- Ну ладно... спать давай... утро вечера мудренее! - зевнул он.
- Мудрёнее! - усмехнулся я.
- Ну, ладно. Это твое дело - словами играть! - снисходительно проговорил он и начал раздеваться.
Спал он бурно, метался, хрипло требовал ландышей. С трудом удалось разбудить его за полчаса до вокзала - он дышал прерывисто, по лицу его текли слезы.
- Видел поленницу до неба, старик! - взволнованно проговорил он. - К большой судьбе!
Я хотел осторожно сказать, что поленница - сооружение шаткое, но промолчал. Поезд, притормаживая, стал крупно дрожать, наши щеки затряслись.
Судорожно зевая, размазывая слезы, мы вошли в освещенный голубым призрачным светом вокзал. Прилечь или даже присесть в этом зале, напоминающем диораму Бородинской битвы, было негде... почему такому количеству народа необходимо было находиться на вокзале в четыре утра было неясно!
Правда, какой-то услужливый старичок, оказавшийся рядом, сразу же стал услужливо объяснять мне, что по прихоти купца Харитонова вокзал выстроен в пятидесяти верстах от города, на горе, а с транспортом в городе нынче туго - поэтому все, приехавшие ночью, сидят здесь. Не знаю, чего ждал от меня услужливый старичок, - я сказал ему "спасибо" и пошел дальше. Леха вышел на холод, во тьму, и вернулся торжествуя.
- Ну, ты! Надолго тут расположился? Машина ждет!
"Вот это да! - ликуя, подумал я. - Не зря, действительно, я приехал в этот город!"
Правда, в гостинице оказался абонирован двухместный номер, не два отдельных, как Леха предполагал, - это как-то сразу надломило его, он начал зевать.
- Ладно... поспим малехо, - злобно проговорил он и начал раздеваться.
- Слушай, - не удержался я. - А почему ты все время в ушанке спишь? Ну, в поезде - более-менее понятно еще, мороз был, а здесь-то зачем?
Он оглянулся по сторонам, глаза его блеснули безумным огнем.
- А потому, - прошептал он. - Что в шапке у меня... шестьдесят пять тысяч зашито... заработанных честным, беспробудным трудом! - добавил он.
Я хотел спросить, считает ли он честной работой свои подвиги в Париже, но промолчал.
Поспать так и не удалось. Тут же зазвонил телефон, Леха схватил трубку.
- Геха, ты? - Он радостно захохотал. Дальше он слушал, только крякая и кивая, надуваясь восторгом все больше. - Ну, есть! Ну, все! - проговорил он повесил трубку. - Управляющий всей культурой, старик! - радостно проговорил он и погляделся в зеркало.
- Поздравляю от души! - сказал я. "А есть тут культура?" - хотел спросить я, но не спросил.
Тут же раздался еще звонок - от каждой фразы второго разговора распирало его еще сильней.
- Тэк... тэк... - только приговаривал он. - Тэк! - Он повесил трубку. - Женщина, старик! - ликующе воскликнул он. - Говорит, полюбила с первого взгляда! Вот так! - Он бросил горделивый взгляд в зеркало.
"А когда ж был этот первый взгляд?" - хотел спросить я, но не спросил.
- Все! Уходи! - Он зашагал по крохотному номеру. - Сейчас во всех церквах заутрени идут - дуй туда!
Я хотел спросить - что, церквами он тоже заведует? - но не спросил.
Я вышел во тьму и мороз. Из темноты на меня волнами шла какая-то энергия. Приглядевшись, я увидел толпы людей, пересыпавшиеся с угла на угол, - но автобусы с прижатыми дверями проходили не останавливаясь.
Я решил пойти пешком. Спешить мне было абсолютно некуда. Дело в том, что в городе Ю. я родился и не был тут уже тридцать лет. Светало. Город производил нехорошее впечатление. Старые дома еще разрушались, новые дома разрушались уже. Чувствовалось, что десятилетиями никто не думал про город, потом недолгое время кто-то думал, воздвигал какой-то дом, характерный для той эпохи, и снова шли десятилетия запустения. Нехорошо для города оказаться не в моде, в стороне от всяческих фестивалей, когда на город наводится свежий - пусть даже и поверхностный - блеск. Здесь этого не было и следа.
"Хорошо, что я отсюда уехал! - мелькнуло ликование. - Но ведь вернулся же!" - придавила тяжелая мысль.
Собираясь сюда лет уже десять (правда, не думая, что навсегда), я с волнением думал, что не узнаю тех мест, где ездил в коляске. И вдруг я словно попал в сон, который периодически снился мне, - я снова оказался в том самом месте, которое помнил только во сне: те же деревянные двухэтажные дома, те же "дровяники" на краю оврага... Ничего не изменилось за тридцать лет! Тяжелый, темный сон про мое детство в чахлом квартале оказался не таким уж далеким - действительность не отличалась от него!
