прощались вот так: «Тинь-линь».
Ну, как гавайцы «алоха» говорят — тоже и здравствуй, и прощай означает.
Здравствуй, прощай. А что еще говорить-то? Наш язык явно слишком словами изобилует.
Спросил я у Клайда, не знает ли он, что сейчас пишет Фендер.
— Научно-фантастический роман про экономику, — сказал Клайд.
— А под каким псевдонимом, не говорил?
— Килгор Траут.
Моя верная секретарша Леора Бордерс тоже пришла. И муж ее Лэнс. Этому Лэнсу хирурги только что грудь отхватили. Говорит, на двести случаев приходится один такой, когда грудь удаляют мужчине. Век живи — век учись.
А еще несколько моих приятелей по РАМДЖЕКу должны бы были явиться, но не решились. Почувствовали, что репутацию свою могут подмочить, выказав ко мне дружеское расположение, а значит, могут поставить под угрозу и свое служебное благополучие в будущем.
Зато прислали телеграммы кое-кто из тех, кто бывал у меня раньше на вечеринках, — Джон Кеннет Гелбрайт, Сальвадор Дали, Эрика Джонг, Лив Ульман, рок-группа «Летучие гонщики» и другие.
В телеграмме от Роберта Редфорда [56], помню, было написано «Держитесь твердо».
Ну, не то чтобы эти телеграммы посылали мне, отдавшись порыву сострадания. Сара Клюз потом призналась, что она всю неделю разным людям названивала, напоминала.
Арпад Лин просил Сару передать мне вот эти слова, только для моих ушей предназначенные: «Отличное представление». Как хочешь, так и понимай.
Кстати, ликвидация РАМДЖЕКа происходила уже не под его руководством. Ему предложили пост директора Американской телефонной и телеграфной компании, которую только что приобрела новая корпорация из Монако, называющаяся БИБЕК. Пока никто толком не знает, что этот БИБЕК такое. Некоторые думают, что там всем русские заправляют.
Ладно, спасибо и на том, что в этот раз найдутся и у меня настоящие друзья, пока отсиживаю.
На столе, прямо посередине, стояла ваза с большим букетом желтых тюльпанов. Опять апрель.
За окном шел дождь. Природа меня оплакивала.
Посадили меня на самое почетное место справа от хозяйки — от Сары Клюз, сиделки нашей заботливой. Из тех четырех женщин, которых я любил в своей жизни, с нею мне всего легче обо всем на свете разговоры вести. Может, это оттого, что никогда я ей ничего не обещал и никогда ее не обманывал. Господи, а сколько всего я попусту наобещал своей матери, и бедной своей жене, и Мэри Кэтлин!
Пришел Исраель Эдель со своей не очень красивой женой Нормой. Говорю: не очень красивой — по той простой причине, что она всегда терпеть меня не могла. Не знаю уж, почему. Я ее ничем не обидел, а уж перемена участи, случившаяся в жизни мужа, радует ее до небес. Если бы не я, так бы он сейчас и дежурил по ночам в «Арапахо». А теперь Эдели перестраивают купленный ими дом на Бруклин-Хайтс, еще бы не перестраивать — при его-то деньжищах. И все равно она на меня так смотрит, словно меня приволокла в зубах кошка с помойки. Что тут поделаешь, бывает. По-моему, у нее не все дома. С год назад выкидыш у нее был, а ждала двойняшек. Не из-за этого ли она слегка тронулась? Химия там у нее расстроилась, что ли. Как знать.
Слава Богу, хоть рядом со мной не села. Рядом села другая черненькая, Евхаристия Лоуз, красавица жена Кливленда Лоуза, бывшего шофера из корпорации РАМДЖЕК. Теперь он вице-президент отдела «Транспорт для всех». Жену его и правда так зовут — Евхаристия. Если с греческого это имя перевести, оно означает «счастливая и благодарная», не пойму, отчего люди редко дают такие имена своим дочерям. Но вообще-то мы ее Юка называем.
Она все по южным своим краям тоскует. Там, говорит, люди дружелюбнее, и непосредственнее, и проще, чем здесь. Без конца уговаривает Кливленда уйти в отставку да поселиться где-нибудь в Атланте или неподалеку — сейчас особенно к нему с этим пристает, ведь «Транспорт для всех» перекуплен компанией «Спорт и отдых, интернешнл», а за этой компанией стоит мафия, все знают. Просто доказать не могут.
А мою фирму проглотил западногерманский концерн «И.Г. Фарбен».
— Да, кончились времена старого доброго РАМДЖЕКа, — говорю я Юке. — Можно не сомневаться, что кончились.
Подарки мне приготовили, чепуху всякую, хотя не только чепуху. Исраел Эдель преподнес мне резиновую штуку в форме шарика мороженого, а внутри пищалка, — это песику моему поиграть тибетскому, который похож на швабру, только без ручки. Когда молод был, о своей собаке и думать было нельзя, до того Александр Гамильтон Маккоун не переносил собак. Так что первый раз у меня своя собачка, очень мы друг к другу привязаны, даже спит она на моей постели. Храпит сильно. Жена тоже храпела.
Я ее никогда не вязал, но мой ветеринар доктор Ховард Падве утверждает, что у нее сейчас ложная беременность, поэтому резиновый шарик вроде мороженого она принимает за своего щенка. Прячет его по разным закоулкам. По лестницам таскает, схватив зубами. Даже молоко у нее по этому случаю появилось. Приходится ей уколы делать, чтобы все обошлось.
Удивительное дело, до чего всерьез заставила ее матушка-природа к этому шарику относиться с коричневой резиновой вафлей и розоватым резиновым мороженым. Все думаю: у самого-то у меня тоже ведь к кое-каким ерундовым поделкам вроде этой есть смешная сентиментальная привязанность. Хотя никакого значения это не имеет. Мы существуем без всякой цели в жизни, если ее себе не выдумаем. На этот счет у меня сомнений нет. Удел человеческий в нашей разваливающейся вселенной ни на йоту не переменился бы, если я, вместо того, чтобы жить как живу, ничем бы другим не занимался, кроме перетаскивания шарика резинового мороженого из угла в угол лет шестьдесят без остановки.
Клайд Картер с Леландом Клюзом куда более дорогой подарок мне приготовили — компьютер, который играет в шахматы. Размером он с коробку из-под сигар, но стал бы втрое меньше, если убрать ящичек для фигур. Сам-то компьютер вроде пачки сигарет, может, чуть побольше. «Борис» называется. У этого «Бориса» есть узкое длинное окошечко, которое сообщает о его ходах. И он даже способен высмеивать ходы, которые делаю я. «Да вы что!» — читаю в окошечке, или: «В шахматы первый раз играете?», или: «Ловушку, думает, заготовил!», или: «Ферзь под ударом, смотреть надо!».
Такой вот стандартный набор шахматных шуточек. Мы такими же целый день перебрасывались с Александром Гамильтоном Маккоуном, когда много лет назад я согласился стать для него шахматной машиной, чтобы он за это послал меня в Гарвард. Если
