Сун Кха не конфликтовал с "Пылающими орлами" и "Империей фюр". Это означало, что у него самого едва-едва хватает товара для удовлетворения разрастающегося рынка. Предмет спора отсутствовал. Интересы не сталкивались.
Размышляя обо всем этом, я расхаживал по делянке, трогая сыроватые с утра маковые бутоны. На некоторых уже вызревали коробочки с семенами. Действительно, подумал я, февраль начинается. Сбор урожая - вот-вот, а полным ходом пойдет в конце месяца и завершится в марте. Время усиливать охрану плантаций. Бои за урожаи между племенами не редкость. Тонг вырядился в мундир с эполетами, чтобы, разъезжая по деревням, сбивать мужичков хмонгов в охранные отряды.
- Отправляемся в путь через полчаса, Бэзил, - говорит вождь.
Он уже пересчитал купюры и вполне доволен. Я покрыл его расходы на выпивку и прочие увеселения минувшей ночи для деревни.
И вдруг мне приходит невероятная мысль: вождь - сумасшедший. Сумасшедший болтун. Выживший из ума старик.
По прямой в глубь Бирмы, то бишь Мьянмы, до опорной базы князя Сун Кха около шестнадцати километров. По прямой...
Тонг, ставя меня в походный строй, потребовал дать обещание, что я буду хранить молчание, каким путем и каким транспортом проделаю путешествие. Если гарантий моего молчания у него нет, то - зачем дурацкое обещание? Все-таки он сумасшедший, думал я. Тащится в мундире через чащобу.
Или валяет дурака?
Горные джунгли, где бы ни приходилось в них углубляться, в Лаосе, северном Вьетнаме, в Таиланде, на севере Камбоджи и тут, в Мьянме, одинаковы, мне кажется. Абсолютная, оглушающая тишина. Упругая и неподатливая чащоба из смеси сушняка, жилистых лиан, цепких сучьев, корявых деревьев, прелых коряг, гигантских лопухов и чего угодно, покрывающих каждый миллиметр ландшафта, который невозможно увидеть. Небо тоже не разглядеть. Вверху либо заросшая круча, либо обрыв, по которому сыпешься вниз и растительность смыкается над головой... В Лаосе однажды я попал в патруль на слонах, которые с холмов съезжали на заднице, проламывая просеки.
Местные говорят, что беззвучный и неподвижный лес полон жизни. Все, что способно защитить себя, а в горных джунглях на другое, кроме защиты, времени и не остается, втянуто в гонку за выживание. Животное, насекомое или растение, которое выбивается - отстает или обгоняет - из ритма неподвижности и тишины, немедленно съедается. Охранник, за которым я шел, подавал тому пример - жевал мелких кузнечиков, выпрыгивавших из-под ног. Отрывал голову и запихивал в рот...
Не требовался, однако, особо изощренный слух, чтобы через десяток километров от выставочной делянки Тонга, вскоре после первого перекура на марше, услышать отдаленные рыки тяжелого грузовика. Через двадцать минут похода вонь дизельного выхлопа ударила в нос. По засыпанной гравием грунтовке лесовозы тянули связки тиковых бревен, судя по компасу, который я припрятал, на юго-восток, в сторону таиландской границы. Тягачи работали на дороге, проложенной вдоль горных потоков, через ущелья и с немногими перевалами, её легко обнаружить с воздуха, но на карте, я помнил, она не существовала...
- Стой! - раздается команда по-английски.
Один придерживает за плечи, второй туго, в три слоя завязывает мне черным шарфом глаза. Получаю в руки узел от веревки, на которой меня повели теперь в поводу. Вонь солярки, гравий под ногами, вопль осла, запах навоза, скрип телеги, волна теплого воздуха от трактора и рокот его мотора... Подсаживают, я чувствую, в трехколесный автомобильчик.
- Отдохни часок-другой, - говорит Тонг.
Повязку разматываю сам. Комната, видимо, в бараке из бамбуковой дранки и досок, крыша шиферная, лежит на стропилах, пол цементный, в зазубринах и трещинах. Примечаю мелкую стреляную гильзу, закатившуюся под плинтус возле окна. Гильза пистолетная, потускнела, видно, убирают помещение не часто. Два топорных кресла возле такого же столика, на котором эмалированный поднос с красными карпами, выписанными по дну, дешевый термос и мутного стекла стакан. Цинковая плевательница. В углу подобие дощатого алькова с москитником и куском фанеры, прикрытом домотканым рядном, вместо матраса. Окно без стекол, только ставни с деревянными жалюзи.
Холодно, ветер гуляет из щелей между полом и стенками.
Сажусь в кресло, вытягиваю ноги.
Что дальше?
Если я второй забредший сюда по делам человек из России, то кто первый?
Набираю воздуха в грудь и ору:
- Та Бунпонг! Та Бунпонг!
Он отвечает из-за стенки:
- Здесь я, господин Бэз... Ящерицы?
- Можешь зайти ко мне?
