и спокойствие. Редкий пациент в белой в коричневую полоску пижаме тихо босиком боязливо пробегал на цыпочках по коридору в туалет, затравленно косясь на дежурную медсестру, будто ожидая от нее выстрела в спину.
И только искушенный наблюдатель, увидев, что нет-нет да и проходили по больничным коридорам медбратья крупного телосложения с закатанными рукавами халатов, и заметив на окнах решетки, догадался бы о том, что судьба каким-то лихом занесла его не иначе как в психиатрическую больницу, а говоря по-простому – что само по себе свойственно русской душе – в психушку.
Впрочем, случайных людей оказаться здесь никак не могло, кроме разве что самих врачей, которые после окончания медицинских институтов попадали сюда, пытаясь или по недопониманию, или по какой другой оказии выполнить священную, но невозможную миссию: вылечить несчастных психически больных людей, а в крайнем случае слегка подправить им мозги, чтобы далее они могли жить на благо общества, которое само не знает, чего хочет, и само имеет все признаки неадекватности. Хотя надо честно сказать, что сами пациенты себя несчастными не считали, и если и случались у них рецидивы: тоска во взгляде, проявление агрессивности и прочее, то половина или целая таблетка какого-нибудь желтого или зеленого цвета, добавленная им при плановой раздаче лекарств, снова возвращала обстановку в больнице в состояние, близкое к гармонии. Также надо отметить, что ни у одного врача данного заведения или подобного ему никакой справки о том, что он психически нормальный человек, не было. Такой бумаги и быть не могло, поскольку сама психиатрия смутно представляла себе, где находится та грань состояния разума, за которой наступает ненормальность. Молодые врачи вскоре после начала работы в таком месте начинали осознавать, что само понятие «здоровые мозги» довольно условное и граница, отделяющая здоровых людей от психически больных, достаточно расплывчата. Для пациентов было большой удачей, если врачи в своей работе придерживались бы принципа «Не навреди» и не более.
У психиатра Максима Максимовича, вчерашнего студента, сегодня был первый рабочий день в областной психиатрической больнице. До обеда время ушло на то, чтобы оформить все необходимые документы для начала выполнения своих прямых обязанностей, представиться своему непосредственному начальству, и в этот час тишины по больнице он, сидя за письменным столом в выделенном ему кабинете, закрыв дверь в коридор, обедал тем, что принес из дома. Он был среднего роста, с добрым, располагающим к себе лицом, слегка округлого телосложения, но не полный, любил вкусно поесть, оптимист по натуре, свято верящий в медицину как науку, в то, чему его научили в институте, и в свою миссию помочь всему человечеству стать вменяемым. В выборе своей профессии он пошел по стопам родителей: отец, Максим Аркадиевич, высокий худощавый человек с твердым взглядом и категорическими суждениями, когда-то работал в этой же областной больнице, но ближе к пенсии перешел на работу в психоневрологический диспансер; мать, Зинаида Евгеньевна, тоже когда-то работала психиатром, женщина с покладистым характером, добродушная, немного полноватая, изначально расположенная положительно ко всем новым людям, которые встречались на ее жизненном пути, была уже на пенсии и, зная склонность и отца, и сына вкусно поесть, увлекалась изучением тонкостей кулинарии и, надо отметить, небезуспешно.
В дверь неожиданно постучали, и в кабинет к молодому врачу вошел Александр Алексеевич Кошкин, заведующий отделением, добродушный человек, крупного телосложения, высокий, движения его были медленными и плавными, лет сорока пяти, и, как заметил Максим, с постоянно извиняющейся улыбкой. В руках он держал пачку каких-то документов.
– Хотел, Максим Максимович, послать к вам медсестру с недостающими документами больных, но решил зайти сам, – медленно, нараспев проговорил заведующий. – Вы, как я вижу, обедаете? Извините, если помешал. Кстати, чуть позже подскажу вам, где рядом с больницей можно дешево и быстро поесть.
– Да нет, Александр Алексеевич, нисколько не помешали, – ответил, чуть смутившись Максим, пряча в стол недоеденный бутерброд. – А вот если бы вы подсказали мне, на каких пациентов следует обратить особое внимание, то был бы весьма вам признателен.
– Конечно! Пожалуйста! В основном случаи тривиальные – шизофрения, и вы легко в них сориентируетесь, – он ненадолго задумался. – Разве что обратите внимание на Марию Леонидовну Голубеву. Она поступила к нам всего три дня назад тоже с диагнозом шизофрения по направлению врача из психоневрологического диспансера, но насчет этого у меня есть сомнения. На мой взгляд, у нее возможно просто переутомление – все-таки учится на философском факультете – будущий светило философии, так сказать! Но нельзя все-таки оставить без внимания заключение из диспансера. От приема лекарств не отказывается, да и назначил я ей пока только успокоительные и витамины. Приглядитесь к ней. Она и как женщина очень интересная, но уж с сильно замороченными идеями: то ли они – эти идеи, от большого ума, то ли они за гранью бреда. В общем надо еще разобраться. Впрочем, сами увидите: у вас по графику сегодня беседа с ней. Так что, как говорится, держите ухо востро, но попотеть придется: при внешней общительности, подозреваю, что человек она закрытый для других. Ну, я убежал, а вы тут осваивайтесь. Кстати, как поживает Максим Аркадиевич с супругой?
От такого резкого перехода в разговоре Максим растерялся и не мог сообразить, о ком речь. Он молча и удивленно взглянул на начальника.
– Отец с мамой как поживают? – снова спросил Александр Алексеевич.
– Да вроде все хорошо у них, – сказал Максим.
– Кстати, отец не рассказывал, что мы с ним раньше работали вместе?
– Нет! – ответил молодой человек.
– Это он, наверное, специально, чтобы вы на поблажки в работе не рассчитывали, – улыбаясь, сказал Александр Алексеевич. – Хороший он человек и специалист прекрасный. Как-нибудь выкрою время да зайду к вам в гости.
Александр Алексеевич вышел из кабинета, тихо закрыв за собой дверь. Максим нашел в стопке папок документы Голубевой и стал их просматривать, достав из стола недоеденный бутерброд.
После тихого часа начались беседы с пациентами, четвертой оказалась Мария Леонидовна. Постучав в дверь кабинета и чуть приоткрыв ее, спросив: «Можно?», она, не дожидаясь ответа, вошла и села напротив Максима Максимовича, закинув ногу на ногу и сложив руки на груди. Молодой врач молча посмотрел на нее. Перед ним сидела явно умная женщина, среднего роста, худенькая и стройная, с красивыми большими серыми, с поволокой, глазами. «Такая вполне бы подошла на роль роковой женщины», – мелькнула у него мысль. Она в свою очередь тоже внимательно, с явным интересом и несколько бесцеремонно разглядывала его. На коротеньком халате две верхние и две нижние пуговицы были расстегнуты, что, наверное, сводило с
