а сейчас в городе, или не готов сейчас покупать: берет на варенье, а для него время нужно, сахар.
– Сахар есть, дадим, – отвечала Валентина Петровна.
– Да он и в магазине есть… Перебирать ее надо, варить. Не можем сейчас. В среду придем, вы сами этот день назначили.
– Ладно…
Эти два ведра собирали вчера и сегодня, и вчерашняя «виктория» была на грани – уже текла, некоторые ягодки покрывались пушком плесени. Хранили ее на лотках в старой бане, низенькой и темной. Если печку не топить, в ней сохранялась прохлада. Но последние дни были жаркими, и здесь стало тепло. До послезавтра не доживет…
Почти всю ночь Валентина Петровна не спала – мучилась. Просила у дочери прощения, объясняла, что надо эти два ведра продать обязательно, а то ведь пропадет ягода, здесь подвели люди, надо в город. Обещала: приедут немного позже, но обязательно скоро.
Встала в шестом часу, принялась собираться на рынок. То, на что когда-то уходило десять минут, теперь занимало полчаса. Тем более не торговали в городе уже три года, привычка пропала. Надо стаканчики протереть, весы уложить, ягоду пересыпать из лотков в плоские картонные коробки из-под печенья. В ведрах не повезешь – утрясется она в автобусе, подавится. Вчера не успели всё это сделать, до последнего Кулешовых ждали, искали других…
Поднялся сын, быстро выпил кофе, стал помогать. Муж постепенно раскачивался после сна. И сейчас Валентина Петровна видела, какой он больной, немощный. В обычное время не замечала, не бросалось это в глаза – занимался потихоньку своими делами, – а теперь вот путался в выходных брюках, пуговки на рукавах рубашки застегнуть не мог, терялся, тыкался в шифоньер, в косяк двери.
Ехать решили втроем. Олег по магазинам пробежится – много чего надо купить. Он через три дня их покинет – в очередной раз отправится строить жизнь, – а им теперь и три килограмма крупы – груз.
Наскоро позавтракали. На часах была половина восьмого. Автобус подъезжал к восьми.
– Что, пойдем, – сказала Валентина Петровна. – Из нас ходоки теперь, пока дотелепаемся…
Покосилась на стоявшую под вешалкой сумку с краской, щеткой, обмотанной тряпкой ножовкой, читушечкой, чтоб помянуть. Готовила для поездки к дочке…
Раньше Олег выходил раньше с самой тяжелой ношей и дожидался на остановке, бывало, если родители опаздывали, просил водителя не уезжать. Теперь же отправил их вперед, а сам стал запирать двери избы, калитку.
Валентина Петровна и Анатолий Михайлович побрели по родной, такой длинной теперь улице. И почти сразу увидели шагавшего навстречу мужчину с ведрами. Ведра болтались в руках – явно пустые.
«Ну вот», – похолодела Валентина Петровна. Это был знак: человек с пустыми ведрами – не к добру. Надо было плюнуть на эту ягоду, ехать на кладбище. Ведь зовет дочка.
Думала это, а сама шла вперед. Как плюнуть – столько труда, и две тысячи на дороге не валяются. А если продадут стаканами, то в полтора раза дороже станет…
Мужчина, незнакомый, в красной майке, зеленой бейсболке, прошел мимо, небрежно кивнув, приветствуя. Валентина Петровна кивнула в ответ, но он этот кивок уже не видел – был за спиной. «Попугай какой-то».
– Извиняюсь, вы не Новопашины?
Остановились.
– Да. А что? – сказал Анатолий Михайлович, и Валентина Петровна удивилась, как его голос помолодел. Видно, потому, что муж заинтересовался – в последнее время он был устало-равнодушным.
– Вы «викторией» торгуете? Может, есть. Я б купил. К тёще тут заскочили, она посоветовала.
Вот он – настоящий знак.
– Олег, расстегивай сумки, – велела Валентина Петровна подошедшему сыну. – Пересыпай ягоду товарищу…
Стали пересыпать.
Мужчина взял одну ягодку, повертел на черешке перед глазами.
– Хорошая.
– Без химии всякой, на живой земле, – заученно отозвалась Валентина Петровна. – Так, Олег, беги обратно, бери сумку. Там стоит, в пороге, у вешалки.
– Да-да, видел. К Лене едем?
– К ней… Захвати вот это, – протянула сумку с коробками, уже пустыми. – Давай, сынок… Толя, – обернулась к мужу: – Иди к остановке. Попроси там, чтоб не уезжали.
Мужчина встревожился:
– А что случилось-то?
– Да всё хорошо, всё хорошо. Спасибо. Вас нам дочка послала.
– А?
– Спасибо. Спасибо вам…
Ягоды скатывались на песок дороги, Валентина Петровна их не подбирала.
– Ну вот, два ведра.
Мужчина протянул две тысячные бумажки.
– Благодарю, – сказал несколько озадаченно.
– Вас благодарим. Вас…
И пошла к трассе.
Нагнал сын, принял вторую сумку с коробками, взял под руку. Пошлось быстрее. Вон и остановка. Муж. Подъезжает автобус. Наверно, успеют.
Осень в этом году была долгая, темная. Ветер дул и дул, дождь шел и шел.
Может, на самом деле и не отличалась она от прежних, но так казалось Валентине Петровне из-за болезни мужа и собственной усталости.
Все вокруг было старым – изба, вещи, посуда, лопаты, измеритель давления, ведра, которые Валентина Петровна заклеивала холодной сваркой. Новая только баня – высокая, с парилкой, мойкой и большим предбанником. Ее построили в надежде, что сын будет бывать чаще, жить дольше; места в доме хватает, но по деревенской традиции между комнатами нет дверей, да и взрослый он, даже пожилой уже – хочется в отдельном жилье. Сын все равно приезжал нечасто и ненадолго. Всё у него дела, дела…
Муж болел давно. Лет десять назад или больше колол дрова и утром проснулся таким… Валентина Петровна сначала думала – пьяный, гадала, где взял, как успел, а потом поняла – инсульт. Несильный, но и его хватило, чтоб начать чахнуть. И мужу, и вслед за ним – ей.
Работа делалась медленней, на всё сил не хватало; огород съеживался, от заборов зарастая крапивой, пыреем, пастушьей сумкой. Чуть ли не каждую весну приходилось отдавать сорной траве одну-другую грядку, сужать картофельную деляну. Сын, когда приезжал, пытался отвоевывать, но тут каждодневный труд нужен, а не наскоки…
В этот раз огород не получилось прибрать. Торчали колья с высохшими стеблями помидоров, висели плети огурцов на проволоке, «виктория» не прополота, заросла вся… Больно было Валентине Петровне смотреть на это, но силенок хватало лишь на самое необходимое – еду сварить, собаку покормить, помыть посуду, натопить печку. А муж почти не вставал.
Много лет она придумывала для него занятия: попилить гнилушки на растопку, картошку почистить, фасоль, горох вышелушить, а теперь видела – ничего он уже не может. С кровати поднимается с трудом, к ведру с широким бортиком – «деревенскому унитазу» – идет кое-как, хватается за стены, косяки, стулья. Больше его ничем не займешь, не расшевелишь. И, кажется, это уже всё. Лучше не будет. Как погода. Можно принять за весеннюю, но ведь знаешь:
