой. Он знал об этой стране не меньше Ивана Федоровича.
Копали весело. Иван Федорович скоро утомился - он был человек сырой, грузный, но не хотел отстать от вице-президента Америки. Уоллес был легкий, как мальчик, подвижной, хотя по годам и постарше Ивана Федоровича.
- Я привык у себя на ферме к такой работе,- весело говорил Уоллес.
Иван Федорович улыбался, все чаще отдыхал.
"Вот вернусь в лагерь,-думал Иван Федорович,- обязательно сделаю укол глюкозы". Иван Федорович очень любил глюкозу. Сердце глюкоза поддерживала отлично. Придется рискнуть - домашнего врача своего Иван Федорович не взял с собой в эту поездку.
"Ударник" кончился, и Иван Федорович приказал позвать начальника санчасти. Тот явился бледный, ожидая самого худшего. Доносы об этой проклятой рыбалке, где больные ловили рыбку для начальника санчасти? Но ведь это - освященная временем традиция.
Иван Федорович, увидя врача, постарался улыбнуться как можно милостивее.
- Мне нужно сделать укол глюкозы. Ампулы с глюкозой у меня есть. Свои.
- Вы? Глюкозу?
- А что это тебя так удивляет?-подозрительно посмотрев на развеселившегося начальника санчасти, сказал Никишев.- Вот, сделай мне укол!
