пара? Пенсионерских и цирковых тенденций в комсомоле Татьяна не принимала. Поэтому её борцы за светлое будущее, вместо походов, кавээнов и каэспэшных слётов, продолжали дежурить в оперативном отряде, агитировать и бороться за политическую грамотность и культуру.
Но постепенно романтика альтруизма и бессребреничества сменилась прагматикой коммерции и какой-никакой наживы. Всё чаще юная смена трудилась на рынках, а на заводах и фабриках больше интересовалась жизнью отделов сбыта, нежели производственными показателями и культурно-политическим уровнем рабочей молодёжи. Пока идейные вожди унывали и терялись, вээлкаэсэмовскому флагу не давал упасть Женя Шпейло. Уроженец сонного городка, затерянного на просторах средней полосы, отроду двадцати шести лет, он долго сидел в студентах, ещё дольше ходил во вторых секретарях. В эпоху перемен он самоотвержено подставил плечо под накренившееся знамя, утвердил древко, обложив его сумками со шмотками, компьтерами и бытовой аппаратурой, и очень скоро на привычный ориентир слетелись инициативные, а главное, предприимчивые комсомольцы.
***
Приёмная комитета комсомола насквозь пропиталась торжественностью и фундаментальностью — от знамени до запаха столетней деревянной обивки на стенах. Таня чувствовала себя здесь нужной и весомой — будто всю беспокойную современность держала за сердце, всё чаще ощущая его аритмию. Таня постучала в массивную дверь кабинета секретаря и, не дожидаясь разрешения, вошла. Шпейло стоял перед отверстым шкафом, выпростав руку вперёд, и от зигующего наци его отличали только плечики с джинсовым костюмом, которые он держал на весу. Со стены, равнодушный к обновке младшего коллеги, взирал М. С. Горбачёв. Таня, одурманенная собственными великими идеями, перешла сразу к делу.
— Евгений Викторович, давайте в этом году строй отряд соберём, — выпалила она и упоённая мудростью произнесённого искала в образе предводителя штрихи поддержки.
Шпейло повесил плечики в шкаф. Джинса с мягким шорохом втиснулась между кожаной курткой и драповым пальто, коих на вешале расположилось по нескольку штук.
— И тебе, Татьяна, доброго дня. — Секретарь любовно провёл рукой по рукавам и закрыл дверцы.
— Здрасьте-здрасьте, Евгений Викторович!
— А зачем? — Шпейло плюхнулся в достойное вождя кожаное кресло с высокой спинкой.
— Что зачем? — не поняла Татьяна.
— Зачем отряд? — Секретарь облокотился на стол, выставил вперёд кисти и так сомкнул пальцы подушечками к подушечкам, что между указательными и большими образовалось пиковое сердце. — Он кому-то нужен?
— А что, нет? — Татьяна села за стол заседаний на ближайший к вождю стул.
— Так, вопросов задано предостаточно, пора перейти к ответам.
— Почему в этом году опять не будет стройотряда? Я не понимаю!
— Опять вопрос… Хорошо, — Шпейло повернулся вместе с креслом на пол-оборота и закинул ногу на ногу. — Ты что строить собралась? — он развёл руками и оглядел кабинет. — Всё разваливается кругом.
— Так и надо сейчас строить. Остановить развал. По-моему, логично, — в Таниных мыслях установился незыблемый консенсус.
— По-твоему, да. Не поспоришь.
— А что? Разве не наша задача помогать стране в трудное время? — Таня с вызовом тряхнула рыжей гривой.
— Наша. И зарплата — тоже наша задача. Ты сама бойцам платить будешь? — заинтересовано сдвинул брови секретарь.
— Зарплату? Ну…
— Да, есть такой архаизм. Забыла?
— А как же во время войны? Родину же идут спасать не потому, что зарплата…
— Сильная аргументация. И сколько вас таких?
— Ды… Я не спрашивала пока.
