чета нашим, и даже в преклонном возрасте (а Элизе было под восемьдесят) выглядят молодцами. Элегантно и ухоженно. Одеваются и красят свои морщинистые щёчки и ноготки на скрюченных артритом пальцах. Раз в месяц ходят к куафюрше и на разные культурные мероприятия. Да, именно к куафюрше, а не парикмахерше. И вроде на голове у них всё тот же перманент, будто как и у русских тёток, но всё как-то не так. Не так горят у них глаза, и зреют планы на путешествия и на будущий шикарный рождественский ужин в кругу многочисленных детей, зятьёв и внуков, съехавшихся откуда-нибудь из Америки.
Мадам Фонтэн была дочерью белого офицера. Эмиграция, семнадцатый год, не мне вам рассказывать...
Собственно, её отец, Александр Суров, называл её Елизаветой, Лизой. Мы на этой почве и подружились. У нас в бутике были заведены бонусы для постоянных клиентов, и их данные тщательно записывались на компьютер. В очередной раз, когда мадам Фонтэн, причёсанная и разодетая в шубу, собиралась на званый обед и зашла к нам прикупить букетик по случаю, я стала заносить её покупку в бонусную программу.
— Так вас зовут Элиза, мадам Фонтэн? Да неужели! Мы ж с вами тёзки, воскликнула я, обнаруживая в компьютере всю её цветочно-потребительскую подноготную.
— Боже мой, Лиза! Это уж не такое распространённое в наши дни имечко... Вот когда-то дааа, лет шестьдесят назад, охотно называли!
И мы с ней расцеловались трижды и обнялись. Она рассказала вкратце о своём папе, некогда студенте
197
Галина Хериссон
Санкт-Петербургского политехнического института Петра Великого...
Она совсем не была чопорной, нет, скорее, очень душевной и остроумной женщиной. Ныне вдовой и бабушкой многочисленных внуков, про которых я уже всё знала по фотографиям и рассказам, проводя длинные беседы за чаем или обедом в её гостеприимном доме. Она жила там же, в Монплезире. Мы подружились очень кстати. Когда я съехала из дома в Эланкуре, ещё ища долгожданную квартирку и дорабатывая последние дни в магазинчике в тот нелёгкий рождественский период.
Она приютила меня на время, отдала одну из спаленок её внуков, и даже заезжала за мной после работы на машине, ибо так всем было удобнее. Ей не хотелось ждать, пока я припрусь своим ходом сквозь темноту пусть и приличного буржуазного квартала. Машину водила она лихо (тут все старушки лихо водят), на стол собирала скоро, не запаривались формальностями и имела хороший вкус. Всюду в доме были книги, картины и разное милое старьё от её покойного мужа, отца или собственноручно выбранное ею или принятое в подарок. Я и подарила ей одну из своих акварелей. И Элиза нашла картине самое подходящее место.
“Лизонька” — звал её папа... И вот, старухе восемьдесят, и родилась она во Франции, и маман её француженка, и на русском она знает всего пару слов. А есть в ней что-то такое, чего описать я точно не смогу... “Загадочная русская душа”, прости Господи?
Ещё она ездит по своим подружкам-сверстницам и принимает иногда у себя. Хотя не все её подруги так же энергичны, умны, милы и не лезут за словом в карман... Но одной из них я любовалась как-то недавно, то
198
НЕ ПРО ЗАЕК
есть обеими ими я любовалась, сидя у Элизы в саду, с иголкой и ниткой в руках, попивая порто из старинного хрустального бокала, заедая дыней. Ну, повеселили меня старухи своими байками!
...Не любила Мари-Луиз своего зятя (мужа своей сестры)! Ей —восемьдесят семь, ему аж девяносто семь, но оба ещё живчики!
— Он, — говорит, — может и из кастрюли есть, ему пофиг! А я по тарелочкам всё раскладываю, я — добренькая! Ведь сорок лет назад я ему сказала — не люблю газированную воду, пузырьки я признаю только в шампанском! А он, понимаешь, пьет “Сальвету” и мне каждый раз предлагает. Тьфу! Люблю, правда, джин-тоник...
Тут идёт тирада по поводу достоинств разных джинов...
— Вот “Гордон” не плох! Раньше французских джинов не было, пили английский или американский. Мой дорогой зять был в морской элите. Так у них на их приемах были такие коктейли — закачаешься!
Элиза сказала:
— Не любит она его!
— А чего это я его не люблю. Ну, не то что бы... Просто... Да мне пофиг! Столько лет его знаю. Вот ему девяносто семь, а он так и будет есть из кастрюли! Вот когда я работала в Нью-Йорке...
Тут мои старухи начинают вспоминать американский период их жизни, а я ими любуюсь и прошу разрешения их сфотографировать...»
* * *
«Да, как вы давно догадались, я люблю выпить.
199
Галина Хериссон
Особенно крепкие напитки. Винами вам морочить
