– тут кот горестно вздохнул. – Как девчонка уехала – так и ругаются. Девчонка хорошая была, а эти только сухарями кормят. Слушай, – посмотрел на Родиона кот, – я вот знаешь, что из еды люблю?
– Что? – поинтересовался бесплотный визави.
– Курицу-гриль, – мечтательно ответил кот. – Особенно грудку. Девчонка со мной всегда делилась, когда ела. Девчонка добрая была, угощала меня, жалела. А эти, – серый кивнул в сторону комнат, – эти только сухарями.
– А я бы от рыбной котлетки не отказался, – сглатывая слюну перебил Родя, – из горбуши. Ел такие?
– Нет, – огрызнулся кот и отвернулся от Родиона. – Не ел я никаких котлет, ни из горбуши, ни из селедки.
Сказав, кот подошел к лотку и снова начал яростно рыться.
– А из-за этих сухарей, – злобно раскидывая вокруг себя наполнитель говорил кот, – из-за этих гнусных сухарей – камни!
Когти царапали светлый ламинат, оставляя тонкие, едва видимые полоски, казалось, кот не собирается останавливаться, но тут раздались шаги – это хозяин зашел в комнату, уселся на диван и взял в руки пульт от телевизора. Кот замер, и Родион замер тоже, хотя уж ему-то опасаться было нечего. Но человек на диване передумал, и, посидев в темноте несколько минут, поднялся и тяжело пошел в сторону освещенных комнат.
– Скучно им без девчонки, – прокомментировал кот. – Да и мне скучно, добрая она была, веселая.
Дочка соседей, которую кот называл почему-то не по имени, а «девчонкой», уехала учиться на архитектора в другой город, а больше детей у них не было. Как звали девочку, Родя не помнил, да и узнал бы ее, наверное, с трудом, общение его с соседями ограничивалось лишь взаимными приветствиями и пожеланиями хороших выходных, если встреча случалась в пятницу.
– А почему – девчонка? У нее что, имени нет?
Кот изумленно вытаращился на Родиона:
– То есть как это – нет? Конечно есть! Разве можно без имени жить? Ну ты, Родди, даешь!
И после короткой паузы кот вдруг изрёк:
– Я – Высоцкий.
Родя удивленно поднял бровь – что это значит?
– Это имя такое, – начал пояснения кот, а Родион опять удивился – странное имя для кота.
– Вообще-то при рождении меня назвали Семен, – продолжил усатый. – Девчонка звала меня Семеныч. Ну вот. Однажды мы с девчонкой и хозяином смотрели телевизор, а там показывали какого-то нервного мужика. Мужик играл на гитаре и пел, а по мне так не пел, а хрипел. Девчонка спросила, кто это, и отец сказал, что это Высоцкий, Владимир Семенович, великий поэт и певец. Девчонка засмеялась, мол, Семеныч – как наш кот. С тех пор меня и стали звать Высоцким, лет десять наверно, если не больше.
Кот замолчал. Родион уже начал привыкать к его манере вести беседу, с неожиданными репликами и долгими паузами.
– Что хоть за поэт-то этот, Высоцкий? – спросил кот. – Хороший? А то я ведь и слышал только одну песню тогда, а больше и не слыхал. Там что-то было про корабль, спасите наши души, что-то такое…грустная песня, с надрывом, – вздохнул кот и почесал за ухом.
И тут Родя вспомнил!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS всё глуше, глуше.
И ужас режет души
Напополам…
…Когда Родиону исполнилось десять, отцу, назначенному на должность главного инженера, дали трехкомнатную квартиру в новенькой серийной десятиэтажке в самом центре. Такие дома только начинали строить и получить подобное жилье – светлые широкие лестничные пролеты, скоростной лифт, и, самое главное, сама квартира, где все комнаты изолированы, а кухня почти десять квадратов, считалось везением и придавало новоявленному жильцу определенный статус. Рядом с домом – престижная школа, куда Родю перевели, не дожидаясь окончания учебного года и которую он с успехом закончил, обеспечив себе поступление в университет: номер школы в то время имел значение.
Но до переезда семья – сначала только мама с отцом, а потом и Родя, проживала в двухкомнатной хрущевке на первом этаже в отдаленном районе. Собственно, поэтому мама и устроилась в маленькую библиотечку, что располагалась через дорогу от дома, ездить в центр, в региональную библиотеку с богатым книжным фондом и перспективами роста, куда маму приглашали на работу, не хотелось – слишком далеко.
Комнаты в хрущевке были смежные, небольшая спальня и зал, в котором лет, наверное, с двух Родион спал один, на диване-книжке изумрудно-зеленого цвета, целого, кстати, до сих пор, а ведь столько лет прошло! Диван перевезли на бабушки-дедушкину дачу, не выбросили.
И каждое воскресное утро маленький Родион просыпался от узнаваемого всеми советскими людьми хрипа – отец слушал Высоцкого. Занятый на работе до самого позднего вечера все дни недели, включая субботу, свой единственный выходной родитель всегда начинал одинаково: на окно водружался тяжелый катушечный магнитофон, вставлялись две бобины – пустая и с намотанной, похожей на серпантин, коричневой пленкой, раздавался щелчок, затем легкое шуршание, и начинался концерт! Хрипел, рычал, гремел, говорил, пел, проникал везде и всюду Владимир Семенович, и отец, ни на минуту не отходивший от окна, словно магнитофон мог пропасть, а исполнение закончиться, пел, хрипел, говорил и проникал вместе с Высоцким. Иногда отец взмахивал руками, словно дирижируя, иногда – вскакивал с табурета, подпевая, а иногда сидел задумчиво, глядя в окно на знакомую улицу – дорога, а посередине узкая аллейка с чахлыми яблоньками, отделявшими одну полосу от другой, но, казалось, видел много, много дальше.
Родя этот воскресный ритуал ненавидел. Выходной, можно поспать подольше, ан нет – Высоцкий не давал! Не помогало ни залезть под подушку, ни укрыться с головой – музыка звучала громко, заснуть снова не получалось. Раздраженно наблюдая за отцом из-под одеяла, сын злился, но не на него, вовсе нет! Высоцкий – вот кто был обозначен как источник воскресного недосыпа! И до сих пор Родион его так толком и не слушал, не смог полюбить, не захотел понять.
Но самое странное, что сейчас, после кошачьего вопроса, он понял, что помнит многие песни! И про коней привередливых, и про охоту на волков, и про «если друг оказался вдруг…», и про поля для влюбленных, и про «она живет в Париже», и про гимнастику, жирафа, Зину, про «17 лет на Большом Каретном»… И ту, которую назвал кот, помнил тоже – маленькому Роде вместо «наш SOS всё глуше, глуше» слышалось «насос всё глуше, глуше» и он думал, что раз песня про лодку, то насос – это какая-то важная ее деталь, про нее и поется. И вот получается, что память все сохранила! И поставь сейчас любое
