луну на ночном небе, и тем не менее по-прежнему не может четко сформулировать, в чем эти вещи выражаются для нее самой.
— Я уж думала, ты меня бросила, — говорит Джорджия.
— Не дождешься. Ну что, ты готова идти? — спрашивает Бет.
— Угу, идем.
Прежде чем двинуться к лестнице, Бет оглядывается на пляж, чтобы попрощаться с Оливией, но та сидит на корточках у кромки воды, фотографируя мальчика и его родителей, и Бет не хочет ей мешать. Она улыбается, представляя, какие красивые получатся фотографии. Она ждет не дождется снимков с их собственной фотосессии. Они скоро уже должны быть готовы. Она хотела спросить про них Оливию.
Пока они поднимаются по каменным ступенькам, Бет задается вопросом, что побудило Оливию броситься вдогонку за этим маленьким мальчиком. Наверное, беспокойство, которое на ее месте испытал бы любой нормальный взрослый, заметивший маленького ребенка, в одиночестве побежавшего к открытому водоему. Но, уже идя вместе с Джорджией по лужайке «Голубой устрицы», она вспоминает полные панического страха глаза Оливии и слезы на ее побелевшем лице и задумывается, не стоит ли за этим что-то большее.
Надо будет обязательно спросить ее об этом, когда они увидятся в следующий раз.
Бет с самого утра сгорала от нетерпения, изнывая от желания поехать в библиотеку, но сперва у нее было слишком много неотложных дел по дому, а теперь она должна присутствовать на футбольном матче у Джессики. Джимми тоже приехал. Один. Они смотрят, как Джессика носится туда-сюда по полю, стоя врозь, но в то же время рядом друг с другом в неловком молчании на боковой линии.
— Как продвигается твоя книга? — спрашивает наконец Джимми, все так же глядя на поле.
— Неплохо. Продвигается помаленьку, — отзывается Бет, как и он, не отводя глаз от игры, но не потому, что боится пропустить острый момент.
— Здорово. Очень здорово, что ты снова начала писать. Я тобой горжусь.
— Спасибо, — отзывается Бет, неожиданно чувствуя себя польщенной.
Она поворачивается и смотрит на него. Теперь он тоже смотрит на нее, а не на игру и улыбается.
— Я с удовольствием бы ее прочитал.
Ее лицо заливается краской, и она принимается рассматривать носки своих черных туфель. Она изливает в своей книге всю душу и сердце, вплетая в эту историю все, что она знает, чувствует и во что верит. Внезапный интерес, который Джимми по собственной инициативе проявил к ее книге, к ней самой, ее радует. Но мысль о том, чтобы позволить Джимми заглянуть в ее сердце и душу, открыться ему так глубоко и безгранично, задевает какую-то болезненную струнку у нее внутри, которую она пока не готова трогать. Доверие.
Она вскидывает на него глаза и робко улыбается в ответ, прежде чем заставить себя снова переключиться на бегающих по полю девочек.
Когда игра подходит к концу, Джимми забирает Джессику, а Бет едет прямиком в библиотеку. Она поднимается на второй этаж и заглядывает в читальный зал. Эдди Антико и Памелы Винсент там нет. Никто не читает «Моби Дика», и ее кресло свободно. Она улыбается и устраивается за столом.
Ночью ей снилась ее книга, и, когда она проснулась, следующая глава, уже полностью оформившаяся у нее в голове во всех мельчайших подробностях, ждала ее на блюдечке с голубой каемочкой. Бет обрадовалась, но потом начала все сильнее и сильнее переживать, что она существует только в ее голове и в любую минуту может испариться, если как можно скорее не перенести ее на бумагу. Она открывает свою тетрадь, снимает колпачок с ручки и пишет так быстро, как только может, спеша выпустить слова на волю, пока они не улетучились.
Мое одно имя — Энтони. Когда я был маленьким мальчиком, я думал, что у меня два имени: Энтони и ТЫ.
Мои мама и папа говорили мне такие слова:
«Энтони, подойди сюда».
«ТЫ хочешь пойти погулять?»
«ТЫ хочешь сок?»
«Энтони, держи свой сок».
«ТЫ можешь сказать: ГРУЗОВИК?»
«Энтони, скажи: ГРУЗОВИК».
«Энтони, надень кроссовки».
«Давай теперь ТЫ».
«ТЫ можешь это сделать».
«Энтони, сделай это».
Несложно понять, почему я путался. Эти другие слова — ТЫ, Я, МЕНЯ, МЫ, ВЫ, ОН, ОНА — я до сих пор иногда в них путаюсь, но теперь я уже почти с ними разобрался, хотя они мне и не нравятся. Эти другие слова зависят от ситуации, а я не люблю вещи, которые зависят от ситуации.
Поэтому мне и нравятся числа. 6 + 3 = 9. Всегда. 6 + 3 Принглз, или 6 + 3 пончика, или 6 + 3 камешка в линии, или 6 + 3 серебристых минивэна на парковке. Ответ: 9. Всегда.
А ТЫ может означать Энтони, или мою маму, или моего папу, или вообще кого-то незнакомого на парковке.
Как ТЫ поживаешь?
ТЫ — это моя мама, если это говорит мой папа, когда рядом есть мама, но ТЫ — это Дэниел, если говорит моя мама, и есть еще Дэниел, но если есть сразу Дэниел и мой папа, тогда ТЫ может значить моего папу или Дэниела. Поэтому хозяин слова ТЫ зависит о того, кто говорит и кому он это говорит. Как я уже сказал, ТЫ зависит от ситуации. ТЫ подчиняется Правилу ситуации, а я не люблю такие правила. Я люблю Всегдашние правила, которые всегда остаются правилами, и не важно, где ты и кто говорит.
Всегдашние правила лучше всего, потому что они всегда строятся на такой штуке — причине и следствии, и от этого мне становится хорошо и спокойно. Раньше я думал, что выключатели — это Всегдашнее правило. Если я нажимал на выключатель снизу, свет загорался. Если я нажимал на выключатель сверху, свет выключался. Каждый раз. Всегда.
А потом выключатели превратились в Правило ситуации. Прошлой зимой случился очень большой шторм и отключилось электричество, и я нажимал на выключатели во всем доме сверху и снизу, но ничего не происходило. Свет не загорался.
Так что оказалось, что выключатели — это не Всегдашнее правило, а Правило ситуации. Если нажать на выключатель снизу, свет загорится, но только если электричество не испортилось от большого шторма. Выключатели зависят от погоды. После того большого шторма прошлой зимой я перестал любить выключатели.
Глаза — это тоже Правило ситуации. Глаза могут быть счастливыми, сердитыми, заинтересованными или грустными, они могут быть бодрствующими или спящими, оживленными или усталыми, они могут пристально смотреть на тебя или в другую сторону. Иногда они даже плачут. Глаза всегда немного разные,