Он садится во второе кресло после третьего приглашения.
- Вождь Тонг Ланг Ианг - сумасшедший?
Ящерица действительно выползает на потолок, рывками передвигаясь на растопыренных лапках-присосках.
- Тонг старый. Жизнь слишком быстро сделалось другой. Он чувствует, что время его доедает. Немного не в себе. Мундир и все такое... В восемьдесят завел очередную жену, говорит, что ребенок у неё от него... Старых людей мучат страхи. Из-за сексуальной немочи и боязни истратить деньги до наступления смерти... Почему вы спрашиваете?
- Он сказал, что до меня приезжал один русский. Тоже плетет?
- Это правда. Три месяца назад.
- Ты его водил сюда?
- Да, но только до Тонга. Адъютант князя встретил его и сопровождал.
- Кто-нибудь записывает имена визитеров?
Та Бунпонг никогда не смотрит в глаза. В горах считается невежливым пялиться друг на друга. Теперь смотрит.
- Господин Бэз, я и ваше имя не помню.
Молчим.
- Хочешь, попей, - говорю я, кивнув на термос.
Хмонг цедит желтоватый напиток с плавающими чаинками в стаканы.
Обстановка, конечно, партизанская. Мне приходилось заглядывать однажды в подобный барак. В начале семидесятых. В группе наемников, высаженных с вертолета для захвата южновьетнамского красного шишки. Мебель одно к одному. Китайского производства термос, стаканы, поднос, плевательница. Обиход азиатского партизанского аппаратчика, у которого на мундире четыре кармана. По их числу у вьетнамцев различались тогда чины. Один - у лейтенанта, ну и так далее... Я ещё подобрал в бараке книжку на русском, из любопытства. "Вопросы ленинизма" Сталина. До сих пор помню прочитанную наугад строчку: "Имеются сумасшедшие, мечтающие присоединить слона, то есть Советскую Украину, к козявке..." Запомнил из-за слона и козявки. Книжку я хранил долго. И жалел, что не удалось поговорить с шишкой на русском. Сумел уйти... Но не в нем и его книге дело. А в том, что лежала эта книга на фотоальбоме и, когда я полистал его, на снимках шишка позировал с гостившими у него делегациями. Даже один французский сенатор попался.
- Тут есть что-нибудь почитать? - спросил я.
- Если желаете... Газеты на бирманском. Кое-что из документов Шанского государства. Не знаю. Зачем?
- Скучаю... Когда встреча с князем?
- Это Тонг устраивает.
Библиотека, расположенная в этом же бараке, в торце, оборудована рядом с умывальной и пропахла сырой тряпкой. Подшивки газет свалены штабелем на металлическом столе вроде верстака под портретом Сун Кха. Лицо вождя Шанского государства не разобрать, но дикий глаз белого стройного скакуна, вздыбившегося, вырывая поводья из рук присевшего от восторга князя, сделан в фокусе. Видно, фотограф, угождая вождю, целил специально. Переворачиваю одну сырую подшивку за другой, легко расползающиеся на куски листы плохой бумаги испещрены бирманскими "бульбочками", но даты указаны и по-английски.
Прехватываю снова пристальный взгляд Та Бунпонга. Азия прагматична. Он напрашивается на прямой вопрос: в чем дело? В принципе, ему давно не трудно догадаться - в чем.
- Та, ты хочешь помочь мне?
- Если приглашаете.
Вот эта подшивка! Предпоследняя из всех. За октябрь прошлого года. Следующая идет ноябрьская, а декабрьская отсутствует.
Та Бунпонг говорил о трех месяцах тому назад... Начинаю с сентябрьской. Примечаю, что фотографии печатаются только на первой полосе, поэтому перекидываю расползающиеся под рукой номера, не листая, один за другим. Делегация каких-то азиатцев с вождем... Делегация ещё каких-то азиатцев с вождем... Вождь отвечает на вопросы какого-то журналиста, судя по обложке, специально засунутого им в карман пиджака журнала, "Плейбоя"... Еще вождь с европейцем... Вождь с ансамблем песни и пляски неведомого освободительного движения...
Я узнал его. Вождь и он, Первый. Здесь - Первый и Второй для меня в Казахстане. Расселись в топорных креслах, под флагом Шанского государства.
Господи, помолился я, помоги мне выбраться отсюда. Теперь уж я Тебе точно отработаю, если оставишь живым хотя бы до Франкфурта.
Взяв следующую подшивку, за октябрь, я тихо сказал:
- Приглашаю, Та Бунпонг.
- Сколько вы можете заплатить?
- Я не сказал еще, что делать.
- Я знаю...
- Каким это образом?
Хмонг соединил пальцы ладоней, поднял на уровень груди и мягко ткнул ими в мою сторону. Он принимал обязательство, не желая обсуждать остальное. Он согласен на вербовку, согласен получать, сколько я, как говорится, отстегну, если вообще расщедрюсь, и выполнять любую работу.
