и политики, потом возникла гитара, кто-то взялся петь, слушали плохо, но вдруг все затихло. Послышался девичий голос. Бектемир сразу же узнал этот голос, сел на кровати, а потом и встал, чтобы видеть. У окна сидела с гитарой она, русалка, Ольга. Она запела. Это были драматические песни, одна про Афганистан, другая про океан, в котором гибнет раненый кит. А третья шуточная, сатирическая. Пела Ольга страстно, увлеченно, порывисто, и все ею любовались, всем она была боевой подругой, сестрой, комиссаршей, и лишь Бектемир видел иное – видел существо, созданное для любви, для рук мужских и ручонок детских, и странно ему было, что она занимается совсем другим.
Спев, Ольга пошла из номера. Никто не осмелился пойти за ней, а Бектемир прыгнул через две койки сразу, выбежал за дверь, крикнул:
– Постой!
Она обернулась – с приветливой улыбкой. Наверное, всем так улыбается, никого с первого взгляда на отвергая, подумал Бектемир.
– Я забыл сказать, как меня зовут. Когда подписывал, помнишь? Невежливо получилось. Бектемир.
– Очень приятно.
Она протянула руку, он пожал ее. Рука маленькая, но крепкая. И горячая.
– Чем занимаешься? – спросила она.
– Прозу пишу.
– Я не про это. Тут все что-то пишут. Вообще?
– В газете работаю.
– Я тоже в газете работала. А теперь в бизнес ушла.
– Бизнес? – произнес Бектемир чуждое слово, только-только появившееся в советской жизни. – А какой?
– Рыба.
– Ловишь?
– Нет, пытаюсь организовать нормальный рынок. Трудно. Криминал не дает.
– Бандиты?
– Да. Ты киргиз или казах?
– Казах.
– А почему такой красивый? И огромный. Прямо богатырь.
Бектемир не обиделся, он давно понял, что у русских предвзятое представление о внешности монголоидов. Всех вообще, не различая бурятов, китайцев и казахов.
– Такой родился, – сказал он. – А ты что пишешь?
– Стишки. Книжку выпустила. Да это так, баловство, у меня легко получается.
– И поешь хорошо. У тебя, наверно, все легко выходит.
– Да, – спокойно согласилась Ольга. – Только устаю все равно, много работы. Сюда прилетела, потому что даром. И отдохнуть. Думала, тут весело будет. А народ так себе – кислый, вялый. Не расшевелишь.
– Я бы не сказал. Вон как шумят.
– Это пустяки. Грустно мне что-то. Даже не ожидала. Домой хочу.
Впечатление от этой девушки у Бектемира двоилось и расплывалось. Только что была громкая, энергичная. Такая комсомолка-активистка. И вот печальная, беззащитная. Обнять бы ее, приласкать бы.
Они отошли к подоконнику. Тот был широким, Ольга села на него с ногами, обхватив руками колени, Бектемир пристроился рядом. Попросил:
– Почитай что-нибудь свое.
– Не люблю. Когда на бумаге, еще ничего. А вслух сразу кажется плохо и глупо. Давай просто поговорим, спать не хочется.
Говорили. Вернее, говорил Бектемир. Рассказал о своем городе, о двух сестрах, о папе с мамой, о бабушке. О том, что пишет, для чего пишет. О взглядах на жизнь и смерть. Много о чем. Ольга удивительно слушала – внимательно, отражая мимикой все, что он ей говорил. А потом взяла за руку. Он не понял. Она засмеялась.
– Иди сюда.
Он неловко шатнулся к ней. Она поцеловала его. И он ее.
Они целовались истово, шаря руками друг по другу. Ольга была уже какая-то третья, не активистка-комсомолка и не печальная поэтесса, а – стихия, одно сплошное желание. Русалка, в очередной раз подумал Бектемир. Недаром же рыбой занимается. Дитя океана.
Потом она повела его длинными коридорами в свой номер. Вошли. Там было темно. Ольга включила свет. В номере было две кровати, на второй жмурилась от света и закрывалась рукой девушка с огненным гребнем посередине лысой головы. Совсем юная.
– Погуляй пару часов, – распорядилась Ольга.
– Ага, щас прям!
– Я сказала!
– Сама гуляй, я спать хочу!
– В соседнем номере у девушек кровать свободная.
– Он на четверых!
– Ты спать хочешь или будем спорить? Не нравится, в коридоре посиди!
Девушка с гребнем, ругаясь под нос, собрала свои вещи и ушла.
– Строго ты с ней, – сказал Бектемир.
– Будет знать. Из Ленинграда цыпа, сразу начала передо мной пальчики гнуть. Пришлось устроить ей дедовщину. Концептуалистка, видите ли!
И была ночь, которую Бектемир до смерти не забудет. И любили друг друга жарко, и разговаривали. Ольга рассказала, как она рулит своим рыбным бизнесом. Бектемир поражался. Он знал деловых женщин, у него тетка была такая, директриса универсама, но она и ей подобные были все в возрасте, тетеньки при этом простецкие, грубоватые, не великие интеллектуалки, а тут – молодая, красивая, умная, талантливая. Небывалая, необыкновенно дерзкая. Рассказала, как одна вела разговор с пятью вооруженными бандитами, угрожавшими ей, и свела все к миру. Бектемир представил: ночь, огромные парни в кожаных куртках и с пистолетами, и эта русалка перед ними, тонкая, как девочка, но непреклонная и бесстрашная. От этого всю его душу переворачивало, и он сказал перед рассветом:
– Поехали ко мне.
– Я уже сплю.
– Нет, правда. Дом построим, я… Я все для тебя сделаю.
– Влюбился?
– Люблю. Не могу представить, что расстанемся.
– Утро вечера мудренее, Бек. Можно буду так называть? Бек – хозяин? Ты мой хозяин. Красивый, большой. Обожаю тебя.
Утром Бектемир проснулся – ее нет. И вещей нет. Он был в горе, в недоумении, день тянулся пусто и вязко, а вечером ему сказали: в пресс-центре для тебя телеграмма. Он помчался туда. Телеграмма была короткой: «Бек, прости, срочно вызвали, горит дело, улетела. Пиши, звони». И были указаны адрес и номер телефона.
Сгоряча он собрался тут же полететь во Владивосток, нашел в справочнике справочную аэропорта, ему объяснили, что билеты надо бронировать заранее, сейчас все забито.
– Но одна моя знакомая улетела как-то без брони!
– Значит, сумела.
Да, подумал Бектемир, сумела. Кто бы сомневался. Ольга – все сумеет. Не будет самолета, на собственных крыльях улетит. Нет, плохо сказано, зачеркнуть. И она не птица. Русалка она.
В последний день руководство объявило список принятых в Союз писателей – напрямую, без обычных процедур. Бектемир оказался в этом списке. Конечно, порадовался, но не очень сильно, будто знал, что заветная красная книжечка с вытесненным золотом орденом Ленина и надписью «Союз писателей СССР» скоро ничего не будет значить.
Он вернулся в Усть-Каменогорск, к прежней жизни – впрочем, довольно бурной, как и везде в то время, и начал чуть ли не ежедневно писать Ольге, иногда звонить. Звонил бы чаще, но очень уж дорого, а с редакционных телефонов не разрешали, только в пределах области.
Писал о своей любви, она отвечала ласково, но без ответных признаний. При этом ни одно письмо без ответа не оставила.
Бектемир копил деньги. И вот забронировал билет до
