— Онъ въ Германіи философіей занимался, ворчалъ Леонъ, хвативъ залпомъ рюмку и словно оживъ на минуту, — что на каша это… философія съ революціей… брррр! хуже чѣмъ виски на портеръ…. Онъ Инну погубилъ…. У ней права были, она законная, послѣ меня родилась…. Дай-ка мнѣ права тогда! договорилъ онъ, обративъ къ Русанову поблѣднѣвшее отъ питья лицо, съ безсмысленнымъ, животнымъ взглядомъ. Русановъ самъ чувствовалъ какую-то истому въ головѣ, точно ему буравили ее винтомъ….
— А имъ это не удастся, безсвязно лепеталъ Леонъ: я ихъ замыслы выведу… на свѣжую воду…. Онъ не смѣетъ со мною такъ обходиться.
Онъ ударилъ по столу кулакомъ такъ что посуда задребезжала.
— Что жь онъ дѣлаетъ? вторилъ ему въ тонъ Русановъ, не зная о комъ идетъ рѣчь, но предугадывая что-то серіозное.
— Онъ меня подозрѣваетъ, что я русскій шпіонъ. А ты думалъ не Русскій? Онъ меня поилъ кормилъ, я ему служилъ…. А своихъ рѣзать не дамъ…. Я на него два раза доносилъ…. Дошатался я съ ними…. Вотъ каково двумъ господамъ служить.
"До чего можетъ упасть человѣкъ!" думалъ Русановъ, глядя на пьянаго; ужасъ, отвращеніе, жалость кипѣли въ немъ сложнымъ, подавляющимъ чувствомъ.
— Что мнѣ теперь? Все трынь-трава! Издохну гдѣ-нибудь на улицѣ, какъ собака, кондрашка хватитъ…. А ему не спущу обиды…. Я ему покажу, бурчалъ Леонъ, вдругъ съ минутною энергіей поднявшись на ноги и направляясь къ двери.
Русановъ бросилъ деньги на столъ и послѣдовалъ за нимъ.
"Оставить его, послѣднее съ него снимутъ," думалъ онъ, едва поспѣвая за порывистыми шагами спутника. Ему самому стало неловко въ этомъ безконечномъ лабиринтѣ улицъ ужасающаго своею громадностью города.
"Дорогу помнитъ," улыбнулся Русановъ, подходя съ нимъ къ отелю.
Взобравшись на крыльцо, Леонъ отворилъ первую дверь въ бельэтажѣ и сунулся въ нее, но не попавъ, толкнулся въ стѣну.
— Куда вы? схватилъ его за руку Русановъ.
— Не трогай, здѣсь! крикнулъ Леонъ и вломился въ просторную переднюю. Русанову едва успѣла мелькнуть, въ отворенную дверь, комната, освѣщенная какъ день, полная народа и суетившихся слугъ, какъ двое изъ нихъ, подхвативъ Леона подъ руки, силились вытолкать его; тотъ сталъ упираться и забурчалъ неистовымъ голосомъ; Русановъ не зналъ что дѣлать и окончательно потерялся, видя, что гости толпятся на шумъ у двери, окидывая всю сцену любопытными взглядами; они раздались на обѣ стороны и пропустили хозяина.
— Отведите его на верхъ, крикнулъ тотъ, кивнувъ бровями на Леона, и вдругъ запнулся, увидавъ Вдадшара Ивановича.
— Русановъ!
— Бронскій!
Трудно было узнать прежняго красавца Бронскаго, въ этомъ, все еще молодомъ, но страшно осунувшемся желтомъ лицѣ, окаймленномъ синевой небритой бороды.
— Еще разъ неожиданная встрѣча, нашелся онъ первый, съ принужденною улыбкой.
— Я не искалъ ея, отвѣтилъ Русановъ оправясь, — я не зналъ.