— Ясно. Цели у нас, Таня, теперь не такие высокие. Народ всё ближе к земле держится. Орлы мутируют в хомячков. Основная задача — найти, чего погрызть. Заработай сначала, а после и спасай Родину, если она позволит.
В приёмной затопали, засуетились. Невидимая, но тяжёлая вещь брякнулась на пол. Дверь сначала приоткрылась на узкую щёлку, захлопнулась, приглушая чертыхания возившегося за нею, и тут же распахнулась, радушно впуская Павла с двумя клетчатыми сумками «мечта оккупанта». Плотно набитые, они походили на вьючные тюки и выглядели неподъёмными. Одна висела у Павла на плече, заставляя кособочиться в противоположную сторону, вторую он держал за ручки и больше волочил по полу, нежели нёс.
Шпейло просиял и простёр руки к Павлу:
— А отряд мы собрали. Называется: «Кочет». Вот — Павел. Ты ж его знаешь. «КОмсомольский ЧЕлночный оТряд». Прям как у американцев. Шаттл. Только у них «спейс», а у нас — «рейс». Но принцип тот же — туда-сюда.
— Танюшка, привет! — Павел потный, расхристанный, с красными глазами составил сумки в дальний угол и вытирал лоб носовым платком. — Я приехал.
— Привет… — Татьяна небрежно сыграла равнодушие. — Я волновалась, между прочим.
— Нормально сгоняли. Потрясли нас маленько на границе, но ничего, мы уже привычные.
— Это-то и страшно, — пробурчала Татьяна.
Шпейло, с огнём вожделения в глазах рассматривая сумки, поделился с Павлом новостью:
— Татьяна предлагает стройотряд организовать летом.
— Да? — хохотнул Павел. — Свежая мысль. А строить чего?
— Этого она ещё не знает, — секретарь поджал губы и глубоко кивнул Павлу, мол, ну ты понял. — Не придумала, что можно построить в одиночку за лето.
— Почему в одиночку-то? — насупилась Татьяна. — Наверняка найдутся ещё сознательные комсомольцы. И у нас на потоке, и вон у Павла в аспирантуре.
— Ой, днём с огнём не сыщешь этих аспирантов. — Павел закончил умываться и плюхнулся на кожаный диванчик рядом со своим вьюком. — Зачем тебе это вообще надо? — прищурился он и устало помотал головой. — У тебя диплом в этом году. Закончишь, отец тебе с работой поможет…
— При чём тут папа?! Диплом я и на следующий год могу… Сейчас такое время, каждый должен поддержать страну по мере сил.
— Таня, хорошо целишься, только не в ту сторону стреляешь. — Шпейло встал с кресла. Ему явно не терпелось разобрать поступивший товар. — Нам вот сейчас вполне по силам ещё один коммерческий ларёк открыть.
— Что?! — выпучилась Татьяна.
— Да, четвёртый. Как раз ищу бойкую продавщицу, пойдёшь?
— Так, всё… — Татьяна хлопнула ладонями по столу совещаний и резко встала.
— Танюш… — встрепенулся Павел.
— Дома поговорим, Павлик! — бросила Татьяна через плечо, захлопывая за собой дверь.
1989, Самара, дом семьи Хаханян
В пятикомнатной родительской квартире Татьяна часто чувствовала себя одинокой, как в тундре. Не как в лесу. В лесу за каждым деревом неизвестность, за каждым кустом — сюрприз. А в тундре всё до боли знакомо, ничего нового, куда ни глянь. Но по временам тундра гудела до утра. Нахлынет толпа отцовских сослуживцев — генералы, конструкторы, учёные с допуском. Накурят — хоть мебель выбрасывай, шторы и прочие тряпки, конечно, сразу в стирку. Чаще приходили по одному. Закроются с отцом в кабинете, пошушукаются и шасть в дверь. Будто лисица или заяц-беляк по тундровым мхам протопал — не знаешь даже, то ли был, то ли нет.
Молодой полковник Большегородский, человек скромный, по-военному собранный и
