отстреливать всех зайцев и кроликов в саду. Затем он посмотрел на меня со странным выражением.
– Вы хорошо его разглядели, сэр? – спросил он.
Я ответил, что не слишком, но мне тоже показалось, что это заяц.
– Да, сэр, – сказал он, – заяц-то заяц, да только мне почудилось, будто он был серебристо-серый с белыми лапками. Я никогда прежде таких не видел!
И вот что странно: все собаки отказались приближаться к месту, где мы видели этого зайца. Пес сторожа убежал, но я привел с заднего двора местного пса, ретривера, который жил в будке у кухни. В жизни не видел более перепуганной собаки: ретривер скулил и упирался изо всех сил, а когда мы наконец его приволокли, стал рычать на нас с такой яростью, что пришлось его отпустить, после чего он мигом скрылся в своей конуре. Так же повел себя и терьер.
Тем временем прозвонили к ужину, и мне пришлось вернуться в дом и объяснить свое опоздание; окрас зайца я, однако же, не упомянул. Это было второе происшествие.
Отец Маклсфилд вновь замолчал и улыбнулся своим мыслям. Меня весьма впечатлили его невозмутимость и самообладание. Думаю, они сделали его рассказ выразительнее.
И вновь, прежде чем кто-либо из нас успел вставить замечание или задать вопрос, он продолжил:
– Третье происшествие было настолько незначительным, что я и упоминать бы его не стал, если бы не предыдущие два. Мне показалось, что этот случай можно было бы объяснить постепенным угасанием сил. Сейчас вы поймете, что я имею в виду.
Всю неделю по вечерам я подходил к окну, но ничего не происходило до самой пятницы. Я твердо вознамерился отбыть на следующий день: вдова чувствовала себя гораздо лучше и вела себя куда разумнее, даже заговорила о том, чтобы и самой отправиться за границу на следующей неделе.
Тем вечером я переоделся к ужину пораньше и вместо того, чтобы смотреть в окно, решил пройтись по аллее; на часах было без двадцати восемь.
Вечер выдался душным и гнетущим, без намека на ветерок; было темнее, нежели в предыдущие несколько дней.
Я медленно гулял по аллее до ворот и обратно; возможно, это была лишь игра воображения, но я чувствовал необычайное беспокойство. Оно несколько унялось, когда я увидел вдову, которая вышла из дома и остановилась, всматриваясь вглубь аллеи. Я зашагал ей навстречу. Заметив меня, она вздрогнула, но затем улыбнулась.
– Я приняла вас за кого-то другого, – сказала она. – Святой отец, я решила уехать. Завтра я съезжу в город, а в понедельник мы отправимся в путь. Моя сестра едет со мной.
Я сердечно поддержал ее решение, затем мы развернулись и пошли обратно в сторону липовой аллеи. Вдова остановилась у ее начала, словно не желая ступить ни шагу далее.
– Давайте пройдем до конца, а затем вернемся, – предложил я. – До ужина времени хватит.
Она ничего не ответила, но пошла вместе со мной; мы прогулялись до самых ворот и повернули назад.
Кажется, никто из нас рта не раскрыл: к тому времени мне стало совсем неуютно, но я, тем не менее, был вынужден идти дальше.
Мы были примерно на полпути обратно, когда я услышал лязгающий звук и бросил короткий взгляд через плечо, подумав, что у ворот кто-то есть. Но там никого не было.
Вдруг листья над нашими головами зашелестели, хотя до этого не было ни ветерка. И я, сам не зная почему, внезапно взял свою спутницу под руку и потянул к кромке аллеи, так что мы оказались справа, под самыми лаврами.
Она не сказала ни слова, и я тоже, но, кажется, мы оба огляделись, словно ожидая что-то увидеть.
Ветер затих, а затем поднялся вновь, но это было лишь легкое дуновение. Я слышал, как он заставляет шуметь живые листья на деревьях над моей головой и мертвые листья под ногами. А дул этот ветерок со стороны кладбища.
И тут я заметил некое явление, которое редким не назовешь – и все же ни я, ни вдова не могли отвести от него глаз. Опавшие листья поднялись столбом, который кружил и вихрился, опадал и вновь вырастал под дыханием ветра, дующего вдоль тропы. Этот ветерок вел себя довольно странно: небольшой смерч из листьев двигался по дорожке из стороны в сторону, вперед и назад. Он приблизился к нам, и я почувствовал прикосновение ветра к своим ладоням и лицу. Один листок мягко задел мою щеку – признаться, я содрогнулся, словно это была жаба. Затем листья двинулись дальше.
Как вы помните, джентльмены, было уже довольно темно, но мне показалось, что, когда ветер утих, столб листьев, поредевший до небольшого завихрения, осел в конце аллеи.
Несколько секунд мы стояли совершенно неподвижно; когда я обернулся, вдова смотрела на меня в упор, но никто из нас не проронил ни слова.
По аллее мы предпочли не идти. Мы прошли сквозь ряд лавров и вернулись через верхний сад.
Больше ничего примечательного не случилось, а на следующее утро мы все вместе отбыли одиннадцатичасовым поездом.
Вот и весь мой рассказ, джентльмены.
Об авторе
Роберт Хью Бенсон родился 18 ноября 1871 года. Он был младшим из шести детей Эдварда Уайта Бенсона (1829–1896) – первого директора престижного Веллингтонского Колледжа, позднее – каноника Линкольнского собора, первого епископа Труро и, с 1883 года и до своей кончины, архиепископа Кентерберийского.
Роберт получил образование в Итоне, затем изучал классическую филологию и теологию в Кембриджском Тринити-колледже. Он пошел по стопам отца и в 24 года был рукоположен в священнослужители. Впрочем, уже в 1896 году, после смерти Э. У. Бенсона, Роберт стал сомневаться в англиканской доктрине. В 1903 году новость о том, что сын главы англиканской церкви перешел в католичество, глубоко потрясла англиканскую общественность, но была с восторгом встречена Римом. К 1911 году Бенсон стал капелланом Его Святейшества Папы Пия X и получил титул монсеньора.
В период поисков и сомнений Бенсон начал литературную карьеру сборником новелл «Незримый свет» (The Light Invisible, 1903). На творчестве Роберта несомненно сказались интересы отца, который во время учебы в Тринити-колледже стал одним из основателей Кембриджского общества исследований потустороннего, или «Призрачной гильдии». Члены этой организации – предшественника Клуба привидений Диккенса и лондонского Парапсихологического общества – собирали отчеты о встречах с привидениями и пристально изучали возможные свидетельства их существования. Это увлечение старший Бенсон сохранил на всю жизнь. В частности, именно ему Генри Джеймс приписывает историю, которая легла в основу романа «Поворот винта». Старшие братья Роберта – Артур Кристофер (1862–1925) и Эдвард Фредерик (1867–1940), связавшие свою жизнь с литературой, также неоднократно
