VI. Немезида
Нѣсколько дней спустя Русановъ разстался съ Чижиковымъ на варшавской станціи. Ѣдучи городомъ, онъ почти не узнавалъ недавняго поприща террора; тамъ и сямъ по угламъ улицъ стояли дозорцы, дамы смиренно волочили по тротуарамъ цвѣтныя платья; патріоты словно въ воду канули; чаще стали попадаться русскія лица. На торговой площади собирались жители, войска становились по бокамъ пестрыми шпалерами; въ толпѣ раздавалось сдержанное жужжанье нѣсколькихъ сотенъ голосовъ.
Русановъ вспомнилъ своего извощика, и завидѣвъ русскую физіономію, съ бородкой и въ поддевкѣ, обратился съ вопросомъ.
— Мятежника казнятъ, флегматически отвѣтилъ тотъ:- слышь, почты грабилъ, что народу перевѣшалъ: а тамъ какъ накрыли ихъ, забралъ казну, да въ чужіе края тягу хотѣлъ задать; тутъ въ корчмѣ и попался…. Пробраться надо загодя, а то народъ-отъ напретъ и поглядѣть не достанется….
Русановъ замѣшался въ толпу. Скоро потянулась процессія: впереди шелъ ксендзъ со крестомъ, сумрачно оглядывая зрителей; на нимъ двое солдатъ веди подъ руки Езинскаго. Онъ былъ блѣденъ и едва передвигалъ ноги. Взводъ солдатъ съ барабанщикомъ передъ фронтомъ конвоировалъ его до позорнаго столба; на него надѣли бѣлый балахонъ, скрутили руки назадъ и привязали къ столбу. Ксендзъ подошелъ къ нему; Езинскій глянулъ изъ подлобья и отвернулся.
— Отказывается, сообщилъ ксендзъ офицеру.
Непріятное чувство сдавило Русанова при видѣ закутанной фигуры преступника, которому подняли на голову капюшонъ. Шесть человѣкъ вытянулась въ линію, глядя на командующаго. Барабанщикъ ударилъ безостановочную дробь. Зрители замерли въ ожиданіи, почти не слыша рѣзкаго разската барабана, заглушавшаго взводы курковъ. Офицеръ махнулъ платкомъ, бухнулъ оглушительный залпъ, бѣлая масса дрогнула на столбѣ и осѣлась, опустивъ голову. Отвязанный трупъ пошелъ къ землѣ, словно куль муки; солдаты обходили его церемоніальнымъ маршемъ….
— Мученикъ! зарыдала какая-то Полька возлѣ Русанова. Что жь радуйтесь, злобно проговорила она истерически, обращаясь къ Русанову, и колотя себя въ грудь;- кровью вѣдь пахнетъ….
— Нечему радоваться, не о чемъ и жалѣть, холодно отвѣтилъ Русановъ, пробираясь черезъ толпу къ станціи желѣзной дороги. Невдалекѣ отъ дебаркадера ему попался вооруженный отрядъ, сопровождавшій партію мятежниковъ, выселяемыхъ въ дальнія губерніи Россіи. Всѣ они шли межь двумя рядами штыковъ въ сѣрыхъ арестантскихъ зипунахъ, съ холстинными мѣшками на плечахъ. Небольшое число пожилыхъ, непріятно поражавшихъ почти звѣрскими физіономіями, терялось въ живомъ потокѣ цвѣтущихъ, румяныхъ лицъ молодежи, которая замѣтно бодрилась на глазахъ любопытной толпы прохожихъ. За пѣшими потянулись наемные экипажи болѣе зажиточныхъ пановъ и семействъ ихъ. Въ одномъ одиноко сидѣла молодая женщина, показавшаяся знакомою Русанову. Онъ протѣснился къ ней и узналъ Вѣрочку; та быстро опустила вуаль и понурила голову….
"Сколько силъ сгублено, сколько жизни убито!" думалъ Русановъ, грустно глядя на отстававшую толпу: "изъ-за чего? изъ-за призрака, изъ-за марева…."