Еще одно обстоятельство - правда, не такое важное - тревожило меня. Ни в поезде, ни в гостинице я не успел зайти в туалет... осквернить родные места я, конечно, не мог... Я схватил такси и помчался в центр - но там все интересующие меня учреждения оказались закрыты - правда, по веским, уважительным причинам: в одном туалете проходила политинформация, в другом - профсоюзное собрание, в третьем - персональное дело. Казалось бы, надо радоваться столь бурной общественной жизни - но что-то удерживало меня.
Номер был закрыт изнутри, а на дверях туалета в коридоре висела малооригинальная табличка: "Закрыто по техническим причинам". Как насыщенно, интересно здесь живут!
- Закрыто по техническим причинам! - горделиво проговорил администратор, сверкая очками.
- Ну, понятно, - пробормотал я.
- Кстати, - продолжил он (что же тут может быть "кстати", подумал я), - вашего друга (он сумел произнести эти слова с презрением и в мой адрес, и в его) дожидается тут какой-то товарищ (снова презрение), однако на стук и телефонные звонки ваш приятель не реагирует. Может быть, он вас устроит? - еще более пренебрежительно кивнул на меня администратор, обращаясь к гостю.
Со скамеечки поднялся мешковатый, бородатый мужик.
- Синякова, - ткнув мне руку, пробормотал он. - Главный режиссер театра драмы и комедии.
- Очень приятно, - пробормотал я. Не скрою, меня изумило, что он назвался женской фамилией. Я подумал, что ослышался, но после оказалось, что нет.
- Разумеется, - заговорил администратор, подходя с ключом, - у нас имеется возможность открыть номер своими средствами, но - раз уж вы пришли...
- Разумеется... извините... подождите здесь! - Я взял у администратора ключ, открыл, просунулся в узкую щель... мало ли что там?
В номере было пусто, на постели были видны следы борьбы... за занавеской - я задрожал - темнел какой-то силуэт.
- Эй... кто там? - выговорил я.
- Это ты, что ли? - прохрипел голос, и высунулась Лехина башка.
- Ну, ты даешь! - с облегчением опускаясь в кресло, проговорил я. Чего прячешься-то, выходи!
- Не могу! - заикаясь, проговорил он. - Я голый! Эта - дождалась, пока я впал в забытье, и всю одежду увела, даже белье! Неужто Геха ее подослал? Ну, друг! Хорошо, что хоть шапка цела! - Он внезапно захихикал. - Откуда ей знать, что в такой лабуде такие деньги! Умен! - Леха погладил себя по шапке. - Отцепи меня - не могу больше! - свободолюбиво воскликнул Леха.
Я отцепил. Кутаясь в занавеску, как Цезарь в тогу, Леха пошел по номеру.
- Жалко, шмоток больше не захватил! - воскликнул Леха.
- Там тебя главный режиссер театра ждет, - проговорил я.
- Мужик, баба? - испуганно вскрикнул Леха. На всякий случай я уклонился от ответа.
- Сейчас позову.
- Зови! - произнес Леха, перекидывая лишнюю материю через плечо.
Появился режиссер. Набычившись, он смотрел на Леху. Тот, надо сказать, держался неплохо. Можно было подумать, что последняя мода диктует именно такой стиль: тога и ушанка.
- Слушаю вас! - величественно проговорил Леха.
- Синякова, - пробормотал тот.
- Машина, надеюсь, у подъезда? - поинтересовался Леха.
Синякова кивнул. Перекинув конец материи через себя, Леха двинулся из номера - мы последовали за ним.
В машине я спросил режиссера, не японец ли он. Он ответил, что нет. Просто, когда его назначили главным, он решил вместо своей неблагозвучной взять фамилию жены, и написал соответствующее заявление в соответствующие инстанции. Когда он получил паспорт, там было написано: Синякова. "Но ведь вы просили фамилию жены?" - сказали ему. С тех пор он вынужден ходить с этой фамилией. Случай, в общем-то, обычный, но чем-то он растрогал меня.
В театре Леха держался отменно. Прямо с порога завел речь, что всякий истинно интеллигентный человек должен ходить в помещении в ушанке. Всюду замелькали ушанки. Народ тут оказался сообразительный. На площадке второго этажа попался и скромно поклонился молодой человек в шапке с накрепко завязанными ушами. Леха благосклонно подозвал его к себе, расспросил, кто он такой, к чему стремится. Тот скромно отвечал, что фамилия его Ясномордцев, он уже два года после института числится режиссером, но самостоятельной работы пока не получил (Синякова с ненавистью глянул на него).
- Талантливую молодежь надо выдвигать! - строго глянув на главного, проговорил Леха. Синякова молча поклонился. Мы последовали далее. Кстати - ваш новый заведующий литературной частью! - вдруг вспомнив обо мне, проговорил Леха. Синякова с ненавистью глянул на меня и поклонился также молча.