— Вы ни чутъ не помѣшали, здѣсь все свои, проговорилъ Бронскій, приглашая его войдти въ залу. Между присутствующими на разныхъ языкахъ пробѣжало слово "Русскій."
Не желая казаться смѣшнымъ, онъ сбросилъ пальто и послѣдовалъ за графомъ. Около двадцати джентльменовъ спорили въ кружкахъ, курили, читали газеты.
— Господа, сказалъ Бронскій по-французски, — рекомендую вамъ нашего грознаго усмирителя. Онъ можетъ сообщитъ намъ самыя свѣжія новости.
Неудержимая злоба закипѣла въ Русановѣ при этой выходкѣ; онъ понялъ, что отступать поздно и гордо выпрямился.
— Я готовъ удовлетворить любопытство этихъ господъ, отвѣтилъ онъ холодною ироніей, слегка наклонивъ голову, — если только новости придутся имъ по вкусу.
— Tiens, le drôle joue serré, шепнулъ сосѣду юркій господинъ съ козлиною бородкой.
— Я могу кое-что разсказать, продолжалъ Русановъ, глядя въ упоръ на Бронскаго, — какъ одинъ, положимъ графъ, опозорилъ дѣвушку, которая имѣла наивность счесть его за честнаго человѣка….
— Милостивый государь, вспыхнулъ Бронскій, — я ни на кѣмъ не признаю права судить мои поступки.
— Еще бы, перебилъ Русановъ:- это обыкновенная уловка тѣхъ господъ, у которыхъ честь только на языкѣ….
— О! о! отозвался господинъ въ сѣромъ пиджакѣ.
— Il y a là quelque chose comme l'odeur de la poudre, обратился къ прочимъ французъ.
Бронскій поблѣднѣлъ какъ бумага.
— Благодарите случай, что вы мой гость, бѣшено проговорилъ онъ, судорожно сжимая кулаки.
— Ничего, старые счеты всегда можно свести, спокойно отвѣтилъ Русановъ, и подавъ Бронскому карточку гостиницы, гдѣ стоялъ, поклонился какъ-то всѣмъ заразъ.
У двери онъ еще разъ окинулъ взглядомъ пестрое сборище, выбирая, кого бы изъ нихъ позвать въ секунданты на случай дуэли, — ни одного доброжелательнаго взгляда… Онъ вспомнилъ о Леонѣ и вышелъ при общемъ говорѣ.
"Чортъ знаетъ что такое: — запутывается, да и запутывается", думалъ Русановъ, придя къ себѣ: "съ чѣмъ я теперь къ ней пріѣду?!"
Поутру онъ отправилъ деньги и посылку въ *** съ коротенькимъ письмомъ, въ которомъ увѣдомлялъ Инну о своемъ пріѣздѣ и выражалъ надежду, что она не откажется повидаться съ нимъ, если позволятъ обстоятельства. Все же, прибавилъ онъ въ концѣ, старый другъ лучше новыхъ двухъ.
Немного спустя къ нему постучались, и вошелъ господинъ весьма нахальнаго вида со вздернутымъ носикамъ на румяномъ лицѣ и какою-то дергающеюся улыбкой.
— Господинъ Дзѣдзицкій, если не ошибаюсь, проговорилъ Русановъ, узнавъ въ немъ одного изъ своихъ товарищей по университету.
— Я къ вамъ въ качествѣ секунданта и привезъ вызовъ, началъ тотъ усѣвшись. — Вы недостойно обошлись, господинъ Русановъ, съ человѣкомъ въ совершенномъ отчаяніи…. Какъ старый товарищъ вашъ, я обязанъ употребить всѣ усилія къ примиренію, заговорилъ Дзѣдзицкій, до приторности смягчая голосъ.
— Что же вамъ угодно?
— Можетъ-быть, вы желаете извиниться?
— Да въ умѣ ли вы, господинъ Дзѣдзицкій? Угодно Бронскому драться, я готовъ, я не искалъ этого и не навязываюсь….