Онъ не хотѣлъ ни на минуту оставаться въ опальномъ городѣ и взялъ билеты перваго отходившаго поѣзда. На дебаркадерѣ спали въ растяжку, не раздѣваясь, измученные, истомленные тяжелою службой солдаты; кое-гдѣ сновали жиды-факторы, робко предлагавшіе свои услуги.
Русановъ сѣлъ въ вагонъ, прислонилъ голову къ стѣнѣ и заснулъ подъ тряскій гулъ поѣзда, безъ всякой мысли, безъ тревожныхъ видѣній….
Когда рѣзкій свистъ машины разбудилъ его, вагонъ былъ уже освѣщенъ. Передъ нимъ стоялъ молодой человѣкъ съ нѣмецкою физіономіей, протянувъ ему пачку газетъ. Русановъ прочелъ, между прочимъ, крупныя литеры: Колоколъ….
— Не опасайтесь, заговорилъ Нѣмецъ, перетолковывая во своему молчаніе Русанова:- русская граница за вами далеко уже….
— Въ самомъ дѣлѣ? отвѣтилъ Русановъ, улыбаясь ему въ глаза. — Только на этотъ товаръ едва ли ужь найдутся охотники; кажется попріѣлось….
Нѣмецъ отошелъ съ вытянутымъ лицомъ.
"Въ такое время возбуждать несбыточныя надежды", думалъ Русановъ: "спокойно подускивать юношей на штыки и картечь, да это хуже убійства и грабежа…."
Онъ выглянулъ въ окно, надѣясь освѣжить себя впечатлѣніями чуждой природы, о которой когда-то мечталъ на школьной скамьѣ. Утреннія сумерки понемногу расплывались; машина тихо двигалась по мосту; внизу темнѣли тѣ же дубы и сосны; какая-то рѣчонка вилась бѣлою тесемочкой; чуть примѣтною кучкой мурашекъ паслось стало…. съ шумомъ пронесся встрѣчный поѣздъ….
VII. Неизбѣжное слѣдствіе
Ненастный, осенній денъ вечерѣлъ на улицахъ Лондона; сплошная, ровная, какъ запыленный пологъ, сѣрая туча висѣла почти надъ крышами кирпичныхъ домовъ. словно сквозь сито моросилъ мелкій дождикъ. По блестящимъ, взмоклымъ плитамъ, сновали пѣшеходы подъ зонтиками; у крыльца большаго отеля остановился наемный кэбъ; Русановъ проворно соскочилъ на земь и взялся за молотокъ.
Робко спросилъ онъ отворившаго слугу о миссъ Иннѣ, словно со страхомъ ожидая непріятнаго извѣстія.
Тотъ окинулъ его недоумѣвающимъ взглядомъ.
— The Russian miss? пояснилъ онъ настойчивѣй.
— Upstairs, равнодушно отвѣтилъ слуга, показывая вверхъ по лѣстницѣ.
Русановъ проворно миновалъ еще три этажа; отъ усталости или отъ волненія колѣни его дрожали, когда онъ остановился противъ низенькой клеенчатой двери, съ надписью мѣломъ: Horobetz. Сильно заколотилось въ немъ сердце; онъ, толкнулъ дверь и очутился въ тѣсной каморкѣ лицомъ къ лицу съ человѣкомъ, среднихъ лѣтъ на видъ, съ раскраснѣвшимся лицомъ, всклоченною бородой, лежавшимъ на кушеткѣ безъ сюртука. На поду валялась пустая бутылка.
— Дома Инна Николаевна? спросилъ удивленный Русановъ.
— Я за нее, отвѣтилъ тотъ съ пьяною улыбкой, приподнимаясь на локоть и посмотрѣвъ пристально на гостя:- стало-быть Русскій? прибавилъ онъ полувопросомъ.
— Гдѣ жь она? перебилъ Русановъ.
— Что дашь? скажу! нагло отвѣтилъ хозяинъ:- здѣсь, братъ, ничего даромъ не дѣлаютъ.
— Что хотите скажите ей только, что я пріѣхалъ.
— Поди самъ сыщи, пробурчалъ хозяинъ и выразительно свиснулъ, махнувъ рукой. — Она меня посѣяла тутъ…. На что братъ? Братъ — обуза…. Леонъ негодяй.
— Ея нѣтъ? Вы Леонъ? говорилъ Русановъ, сбитый съ толку, измученный поисками и неудачей, и опустился на желѣзный стулъ: какъ у васъ тутъ холодно, сыро! Боже мой! Неужели она тутъ жила? Гдѣжь она?
— Поставишь полдюжины портеру? лаконически освѣдомился хозяинъ.
— Хорошо, идетъ…. Тамъ разскажете…. Пойдемте же, пойдемте, торопилъ Русановъ, вставая.
— Пойдемте, говорилъ Леонъ, надѣвая сильно поношенное пальто и войлочную шляпу, носящую несомнѣнные слѣды жизни владѣльца, — я васъ сведу…. я тутъ всѣ теплыя мѣста знаю.
Онъ заперъ на ключъ дверь, написалъ мѣломъ на клеенкѣ: is now at Bull's tavern, исталъ спускаться, придерживаясь за рампу.
"Въ какомъ положеніи!" думалъ Русановъ, слѣдуя за нимъ: "что она должна была вытерпѣть, они рѣшилась оставить его?"
— Правда, что пьянымъ по колѣно море, ворчалъ Леонъ, шлепая по лужамъ, и направляясь къ простонародной тавернѣ:- смерть хотѣлось опохмелиться, вотъ вы и…. того… Да кто жъ вы такой? остановился онъ вдругъ.
— Я…. встрѣчался съ вашею сестрой за границей, разсудилъ Русановъ сохранить инкогнито.
— Сюда! сюда! радостно сообщилъ путеводитель, схватилъ стеклянную дверь и не безъ достоинства усѣлся къ столику, — two bottles stout, waiter! скомандовалъ онъ: — вы не повѣрите, какъ скоро учатся чужому языку въ моемъ положеніи, прибавилъ онъ, наполняя стаканы дрожащими руками, съ сіяющимъ взглядомъ.
— Ну, такъ какже? началъ Русановъ, когда Леонъ утолилъ немного жажду.
— Да что, уѣхала въ *** (онъ назвалъ одинъ изъ приморскихъ городковъ), оставила меня…. презираетъ. Это хорошо, что презираетъ…. дрянь я, и больше ничего! Ну, дрянь такъ дрянь!.. А за что? продолжалъ Леонъ, устремивъ на Русанова туманный взглядъ:- почему я не развязался съ ними? Да очень просто…. Какъ съ голоду умирать приходится, такъ развяжешься.
Русановъ узналъ все, что ему было нужно, и собирался уйдти, размышляя только: дать ли денегъ Леону и какой прокъ отъ того будетъ.
— А отчего это все? заговорилъ Леонъ, ни къ кому уже не обращаясь и повѣсивъ голову:- вольно жь отцу было жениться на ней, когда мнѣ ужь два года стукнуло…. Мать моя Нѣмка, онъ съ ней въ Геттингенѣ познакомился, вотъ какъ я здѣсь съ Lusy….
Совсѣмъ отуманенный, закинувъ голову на спинку стула, протянувъ ноги и засунувъ руки въ карманы, онъ сталь напѣвать какую-то пѣсню.
Волей-неволей, Русанову проходилось сидѣть до расплаты; кромѣ того, исповѣдь начинала интересовать его.
— Онъ въ Германіи философіей занимался, ворчалъ Леонъ, хвативъ залпомъ рюмку и словно оживъ на минуту, — что на каша это… философія съ революціей… брррр! хуже чѣмъ виски на портеръ…. Онъ Инну погубилъ…. У ней права были, она законная, послѣ меня родилась…. Дай-ка мнѣ права тогда! договорилъ онъ, обративъ къ Русанову поблѣднѣвшее отъ питья лицо, съ безсмысленнымъ, животнымъ взглядомъ. Русановъ самъ чувствовалъ какую-то истому въ головѣ, точно ему буравили ее винтомъ….