Рѣшено было сойдтись на квартирѣ Бронскаго, во избѣжаніе всякихъ неудобствъ, и стрѣлять по данному знаку. Русановъ на все согласился.
— Васъ, однако, не очень измѣнило отчаяніе, вы пользуетесь цвѣтущимъ здоровьемъ, замѣтилъ Русановъ, видя, что гость не уходятъ.
— Это Бронскій хандритъ, а мнѣ что? Я космополитъ, отвѣтилъ тотъ съ самодовольною откровенностью.
— А! скажите! сроду не видывалъ улыбнулся Русановъ.
— Вы, кажется, расположены шутить, обидѣлся космополитъ, взявъ. шляпу: мы еще потягаемся съ вами, вы еще не знаете, что это за сила…. Это тотъ никто что циклопу глазъ выкололъ, помните, въ Одиссеѣ?
— Какъ не помнить? вмѣстѣ вѣдь переводили… Вамъ, кажется, тогда стипендію дали, а отказали въ ней бѣдному семинаристу, который изъ Симбирска пѣшкомъ пришелъ, говорилъ Русановъ, затворяя на нимъ дверь.
Зайдя къ Леону, онъ нашелъ его совершенно протрезвившимся, и безъ особеннаго труда уговорилъ присутствовать на дуэли. Пока тотъ собирался, Русановъ нетерпѣливо ходилъ изъ угла въ уголъ, а в головѣ толпились одинъ за другимъ образы, одинъ другаго неопредѣленнѣй, туманнѣй: то представлялась ему Инна, только что получившая его письмо, то дядя ждетъ его его Москвp3;, коротая осенніе вечера съ старымъ Псоичемъ. И сквозь нихъ неотступно пробивается мысль: "Черезъ полчаса одного изъ насъ не будетъ…. Можетъ быть, меня…. меня не будетъ?" Это какъ-то странно и дико отдавалось въ немъ.
— Пора, проговорилъ онъ, взглянувъ на часы.
У Бронскаго его встрѣтилъ, Дзѣдзицкій, расхаживавшій по залѣ въ ожиданіи поединка. Пожелавъ ему добраго дня, Русановъ отошелъ къ овальному столику съ валявшеюся на немъ золотообрѣзною книгой, и машинально заглянулъ въ нее: Байронъ развернутый на Марино Фальеро. Онъ перелистовалъ нѣсколько страницъ, все та же мысль: смерть! Умереть у самой цѣли? Образъ Инны чуть мелькалъ ужь на второмъ планѣ. Портьера въ кабинетъ распахнулась, вышедъ Бронскій съ Дзѣдзицкимъ, и отдавъ поклонъ противнику, отперъ отцовскій ящикъ съ пистолетами. Пока секунданты заряжали ихъ, Русановъ присѣлъ на окно и глядѣлъ на вывѣску сосѣдняго магазина; прошло нѣсколько минутъ, онъ видѣлъ все тѣ же пять буквъ, на которыя сразу упалъ его взглядъ, и все та же мысль, поглотившая всѣ остальныя. Бронскій, стоя у камина началъ что-то насвистывать.
Разомъ заколотили оба молотка по шомполамъ. Русанову представлено было выбрать пистолетъ, и противники разошлись по угламъ залы.
— Мы готовы, нетерпѣливо сорвалъ Бронскій.
Дзѣдзицкій отошелъ съ Леономъ и подалъ условный знакъ. В ту же минуту Русавонъ встрѣтилъ взглядъ и прицѣлъ графа, — бухнулъ глухой ударъ, и что-то съ трескомъ разлетелось по комнатѣ. Онъ видѣлъ сквозь дымное облако, какъ Бронскій; держась за високъ, выпустилъ ручку разорваннаго пистолета, зашатался и упалъ на руки подбѣжавшихъ секундантовъ. Ошеломленный Русановъ долго не могъ ничего понять.
